На крыше полно почвы, больше, чем могло бы нанести ветром за столетия. Эти заросли разбиты по плану, хотя и не ухожены. И все же Нэссун видит, что кто-то вырубал дорожку в саду. Недавно; эти растения тоже разрослись, из упавших плодов и расщепленных неухоженных лоз пробиваются ростки, но с учетом относительно немногочисленных сорняков и довольно аккуратных рядов, этот сад заброшен всего год-два. Зима тянется уже почти два года.
Позже. Дверь здания сама отъезжает в сторону перед Нэссун. И закрывается тоже сама, как только она затаскивает Шаффу внутрь. Сталь перемещается внутрь, показывая вверх по лестнице. Она подтаскивает Шаффу к основанию лестницы и падает рядом, трясясь от усталости, неспособная идти дальше.
Улегшись на грудь Шаффы как на подушку, она думает, что его сердце еще сильное. Закрыв глаза, она почти представляет, как он обнимает ее, а не как на самом деле. Это жалкое утешение, но достаточное, чтобы она уснула без сновидений.
Другая сторона мира на той стороне дыры. Разве не…
Утром Нэссун затаскивает Шаффу по ступеням наверх. Помещение, по счастью, на втором этаже, с дверью прямо на лестничную площадку. Внутри все странно на вид, но знакомо. Вот диван, хотя у него спинка на одном конце, а не вдоль него. Вот кресла, одно соединено с каким-то большим наклонным столом. Наверное, для рисования. Постель в соседней комнате страннее всего – большая широкая полусфера с ярким разноцветным матрасом без простыней или подушек. Когда Нэссун осторожно ложится, постель становится плоской и потрясающе удобно подстраивается под ее тело. Она еще и теплая – активно нагревается под ней, пока тупая боль после сна на холодной лестнице не уходит. Очарованная вопреки себе, Нэссун исследует постель и в шоке осознает, что та полна магии и окутывает ее. Нити серебра струятся по ее телу, определяя ее дискомфорт прикосновением к нервам и леча ее синяки и царапины; другие нити взбивают частички постели, пока трение не нагревает их; еще больше нитей обшаривают ее кожу в поисках малейшего шелушения и пыли и стирают их прочь. Примерно так она делает, когда при помощи серебра режет или лечит, но каким-то образом автоматически. Она не может представить, кому понадобилось делать постель, способную на магию. Она не может представить, зачем это. Не может понять, как кому-то удалось убедить все это серебро делать такие хорошие вещи, но ведь это и происходит. Немудрено, что строителям обелисков требовалось столько серебра, если они использовали его вместо изнашивающихся простыней или душа, или для периодического исцеления.
Нэссун обнаруживает, что Шаффа обмарался. Ей становится стыдно от того, что она снимает с него одежду и моет его, используя тянучие тряпки, которые нашла в ванной, но хуже было бы оставить его в собственном дерьме. Глаза его снова открыты, хотя он не шевелится, пока она трудится. Они открываются днем и закрываются ночью, но хотя Нэссун и говорит с Шаффой (умоляет очнуться, помочь ей, говорит, что он ей нужен), он не отвечает.
Она затаскивает его в постель, подкладывая тряпки ему под обнаженные ягодицы. Она льет струйкой ему в рот воду из фляг, и когда она кончается, она опасливо пытается добыть еще воды из этого странного насоса на кухне. На нем ни рычага, ни ручек, но когда она ставит флягу под кран, льется вода. Она аккуратная девочка. Сначала она использует порошок из своего рюкзака, чтобы сделать чашку сафе из этой воды, проверяя ее на отраву. Сафе растворяется, но остается мутным и белым, так что она пьет его сама, а потом приносит воды Шаффе. Тот пьет охотно, что, вероятно, означает, что он на самом деле хочет пить. Она дает ему размоченного изюма, он жует и глотает, хотя медленно и без особого энтузиазма. Она плохо заботилась о нем. Она решает, что теперь будет усерднее, и выходит наружу в сад, чтобы набрать плодов для них обоих.
Сиенит назвала мне дату. Шесть лет. Уже шесть лет? Немудрено, что она так сердита. Велела мне провалиться в дыру, поскольку это было так давно. Она не хочет снова меня видеть. Такая жестокая. Я извинился. Все это моя вина. Моя вина. Моя Луна. Повернуть сегодня запасной ключ. (Линия зрения, линия силы, три на три на три? Кубическое строение как у хорошей кристаллической решетки.) Этот ключ открывает Врата. Опасно приводить столько обелисков в Юменес, тут Стражи повсюду. У меня не будет времени, они схватят меня. Лучше сделать запасной ключ из орогенов, и кого я могу использовать? Достаточно сильных. Не Сиен, она почти, но недостаточно. Не Иннон. Кору да, но я не могу его найти. В любом случае он младенец, это неправильно.
Дети. Много детей. Узловики? Узловики!
Нет. Они достаточно настрадались. Лучше старших Эпицентра.
Или узловиков.
Почему я должен делать это здесь? Заткни дыру. Сделай здесь тор… Накрой Юменес. Эпицентр. Большинство Стражей.
Кончай подзуживать, женщина. Скажи Иннону оттрахать тебя или что еще.
Ты всегда такой раздражительный, если тебя не уложить. Я прыгну в дыру завтра.
Это становится рутиной.
Утром она обрабатывает и кормит Шаффу, затем днем выходит исследовать город и искать нужные им вещи. Больше не приходится ни мыть Шаффу, ни убирать за ним; постель, что потрясает ее, и об этом заботится. Так что Нэссун может проводить время, разговаривая с ним и прося его очнуться, говоря ему, что не знает, что делать.
Сталь снова исчезает. Ей все равно.
Периодически появляются другие камнееды, или она, по крайней мере, чувствует их присутствие. Она спит на диванчике и однажды утром просыпается и обнаруживает, что накрыта одеялом. Оно простое, серое, но теплое, и она благодарна за это. Когда она начинает разрывать одну из своих колбасок, чтобы выковырять из нее сало, чтобы сделать потом свечей – свечи в ее дорожном рюкзаке заканчиваются, – она обнаруживает на лестнице камнееда, у которого палец согнут, будто он подзывает ее. Когда она идет за ним, он останавливается перед панелью, покрытой любопытными символами. Камнеед показывает на один из них. Нэссун касается его, и он вспыхивает серебром, разгорается золотом и рассылает вопрошающие нити по ее коже. Камнеед говорит что-то на языке, которого Нэссун не понимает, и исчезает. Но когда она возвращается к себе, там теплее, и мягкий белый свет льется сверху. Касаясь квадратов на стенах, можно выключить свет.
Однажды днем она заходит домой и видит камнееда, сидящего рядом с грудой предметов, словно бы принесенных из хранилища припасов: холщовые мешки с корнеплодами, грибами и сушеными фруктами, большим кругом острого белого сыра, кожаными мешками, набитыми вяленым мясом, сумками с рисом и бобами и драгоценной маленькой коробочкой соли. Камнеед исчезает, когда Нэссун подходит к груде, так что она даже поблагодарить его не успевает. Ей приходится со всего смахнуть пепел прежде, чем переложить. Нэссун догадывается, что эта квартира, как и сад, наверняка недавно использовались. Повсюду следы чужой жизни – слишком большие для нее штаны в ящиках, рядом мужское исподнее. (Однажды все это заменяется одеждой, пригодной для Нэссун. Очередной камнеед? Или, возможно, магия этого помещения куда сложнее, чем она думала.) В одной из комнат кучей свалены книги, многие местные, из Сердечника – она начинает узнавать особенный, чистый, не совсем натуральный вид вещей Сердечника. Однако несколько нормальных – с обложками из потрескавшейся кожи и страницами, все еще воняющими химикатами и чернилами. Некоторые на языке, который она читать не может. Какой-то побережный.
Одна, однако, сделана из материала Сердечника, но ее пустые страницы заполнены рукописным текстом на санзе-мэте. Нэссун открывает ее, садится и начинает читать.
УШЕЛ
В ДЫРУ
НЕ
не хорони меня
пожалуйста, Сиен, я люблю тебя, прости, храни меня, прикрой мне спину, и я прикрою твою, нет никого сильнее тебя, мне так жаль, что тебя не было рядом, прошу НЕ НАДО
Сердечник – город мертвой жизни.
Нэссун начинает терять ход времени. Камнееды порой заговаривают с ней, но большинство не знают ее языка, а она не так много слышала их речей, чтобы ухватить смысл. Она порой наблюдает за ними и с изумлением узнает, что некоторые выполняют какие-то задачи. Она смотрит на малахитово-зеленую женщину среди наклонных от ветра деревьев и запоздало понимает, что та держит ветку вверх и чуть вбок, чтобы та росла определенным образом. Все деревья, наклоненные ветром, тем не менее какие-то чересчур театральные, искусственные в своей раскидистости и изгибах, были сформированы именно так. Это должно занимать годы.
И близ одного края города, вдоль по одной из этих странных спицеобразных сооружений, уходящих в воду от его края, – не пирсов, просто каких-то прямых бессмысленных кусков металла – еще один камнеед стоит каждый день с вытянутой рукой. Нэссун однажды оказывается рядом, когда камнеед размывается, слышится плеск и его рука внезапно вздымается, держа за хвост огромную извивающуюся рыбину длиной с него самого. Его мраморная кожа сверкает от влаги. Нэссун никуда особо не торопится, потому она садится посмотреть. Через некоторое время некое океанское млекопитающее – Нэссун читала о таких существах, похожих на рыбу, но дышащих воздухом, – подкрадывается к краю города. Оно серое, цилиндрическое, у него пасть полна острых зубов, но они маленькие. Когда оно выталкивает себя из воды, Нэссун видит, что оно очень старое, и что-то в неуверенных движениях его головы говорит ей, что оно слепое. На передней части головы у него старые шрамы – что-то сильно повредило голову твари. Тварь толкает носом камнееда, который, конечно же, не шевелится, а затем дергает рыбу в его руке, отрывая куски и заглатывая их, пока камнеед не выпускает хвост. Закончив, тварь издает сложный, высокий звук вроде… чириканья? Или смеха. Затем она соскальзывает в воду и уплывает.