Много раз офицеры бригады проходили мимо этого транспорта, почти не замечая его. Он примелькался, как привычная деталь пейзажа. Но сейчас моряки ощутили волнение, как бы предчувствие разгадки.
Узкий солнечный луч пронизал облака и уперся в накренившуюся мачту.
— Рекомендую, — сказал Грибов спокойно: — "Летучий голландец"! Виновник двух аварий крыловского катера!..
По приказанию командира бригады моторка стала описывать циркуляцию вокруг затонувшего корабля.
— Я был уверен, что мы увидим на полпути что-нибудь подобное, — продолжал Грибов, не отрывая бинокля от глаз. — Вот этот корабль мертвых и вывел катер Крылова на камни!
— Как? Все зло в этой старой бандуре?
— Именно! Выразились очень удачно. Все зло в ней, в ее трюме. Сегодня же пришлите сюда водолазов. Пусть спустятся в трюм и обследуют его содержимое… Впрочем, я уже сейчас могу вам сказать, что они найдут внутри транспорта…
— Что же?
— Железную руду — одно из главных богатств Северной Норвегии!.. Вот это и есть ваш спрут, — обернулся Грибов к ошеломленному Крылову. — Чудовище, однако, привередливо. Все, что сделано из дерева, пропускает беспрепятственно. Лишь к металлу, лишь к чувствительным магнитным стрелкам присасываются жадные щупальцы-невидимки!
Водолазы, в тот же день доставленные к затонувшему транспорту и проникшие внутрь его, подтвердили слова Грибова. Трюм доверху был заполнен железной рудой.
Теперь транспорт представлял из себя не что иное, как огромный магнит. Приближение кораблей к нему было небезопасно.
А ведь катер Крылова подошел к затопленному транспорту вплотную, борт к борту и находился подле него довольно долго, пока Фаддеичев старательно обыскивал все закоулки палубных надстроек, возвышавшихся над водой. За это время магнитная стрелка компаса, повинуясь влиянию больших масс намагниченного железа, успела отклониться, изменив таким образом девиацию компаса. Когда Крылов, не подозревая о том, какой опасный груз находится в трюме затопленного гитлеровского транспорта, повел свой катер прежним курсом, это был уже новый, ложный курс…
В классе было очень тихо, когда профессор закончил. Но, видимо, это было еще не все. Полагалось сделать вывод.
— Каков смысл этого примера? — сказал профессор. — Смысл вот в чем. Приборы, которыми пользуются навигаторы, очень надежны. Хорош гирокомпас. Хорош магнитный компас. Но, к сожалению, и тот и другой подвержены различным внешним влияниям. Нечто еще более надежное должно быть на вооружении у офицера. Он должен сверяться не только со стрелкой магнитного компаса, но и со стрелкой, которая всегда, при всяких условиях будет показывать правильный путь. Я разумею веру командира в себя, в свои силы, в свою добросовестность и профессиональное умение.
Профессор выпрямился, помолчал.
— Прошу понять меня правильно. Наша боевая техника, наши навигационные приборы прекрасны — можно сказать, безупречны, но именно потому, что их применяют безупречные в своей работе советские люди. Я учу вас уважать технику, но не благоговеть перед ней. Война учит. Война учит нас на каждом шагу. Пример, приведенный мною только что, и вывод из него — это один из уроков войны. И я с гордостью признаю, что урок получен мною от моего бывшего ученика…
Расправив на столе свои заметки, профессор Грибов продолжал уже обычным тоном:
— Ну, а теперь обратимся к изучению предмета нашего курса, именно — девиации компаса…
ПОПРАВКА К ЛОЦИИ
На одной вечеринке зашла речь о том, как удивительно меняется сейчас география нашей родины. Советские люди выращивают в пустынях леса, создают новые моря, поворачивают русла рек — в общем в мирных условиях переделывают по-своему свою землю.
— Почему же только в мирных условиях? — удивился хозяин дома, офицер флота. — И на фронте случалось, что советские люди меняли географию того или иного района.
Он уточнил с военной педантичностью:
— Если этого, конечно, требовала обстановка.
Кое-кто из гостей выразил сомнение.
— Да зачем за примером далеко ходить? — разгорячился хозяин. — Вот он вам, пример!.. Иван Акинфиевич Демин!
И указал на пожилого молчаливого моряка, который в течение всей вечеринки скромно сидел в уголке у патефона и по указанию танцующих менял пластинки.
Все с удивлением посмотрели на него.
— Нет, правда! — продолжал хозяин. — Горы с места сдвигал!
— Уж и горы… — смущенно сказал Иван Акинфиевич. — Скалу одну в шхерах убрал, только и всего.
— А на скале на этой весь шхерный район держался, как на оси! Не из-за тебя, скажешь, пришлось в лоцию поправку вносить?
Хозяин шагнул к книжной полке, снял "Лоцию Балтийского моря" и, найдя нужную страницу, прочел вслух:
— "…в районе же банки Ранкинматала на подходах к городу К… старые створные знаки изменены в результате боевой деятельности советских военных моряков…" Не ты разве этот самый моряк?
Заинтересованные гости подступили к Ивану Акинфиевичу с расспросами.
Он попытался отделаться шуткой: "Пришел, увидел, подорвал". "А вы поярче! С подробностями!" — закричали вокруг. Тогда он принялся излагать события языком реляции: "Оценив обстановку…". "Приняв решение…" и, наконец: "Приказ командования был выполнен".
Помогать Ивану Акинфиевичу взялся хозяин дома.
В результате их соединенных усилий получился более или менее связный рассказ…
Шхерная эпопея Демина началась с вызова к контр-адмиралу.
Можно было ожидать благосклонного разговора, даже похвал, — на прошлой неделе катер Демина подбил немецкую быстроходную десантную баржу. Но был возможен и нагоняй — на Демина нажаловался начальник санчасти, придравшийся к его коку за отсутствие гигиены в камбузе.
— Зачем меня вызывает адмирал, не знаете? — вполголоса спросил Демин начальника штаба, проходившего через приемную.
— На берег списывают, — также вполголоса ответил тот и непонятно чему усмехнулся.
Демин оторопел.
"Как на берег? За что?…"
— Ты почему сердитый? — удивился адмирал, увидев вытянувшееся лицо Демина.
— Я ему сказал, что на берег списываем, — пояснил начальник штаба, раскладывая на столе бумаги для доклада. — Он и перепугался.
— Так ведь на какой берег… На вражеский!
Адмирал подвел Демина к большой — во всю стену — карте.
— Вот, стало быть, где ты будешь находиться. В самом осином гнезде… Не беспокойся, не обленишься!
Палец его быстро прочертил зигзаг от опушки в глубь шхер и остановился в точке, которую в лоциях называют узлом, или стыком, фарватеров.
— Это продольный, это входной фарватер. Вот маяк. Разноцветные дуги вокруг — предупредительные огни маяка. Сам понимаешь: теснота, камней всяких, островов… И есть среди них один островок… — Палец чуть отодвинулся от маяка. — Безыменный, безлюдный. Куча скал и полдесятка сосенок на скалах. — Широкой ладонью контр-адмирал прикрыл островок. — Сюда и высадят тебя, понимаешь? С почестями будут высаживать, с иллюминацией. Только чествование устроят подальше, милях в пяти, на плесе перед гитлеровскими береговыми батареями…
Так и сделали.
В августе на Балтике кончается пора белых ночей, но перед батареями и летом не бывало так светло, как в ту ночь. "Люстры" качались над морем, подвешенные в несколько ярусов. Некоторые только что вспыхнули и горели, медленно опускаясь на парашютах, другие, догорев, рассыпались снопом искр над самой водой.
Гитлеровцы стреляли осветительными снарядами с перелетом, создавая светлый фон позади кораблей, подошедших к берегу. Советским артиллеристам ракеты не требовались, — на берегу загорелся лес, и с моря стали хорошо видны приземистые силуэты блокгаузов.
Вдруг, развернувшись под огнем, корабли легли на обратный курс и исчезли так же внезапно, как появились.
События той ночи хвастливое немецко-фашистское командование представило, как свою победу, — русские-де не сумели высадить на побережье десант. Однако десант был высажен. Ценой большого риска со стороны отвлекающей группы одному из катеров удалось незаметно проникнуть в глубь шхер и забросить на перекресток шхерных дорог человека, который стоил в тех условиях доброго батальона морской пехоты.
Этим человеком был Демин.
Катерники знали, что в их распоряжении считанные минуты. Они проворно расчистили на острове углубление между камнями, превратив его в жилище, натянули между соснами антенну, а на рога стереотрубы накинули камуфлированную сеть.
— Пора, — предупредил Демин, взглянув на часы. Стиснул руку командиру катера. — Счастливого плавания вам!
— И вам также!..
Всплеск. Приглушенный рокот мотора. И вот уж он один в шхерах, на клочке вражеской территории, окруженный сумрачно чернеющей водой.
Демин думал о Балтике. Умственный взор его охватывал сразу все, всю панораму балтийского театра от левого фланга на латвийском побережье до правого, упершегося в зазубрины финских шхер. Где-то справа был и он, разведчик, пост морской разведки, вынесенный далеко за линию фронта.
Он чувствовал себя частицей огромного, удивительно слаженного механизма наступления. Балтика за его спиной поднималась, готовая к броску. И это сознание своей неразрывной связи с наступающей громадой флота, с его стремительными торпедными катерами, с его морской авиацией, с его эсминцами, крейсерами, линкорами наполняло Демина гордостью.
Перед рассветом мимо прошло несколько шхун. Маяк заработал, указывая путь среди островков и банок. Демин загляделся на мигающий зрачок в ночи. Крыша маяка была конусообразной, как абажур, и ему пришли на память слова, сказанные адмиралом вместо напутствия:
— У самой лампы всего светлее…
Сидя у "лампы", Демин наблюдал день за днем, как проплывают караваны: лайбы, груженные до отказа, сидящие гораздо глубже ватерлинии, черные угольщики и нефтевозы, верткие шюцкоры, полосатые, как гиены.
Куда приятнее было бы сейчас нажать кнопку стреляющего приспособления. Но надо надавливать на радиоключ, выстукивая донесение: "точка, тире, точка, тире, тире…" Товарищи Демина, катерники, мчатся по его вызову наперехват вражеских караванов.