слышу крики, когда железные осколки прожигают себе путь по венам и артериям, и зловещую тишину потом, но в тот момент у меня свои проблемы.
Ремва, самый сообразительный, выводит нас из шока, осознавая, что кто-то еще контролирует Движитель. Нет времени гадать, кто и почему. Гэва понимает, как, и бешено сигнализирует: двадцать семь «оффлайн» фрагментов все еще активны. На самом деле они образовали что-то вроде подсети – дополнительный ключ. Именно так это иное присутствие сумело сбить контроль оникса. Теперь все фрагменты, которые генерируют и удерживают объем мощности Планетарного Движителя, – под чужим враждебным контролем.
В сердце я гордое существо – это непереносимо. Оникс был отдан мне – и потому я снова перехватываю его и восстанавливаю связи, составляющие Движитель, немедленно устраняя чужой контроль. Салева гасит ударные волны магии, вызванные этим грубым нарушением, чтобы они не отрикошетили в Движитель и не запустили резонанс, который – ну, мы на самом деле не знаем, что сделает этот резонанс, но это будет плохо. Я держусь, несмотря на реверберации, в реальном мире я оскалил зубы, слушая, как мои братья и сестры кричат, рычат вместе со мной или ахают среди афтершоков этой первой волны.
Все в смятении. Во владениях плоти и крови свет в наших камерах погас, по краям комнаты горят лишь аварийные щиты. Постоянно воют сирены, и повсюду в Нулевой Точке я слышу, как трещит и щелкает оборудование от запущенной нами в систему перегрузки. Вопящие в смотровой камере проводники не могут нам помочь – да и могли бы, не помогли бы. Я на самом деле не понимаю, что творится. Я знаю только, что это битва, полная ежеминутного хаоса, как всегда в бою, и с того момента я ничего четко не помню…
Это странное нечто, напавшее на нас, сильно тянет Планетарный Движитель, снова пытаясь вырвать его из-под нашего контроля. Я кричу в бессловесной гейзерокипящей магмагремящей ярости. Уходи! Я в бешенстве. Отстань от нас!
Вы это начали, шипит оно в пласте, снова делая попытку. Однако, когда попытка проваливается, оно рычит в досаде – и затем вместо этого запирается внутри этих двадцати семи фрагментов, которые таинственным образом вышли из сети. Душва ощущают намерение этой враждебной сущности и пытаются выхватить один из двадцати семи, но фрагменты выскальзывают из их хватки, словно смазанные маслом. Фигурально выражаясь, это довольно верно – что-то загрязнило эти фрагменты, запятнав их так, что их практически невозможно схватить. Мы могли бы сделать это общими усилиями, поймав каждого по очереди, – но времени нет. И до тех пор враг держит двадцать семь.
Тупик. Мы по-прежнему держим оникс. Мы держим оставшиеся двести двадцать девять фрагментов, готовые послать обратный импульс, который уничтожит Сил Анагист – и нас. Но мы отложили этот момент, поскольку не можем оставить ситуацию как есть. Откуда взялась эта сущность, столь злобная и феноменально могучая? Что она сделает с обелисками, которыми завладела? Несколько долгих мгновений висит молчание. Я не могу говорить за остальных, но я, по крайней мере, начал было думать, что атак больше не будет. Я всегда был таким дурнем…
Из тишины приходит насмешливо-изумленный, злобный вызов нашего врага, скрежещущий магией, железом и камнем.
Жгите ради меня, говорит Отец-Земля.
То, что было потом, мне приходится домысливать даже после всех этих веков поиска ответов.
Я не могу рассказать больше ничего, поскольку в какие-то мгновения все почти одномоментно, ошеломляюще и опустошительно. Земля меняется лишь постепенно, до тех пор, пока не перестает. И когда он наносит ответный удар, бьет он решительно. Вот подоплека. Это первое пробное бурение, инициировавшее проект Геоаркании, также привлекло внимание Земли к попыткам человечества взять его под контроль.
Последующие десятилетия он изучал врага и начал понимать, что хочет сделать. Металл был его инструментом и союзником – потому никогда не доверяй металлу. Он послал свои осколки на поверхность, чтобы исследовать фрагменты в гнездах – здесь жизнь была по крайней мере запасена в кристаллах, понятных неорганической сущности так, как не была понятна плоть. Лишь постепенно он научился брать под контроль отдельные человеческие жизни, хотя ради этого требовалось посредничество сердечника. Иначе мы такие маленькие твари, которых трудно отловить. Жалкие паразиты, если не считать нашей опасной тенденции иногда становиться опасно значительными. Обелиски, однако, были более полезными инструментами. Их легко обратить против нас, как любое оружие, которое держат небрежно.
Выжигание.
Помнишь Аллию? Умножь все это на двести пятьдесят шесть. Представь Спокойствие, продырявленное во всех узлах и сейсмически активных точках, и океан тоже – прорыв сотни горячих точек и газовых мешков, и нефтяных пластов, и дестабилизацию всей системы тектонических плит. Для такой катастрофы нет слова. Вся поверхность планеты превратилась бы в жидкость, океаны выкипели бы, и все от мантии и выше стало бы стерильным. Миру, нам и всем существам, которые могли бы развиться в будущем, чтобы причинить боль Земле, пришел бы конец. Но сам Земля был бы в порядке.
Мы могли бы это остановить. Если бы захотели.
Не скажу, что у нас не возникло соблазна, когда перед нами встал выбор между разрушением цивилизации или всей жизни на планете. Участь Сил Анагиста была предрешена. Нельзя ошибиться – мы были намерены исполнить его приговор. Различие между тем, что намеревался сделать Земля и мы – лишь в масштабе. Но по чьему сценарию погибнет мир? Мы, настройщики, будем мертвы, так что это мало меня волновало в тот момент. Нет смысла задавать такой вопрос тем, кому нечего терять.
Только мне было что терять. В эти мгновения вечности я подумал о Келенли и ее ребенке.
Потому так и вышло, что моя воля получила приоритет в сети. Если у тебя есть сомнения, то сейчас я скажу откровенно: это я решил, как кончится мир.
Это я взял контроль над Планетарным Движителем. Мы не могли остановить Выжигания, но мы могли ввести задержку в последовательность и направить в другую сторону самый мощный выброс энергии. После вмешательства Земли мощность стала слишком нестабильна, чтобы просто хлынуть назад в Сил Анагист, как мы изначально планировали; это за нас сделал Земля. Но такую кинетическую силу надо куда-то истратить. Не на планете, если я намеревался дать человечеству шанс выжить, – но здесь, где ждали наготове Луна и лунный камень.
Я торопился. Не было времени передумывать. Силе нельзя было отразиться от лунного камня, как предполагалось; это лишь усилило бы мощность Выжигания. Вместо этого я, рыча, сгреб остальных и заставил их помочь мне – они и не отказывались, просто действовали медленно – и мы разбили лунный кабошон.
В следующее мгновение мощь ударила по расколотому камню, не смогла отразиться и начала прогрызать себе путь сквозь Луну. Даже при таком смягчении удара сила его была сама по себе опустошительной. Более чем достаточной, чтобы вышвырнуть Луну с орбиты.
Отдача от такого злоупотребления Движителем должна была бы просто убить нас, но Земля все еще был здесь, призраком в машине. Пока мы извивались в предсмертных конвульсиях, а Нулевая Точка рассыпалась вокруг нас, он снова перехватил контроль.
Я сказал уже, что он считал нас виновными в попытке покушения на него – но каким-то образом, возможно, после долгих лет изучения, он понял, что мы – орудие в руках других, а не вершители собственных желаний. Не забывай и о том, что Земля не до конца понимает нас. Он считает человечество краткоживущими слабыми тварями, загадочно отдельными от вещества и сознания планеты, от которой зависит их жизнь, которые не понимают, какую пытаются причинить боль, – вероятно, потому, что они так кратки, хрупки и отстранены. И потому он избрал для нас то, что казалось ему наказанием со смыслом: он сделал нас частью себя. Я вопил в моем проволочном кресле, когда на меня волна за волной накатывала алхимия, превращая мою плоть в сырую, живую, затвердевшую магию, выглядевшую как камень.
Нам досталось не самое худшее – это Земля приберег для тех, кто обидел его сильнее всего. Он использовал фрагменты-сердечники для прямого контроля над самыми опасными паразитами – но это сработало не так, как он задумывал. Человеческую волю труднее понять, чем человеческую плоть. Они не должны были продолжать существовать.
Я не буду описывать шок и смятение, охватившие меня в эти первые часы после моего изменения. Я никогда не смогу ответить на вопрос, как я вернулся с Луны на Землю; помню лишь кошмар бесконечного падения и горения, возможно, это был бред. Я не буду просить тебя представить, каково это вдруг оказаться в одиночестве, без голоса, после того, как целую жизнь пел для других таких как я. Таково было правосудие. Я принимаю его; я признаю свои преступления. Я искал искупления за них. Но…
Ладно. Что сделано, то сделано.
В эти последние моменты перед трансформацией мы успели отменить приказ о Выжигании двумстам и двадцати девяти фрагментам. Некоторые раскололись от напряжения. Остальные погибнут за последующие тысячелетия, их матрица была разрушена непостижимыми магическими силами. Большинство перешли в режим сна, продолжая тысячелетиями парить над миром, которому больше не нужна их сила, – пока, по воле случая, одна из хрупких тварей внизу не пошлет смутного, нецеленаправленного запроса о допуске.
Мы не могли остановить двадцать семь, захваченных Землей. Но нам, однако, удалось ввести задержку в их командную структуру: сто лет. Сказки ошибаются лишь в одном – в периодизации, понимаешь ли. Через сто лет после того, как дитя Отца-Земли было отнято у него, двадцать семь обелисков прожгли путь к сердцу земли, оставив огненные раны по всей коре планеты. Это не было тем очищением, которое задумал Земля, но все же это стало первым и самым страшным Пятым временем года – вы называете его Расколом. Человечество выжило потому, что для Зимы сотня лет – ничто, и ничто даже для человеческой истории, но для переживших падение Сил Анагиста это было достаточным сроком для подготовки.