ярче, так резко, что Шаффа напрягается и отталкивает ее, встает и снова начинает расхаживать. Улыбка приклеилась к его губам, больше похожая на гримасу. Он неустанно ходит взад-вперед, но Нэссун видит, что эндорфины улыбки не помогают.
Почему эти нити загорелись ярче? Нэссун пытается понять, анализируя себя. Ее серебро не изменилось никак; оно течет как обычно, четкими привычными руслами. Она обращает свое серебряное зрение на Шаффу и запоздало замечает нечто ошеломляющее.
Этот трансмаль сделан из серебра, и не просто из его четких нитей. Он окружен серебром, пронизан им. Она видит волну серебра, лентами обтекающую ее и Шаффу, начиная от носа повозки и замыкая их позади. Это капсула из магии, внезапно понимает она, вот что отводит жар и толкает трансмаль на давлении и скашивает линии силы внутри него так, что гравитация толкает его под пол, а не тянет к центру земли. Стены – только рама; что-то в их структуре облегчает течение серебра, соединение и формирование решеток. Золотая филигрань помогает стабилизировать водоворот энергий перед повозкой – или так думает Нэссун, поскольку не может понять все способы, при помощи которых все эти магические механизмы работают вместе. Это просто слишком сложно. Это как лететь в обелиске. Или как быть унесенной ветром. Она понятия не имела, насколько восхитительным может быть серебро.
Но есть нечто кроме чуда стен трансмаля. Что-то вне его.
Поначалу Нэссун не уверена, что именно она ощущает. Еще огни? Нет. Она все видит не так.
Это серебро, то же, что течет между ее клетками. Это единая нить серебра – и она громадна, она вьется между мягкими горячими камнями и в кипящей под высоким давлением воде. Единственная нить серебра… и она длиннее всего туннеля, который они уже проехали. Она не может найти ее концов. Она шире окружности трансмаля. Но в остальном она чистая и сфокусированная, как все нити внутри самой Нэссун. Такая же, просто… огромная.
И тут Нэссун понимает, она понимает так внезапно и резко, что у нее распахиваются глаза и она отшатывается, налетая на другое кресло, и чуть не падает прежде, чем успевает ухватиться за него. Шаффа издает глухой беспомощный стон и поворачивается в попытке ответить на ее тревогу – но серебро в его теле вспыхивает так ярко, что он складывается пополам, обхватив голову и постанывая. Он слишком страдает, чтобы исполнить свой долг Стража или позаботиться о ней, поскольку серебро в его теле раскалилось так, что горит ярко, как эта гигантская нить в магме. Магия, так называет серебро Сталь. Эта штука под орогенией, которую создают живые или некогда живые вещи. Это серебро внутри Отца-Земли извивается между подобными горам фрагментами его вещества точно так же, как между клетками живого дышащего существа. И именно потому планета – живое дышащее существо; она теперь знает это с четкостью инстинкта. Все эти истории о том, что Отец-Земля живой – правдивы.
Но если мантия – тело Отца-Земли, почему его серебро становится ярче?
Нет. О, нет.
– Шаффа, – шепчет Нэссун. Он хрипит; он упал на колено, часто дыша и держась за голову. Она хочет подойти к нему, утешить его, помочь ему, но она стоит где стоит, задыхаясь от паники, внезапно осознав, что сейчас будет. Но она не хочет мириться с этим.
– Ш… Шаффа, пожалуйста, эта штука у тебя в голове, тот кусок железа, ты называл его сердечником, Шаффа, – голос ее срывается. Она не может успокоить дыхание. Страх почти пережал ей глотку. Нет. Нет. Она не понимала, но теперь она понимает и не знает, как это остановить. – Шаффа, откуда взялся этот сердечник у тебя в голове?
Трансмаль снова говорит приветственным голосом, а затем продолжает, оскорбительный в своей отстраненной приятности.
– …чудо, единственно доступное, – что-то непонятное, – …маршрутом. Этот трансмаль, – что-то непонятное, – …сердце, освещенное, – опять непонятное, – …ради вашего удовольствия.
Шаффа не отвечает. Но Нэссун сэссит сейчас ответ на свой вопрос. Она может чувствовать его как едва заметный резонанс тонкого серебра, текущего в ее теле, – но это слабый резонанс, резонанс ее серебра, порожденный ее собственной плотью. Серебро в Шаффе и всех Стражах порождено сердечником, который вживлен в их сэссапины. Она иногда изучает этот сердечник, насколько это возможно, пока Шаффа спит, и кормит его своей магией. Это железо, но не похожее ни на какое другое, которое она сэссила. Странно плотное. Странно полное энергии, хотя часть ее – магия, которую он накачивает в него из… откуда-то. Странно живое.
И когда вся правая сторона трансмаля растворяется, позволяя пассажирам посмотреть на редко видимые чудеса необузданного сердца мира, оно уже полыхает перед ней: подземное серебряное солнце, настолько яркое, что ей приходится зажмуриться, такое тяжелое, что у нее ноют сэссапины от его ощущения, с настолько мощной магией, что по сравнению с ним устойчивая связь с сапфиром кажется дрожащей и слабой. Это сердце Земли, источник сердечников, и перед ней мир собственной персоной, поглощающий смотровое окно и растущий по мере приближения.
Он не похож на камень, еле думает Нэссун, охваченная паникой. Может, это просто колыхание расплавленного металла и магии вокруг трансмаля, но чудовищность перед ее глазами словно бы мерцает, когда она пытается сфокусироваться на ней. В нем есть некая прочность; когда они приближаются, Нэссун замечает аномалии, усеивающие сверкающую сферу, крохотные по контрасту – даже когда она понимает, что это обелиски. Несколько десятков, вонзенных в сердце мира как иглы в подушечку. Но они – ничто. Ничто.
И Нэссун ничто. Ничто по сравнению с этим.
Зря ты берешь его с собой, сказал Сталь о Шаффе.
Паника разрывается с треском. Нэссун бежит к Шаффе, тот бьется в конвульсиях на полу. Он не кричит, но рот его открыт, и льдистые глаза выкатились, и все его конечности, когда она пытается уложить его на спину, сведены судорогой. Одной рукой он бьет ее в ключицу, отшвыривает назад, боль ужасная, но Нэссун едва замечает ее, подползая к нему снова. Она хватает его руку обеими руками и пытается удержать ее, поскольку он тянется к голове, сложив пальцы когтями, раздирая ногтями свой скальп и лицо…
– Шаффа, нет! – кричит она. Но он не слышит ее.
И тут трансмаль темнеет изнутри.
Она продолжает двигаться, хотя медленнее. Они на самом деле прошли сквозь полутвердую массу ядра, и теперь трансмаль стремится к поверхности – потому что, конечно же, люди, построившие обелиски, наслаждались бы своей способностью пронзать планету ради развлечения. Она ощущает горение серебра, бурлящее солнце вокруг себя. Однако за ее спиной смотровое окно внезапно тускнеет. Что-то прямо рядом с трансмалем давит на ее магическую оболочку.
Медленно, с извивающимся в молчаливой агонии Шаффой у нее на коленях, Нэссун поворачивается лицом к ядру Земли.
И там, в святилище его сердца, Злой Земля замечает ее.
Когда Земля говорит, это не совсем слова. Это то, что ты уже знаешь, но Нэссун только узнает в тот момент. Она сэссит значение, слышит вибрации слуховыми косточками, пропускает дрожь сквозь кожу, эти ощущения вызывают слезы у нее на глазах. Это как тонуть в энергии, чувствах и эмоциях. Это больно. Не забывай – Земля хочет убить ее.
Но помни и то, что Нэссун тоже хочет убить Землю.
И Земля говорит микротолчками, которые поднимают цунами где-то в южном полушарии:
Привет, маленький враг.
(Это приблизительно, сама понимаешь. Это все, что может выдержать ее маленький мозг.)
И когда Шаффа кашляет и бьется в конвульсиях, Нэссун вцепляется в его перекрученное болью тело и смотрит в ржавую тьму стены. Она больше не боится – ярость сделала ее стальной. Она настолько дочь своей матери…
– Отпусти его, – рычит она. – Сейчас же.
В сердце мира металл, расплавленный, но все же сжатый до твердости. В нем есть некая пластичность. Поверхность красной тьмы начинает идти волнами и меняется на глазах у Нэссун. На миг возникает нечто, чего она не может разобрать. Знакомые очертания. Лицо. Это лишь намек, глаза и рот, тень носа – но затем на миг эти глаза становятся определенными, губы – подчеркнутыми и проработанными, под глазами появляется родинка, глаза открываются.
Лицо незнакомо. Просто лицо… там, где его быть не должно. И пока Нэссун смотрит на него, зарождающийся ужас медленно вытесняет ее гнев, она видит другое лицо – и другое, их все больше возникает сразу, заполняя обзор. Каждое, всплывая из глубины, вытесняет другое. Их десятки. Сотни. Это с обвислыми щеками и усталое, это распухшее как от слез, это разинуло рот от немого крика, как Шаффа. Некоторые смотрят на нее умоляюще, говоря слова, которые она не поняла бы, даже если смогла бы услышать.
Но все они идут изумленной волной от более мощного присутствия. Он мой. Это не голос. Если Земля говорит, то не словами. Как бы то ни было.
Нэссун поджимает губы и тянется к серебру Шаффы, безжалостно обрывая щупальца, вплавляющиеся в его тело, насколько может, прямо вокруг сердечника. Это не действует так, как обычно, когда она использует серебро для хирургии. Серебряные нити в Шаффе восстанавливаются практически сразу же и пульсируют намного сильнее. Каждый раз Шаффа вздрагивает. Она причиняет ему боль. Она делает все хуже. Выбора нет. Она обвивает собственные нити вокруг сердечника, чтобы проделать операцию, которую он не разрешил ей сделать несколько месяцев назад. Если это сократит его жизнь, то он хотя бы не будет страдать оставшееся ему время.
Но еще одна волна насмешливого изумления заставляет трансмаль содрогнуться, и вспышка серебра проходит сквозь Шаффу, сбрасывая ее ничтожные нити. Операция провалилась. Сердечник сидит так же прочно, как всегда между долями его сэссапин, как паразит, которым и является.
Нэссун мотает головой и оглядывается в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы помочь. На миг ее отвлекает кипение и перемещение лиц в ржавой мгле. Кто эти люди? Почему они здесь, бурлят в сердце Земли?