Однако, когда представления и бессодержательные разговоры закончены и я сосредотачиваюсь на том, чтобы говорить нужные слова в нужное время, кое-что привлекает мое внимание. Я оборачиваюсь и замечаю колонну стазиса в задней части комнаты. Она тихо гудит и мерцает собственной планетарной энергией, генерируя поле, которое поддерживает стабильность чего-то внутри. И над ее срезанной кристаллической поверхностью парит…
В комнате находится женщина выше всех ростом и одетая изысканнее прочих. Она прослеживает мой взгляд и обращается к Галлату.
– Они знают о тестовом бурении?
Галлат вздрагивает и смотрит на меня, затем на колонну стазиса.
– Нет, – говорит он. Он не называет женщину ни по имени, ни по титулу, но тон его очень почтителен. – Им рассказали только то, что необходимо.
– Мне кажется, контекст необходим даже таким, как вы. – Галлат ощетинивается, поскольку его свалили в одну кучу с нами, но ничего не отвечает. У женщины насмешливо-изумленный вид. Она наклоняется, чтобы наши глаза были на одном уровне, хотя я не настолько ниже ее. – Ты хотел бы узнать, что это за артефакт, настройщик?
Я немедленно наполняюсь ненавистью к ней.
– Да, прошу вас, – говорю я.
Она берет меня за руку прежде, чем Галлат успевает остановить ее. Я не испытываю дискомфорта. У нее сухая кожа. Она подводит меня к колонне стазиса, так что я теперь могу как следует рассмотреть ту штуку, что парит над ней.
Сначала мне кажется, что это всего лишь сферический кусочек железа, висящий в нескольких дюймах над поверхностью колонны стазиса и освещенный ее белым светом. Это и есть всего лишь кусок железа, его поверхность покрыта косыми круговыми линиями. Фрагмент метеора? Нет. Я осознаю, что сфера вращается – медленно. На слегка наклонной оси север-юг. Я смотрю на знаки предостережения вокруг края колонны и вижу маркеры чрезвычайно высокой температуры и давления и предостережения против нарушения поля стазиса. Внутри, как указывают маркеры, воссоздана природная среда объекта. Никто не станет такого делать ради какого-то куска железа. Я смаргиваю, перестраиваю восприятие с сэсунального на магическое и быстро возвращаюсь, когда вспыхивает и проходит сквозь меня обжигающе-белый свет. Эта железная сфера полна магии – концентрированных, трескучих перекрывающихся нитей, некоторые из них протягиваются за пределы сферы наружу и… еще дальше. Я не могу отследить нити, утекающие за пределы комнаты; они уходят за границы моей досягаемости. Я могу видеть, как они тянутся к небу – по какой-то причине. И в пульсации нитей я читаю… я хмурюсь.
– Он в гневе, – говорю я. И он мне знаком. Где я прежде видел магию, подобную этой?
Женщина непонимающе моргает. Галлат стонет про себя.
– Хоува…
– Нет, – говорит женщина, поднимая руку. Она снова сверлит меня взглядом, теперь настойчивым и любопытным. – Что ты сказал, маленький настройщик?
Я поворачиваюсь к ней. Она явно важная персона. Возможно, мне следует бояться, но я не боюсь.
– Эта штука в гневе, – говорю я. – В ярости. Она не хочет быть здесь. Ведь вы ее взяли откуда-то из другого места?
Остальные в комнате заметили наш разговор. Не все они проводники, но все смотрят на женщину и на меня с ощутимым недовольством и смятением. Галлат затаил дыхание.
– Да, – говорит она мне наконец. – Мы совершили тестовое бурение в одном из антарктических узлов. Затем запустили туда зонды, взявшие этот образец из самой глубины ядра. Это образец самого сердца планеты. – Она горделиво улыбается. – Именно богатство магии в ядре обеспечит нам Геоарканию. Именно в результате этого теста мы построили Сердечник, фрагменты и тебя.
Я вновь смотрю на железную сферу и дивлюсь тому, что она стоит так близко к ней. Оно в гневе, снова думаю я, не понимая, почему мне пришли на ум именно эти слова. Оно сделает то, что должно.
Кто? Кто сделает что?
Я мотаю головой, необъяснимо раздраженный, затем поворачиваюсь к Галлату.
– Не пора ли нам начать?
Женщина с удовольствием смеется. Галлат зло смотрит на меня, но чуть расслабляется, когда становится очевидно, что женщина приятно удивлена. И все же он говорит:
– Да, Хоува, думаю, пора. Если ты не против… (Он обращается к женщине по какому-то титулу и имени. Я со временем забуду оба. Через сорок тысяч лет я буду помнить только ее смех и то, что для нее Галлат был таким же, как мы, и как беспечно она стоит возле железной сферы, исходящей чистой злобой – и магией, достаточной для уничтожения всех до единого зданий Нулевой Точки.
И я запомню, как и я тоже отмахнулся от всех предзнаменований грядущего.)
Галлат уводит меня в комнату с проволочным креслом, где мне приказывают в него забраться. Мои конечности пристегнуты, чего я никогда не осознавал, поскольку, когда я был в аметисте, я едва чувствовал свое тело, что уж говорить о том, чтобы шевелиться. Мои губы покалывает от сефа, что означает, что туда добавили стимулятор. Он не был мне нужен.
Я тянусь к другим и обнаруживаю их твердыми как гранит в своей решимости. Да. На смотровой стене передо мной появляются изображения голубой сферы Земли, всех пяти кресел остальных настройщиков и картинка Сердечника с ониксом, висящим наготове над ним. Остальные настройщики смотрят на меня со своих изображений. Подходит Галлат и напоказ проверяет контактные точки проволочного кресла, которые должны посылать данные биомагестрическому отделу.
– Сегодня оникс держишь ты, Хоува.
Я слышу, как еле заметно вздрогнула в другом здании Нулевой Точки Гэва. Мы сегодня настроены друг на друга.
– Оникс держит Келенли, – говорю я.
– Уже нет. – Галлат не поднимает головы, пока говорит, без нужды проверяя мои ремни. И я вспоминаю, как он точно таким же движением привлекал к себе Келенли в саду. А, теперь я понимаю. Все это потому, что он боялся потерять ее… из-за нас. Боялся сделать ее лишь очередным инструментом в глазах начальства. Позволят ли они ему сохранить ее, когда получат Геоарканию? Или он боится, что и ее тоже бросят в терновую рощу? Должен бояться. Зачем же еще так сильно менять конфигурацию в самый важный день истории человечества?
Словно подтверждая мою догадку, он говорит:
– Биомагестрия говорит, что ты сейчас показываешь гораздо большую, чем требуется, совместимость для поддержания связи в течение нужного времени.
Он смотрит на меня, надеясь, что я не буду протестовать. Внезапно я осознаю, что могу это сделать. При таком внимании к каждому решению Галлата сегодня важные люди заметят, если я буду настаивать на том, что новая конфигурация – плохая идея. Всего лишь повысив голос, я могу отнять Келенли у Галлата. Я могу уничтожить его, как он уничтожил Тетлеву.
Но это глупая, бесполезная мысль, потому что как я могу испытать свою силу на нем, не сделав больно ей? Я и так причиню ей достаточно страданий, когда мы обратим мощность Планетарного Движителя на него самого. Она должна пережить начальный спазм магии; даже если она в контакте с любым устройством потока, у нее хватит мастерства, чтобы отвести обратное воздействие. Потом она станет просто еще одной выжившей, равной с остальными в страданиях. Никто не будет знать, что она такое на самом деле – она или ее ребенок, если он станет как она. Как мы. Мы освободим ее… чтобы она боролась за существование вместе с остальными. Но ведь это лучше, чем иллюзия безопасности в золотой клетке, не так ли?
Лучше, чем все, что ты дал бы ей, думаю я о Галлате.
– Хорошо, – говорю я. Он чуть расслабляется.
Галлат покидает мою комнату и возвращается в смотровую вместе с прочими проводниками. Я один. Я никогда не одинок, остальные со мной. Поступает сигнал начинать, когда само мгновение словно затаило дыхание. Мы готовы.
Сначала сеть.
Поскольку мы настроены друг на друга, модулировать серебряные потоки и снимать сопротивление легко и приятно. Ремва работает регулятором, но едва ли нужно обуздывать кого-то из нас, чтобы мы резонировали выше или ниже или тянули с одинаковой скоростью – мы настроены друг на друга. Мы все этого хотим.
Над нами, но в пределах нашей достижимости Земля тоже, кажется, гудит. Почти как нечто живое. Мы путешествовали в Сердечник и обратно в начале нашего обучения; мы путешествовали сквозь мантию и видели массивные потоки магии, которая по природе пенится и поднимается вверх из железно-никелевого сердца планеты. Отрегулировать краном эту бездонную купель будет величайшим достижением человечества. Однажды эта мысль будила во мне гордость. Теперь я делюсь этим со всеми остальными, и камнетрепетное слюдянистое мерцание горестного смешка проходит волнами сквозь всех нас. Они никогда не считали нас людьми, но сегодня мы докажем, что мы больше, чем инструмент. Даже если мы не относимся к человеческому виду, мы люди. Они больше никогда не смогут этого отрицать.
Хватит глупостей.
Сначала сеть, затем надо собрать фрагменты Движителя. Мы тянемся к аметисту, поскольку он ближе всего на земном шаре. Хотя мы за целый мир от него, мы знаем, что он тянет низкую ровную ноту, его накопитель пылает, переполненный энергией, пока мы погружаемся вверх в его бурное течение. Он уже закончил выкачивать остатки из терновой рощи у его корней, становясь замкнутой системой; теперь он ощущается почти живым. Когда мы уговариваем его перейти из покоя в звучную активность, он начинает пульсировать, а затем, в конце концов, мерцать по схеме, имитирующей жизнь, как включение нейромедиаторов или сокращение кишечника. Он живой? Я впервые задаюсь этим вопросом, вызванным уроками Келенли. Это вопрос состояния высокого уровня энергий, но он неразрывно связан с вопросом подобного состояния высокого уровня магии, взятой из тел людей, которые некогда смеялись, гневались, пели… Осталось ли в аметисте что-нибудь от их личностей?
Если так… одобрили бы ньессы то, что мы, их карикатурные дети, намереваемся сделать?
Я больше не могу тратить времени на такие мысли. Решение принято.