Второй день пути уже подходил к концу, когда, пройдя очередную излучину, вереница драккаров вышла на стремнину, которую надвое разрезал остров. Низкие облака, вот уже который день висевшие над Сиеной, ненадолго разошлись, и в щель между ними пробился косой луч солнца. Он осветил слева по борту высокую каменную стену города, казавшуюся еще выше за счет мрачности холмов, встававших за ней. Луч скользнул дальше, упал на склоны за крепостью, и теперь она показалась неприступной твердыней, единым куском серого камня. Стрелковые башни стояли так часто, что самострельщики одной могли бы вести прицельный огонь по бойницам другой. Две привратные крепостицы скрывали окованные железом створки. Заполошный перезвон плыл над городом. За каждым простенком между бойницами мелькал чей-нибудь шлем или кожаная ратная шапка. К появлению варягов дружина и жители Роуена были готовы, точно их все-таки кто-то предупредил.
– Нам не разгрызть этот орех, – вполголоса промолвил Хрольф, стоявший возле форштевня вместе с Волькшей. Тот с надеждой взглянул на сторешеппаря, но Гастинг огорчил его, сказав все так же тихо: – Надо попробовать расколоть. А, Кнутнев?
Годинович только сокрушенно покачал головой. Вряд ли франки дважды поймаются на одну и ту же приманку с разрубанием креста и выйдут из-за каменных стен. А доставать рака из-под камня – пальцев не жалеть, как говаривал Година, когда затея казалась ему непосильной.
Однако Гастинг скорее храбрился, чем искренне верил в возможность «расколоть» каменный орех Роуена. Скаллагримсон, единственный на Громе знавший толк в осаде каменных крепостей, сказал, что стены скоттландского Одинберга были на две сажени ниже роуенских, а стрелковых башен у скоттов было меньше, да и привратного замка там не было вовсе. И при этом его осада обошлась Ларсу почти в триста дружинников, и если бы не безумная сила Большого Руна, то и вовсе не видать бы уппландскому ярлу той победы, которая поставила его славу вровень со славой свейландского конунга.
Триста человек убитыми! После взятия Хавре под рукой Хрольфа осталось едва ли триста пятьдесят полностью боеспособных воинов. Легкораненые тоже пойдут в бой, но пользы от них все же меньше. У фризов, которые заплутали где-то, пробираясь вдоль берега Сиены, всадников осталось не больше ста сорока. Да и то, что могут конники при осаде каменной твердыни? Гордо кружить вокруг? Ждать, когда распахнутся ворота, дабы ворваться внутрь и завязнуть в путанице узеньких улочек? Словом, как ни крути, а Роуен оказался тем самым раком под камнем.
Шёрёверны причалили на ночлег к юго-западному берегу острова, что в этом месте разделял Сиену на два рукава. Выставили дозорных. Сварили походной каши, но ели ее без всякого задора, даже невзирая на обилие франкского вина и остатки жареной свинины.
Шумного тинга не было. Сошлись возле Хрольфового костра шеппари, хольды да Кнуб со своими десятниками. Всем почему-то вспомнились посулы ярла Хедебю о том, что в случае небогатой добычи в Хавре недостачу можно будет взять в Роуене. Ну, и как толстопуз собирался взять крепостную стену в маховые четыре сажени вышиной?
Впрочем, даннскому хитрецу в лицо никто такого вопроса не задавал. Как его ни чести, а он все равно оставался вторым человеком Даннмарки после Харека Скьёлдинга. И потому именно Кнубу дозволили вести совет.
Шеппари высказывались с натугой. Хольды молчали. Бодрые слова никак не выходили у них из глоток. Даже чарки с вином не помогали.
– Что будем делать, мореходы? – время от времени вопрошал то Хрольф, то Кнуб. Все ждали, кто первый выскажется за отступление. Вниз по течению реки остались маленькие селения. Если кто считает, что золота и серебра, захваченного Кнутневым возле Хавре мало, то можно кое-чего еще добрать в этих городцах. Тоска снедала шёрёвернов. И за осаду никто не говорил, и за попятный ход никто не ратовал. Так и сидели они, пока из мрака осенней ночи не появились Волькша и Олькша, Кнутнев и Бьёрн.
– Где вы ходит, венеден? – пожурил их Хрольф на языке ильменьских словен. Ни дать ни взять – заботливый отец.
– Смотрели на городище, – ответил Годинович за обоих. – Так-то он не велик, но уж больно крепок.
Варяги попрятали ухмылки в усы, дескать, им и с одного погляда было ясно, что Роуен с наскока не взять. Сил не хватит ни для натиска, ни для долгого измора. Ну а если франки прознают, сколько всего у викингов бойцов, так и вовсе мореходы могут из добытчиков перекинуться в добычу.
– На городских стенах более пяти сотен бойниц, – продолжал тем временем Волькша. – Это включая башни. Стало быть, там засело не менее тысячи дружинников и городских ополченцев…
– Это как же ты, Кнутнев, бойницы считал? Ночь ведь. Или только мне темно? – осведомился Кнуб.
На шуточку толстяка варяги расщедрились недружными смешками.
– Так ведь франки на стенах костры жгут. Греются. Вот огонь бойницы и освещает, – пропустил Годинович издевку мимо ушей. – Да и потом, я же сказал: больше пятисот. Примерно.
– Так и что же нам делать, венед? – вкрадчивым голосом задал Хрольф вопрос, который волновал всех собравшихся.
– Сниматься и плыть вспять, – не моргнув глазом, ответил Волькша.
– Дрергезкапур! – загомонили варяги. – Великий Один не привечает в Валхале трусов! Нельзя вспять! Позор! Дрергекапур!
– А можно подумать, у Одина есть в Валхале особый стол для дураков? – перекрикивая шёрёвернов, гнул свое венед. Он прекрасно понимал, что говорит грубость, что наносит шеппарям и хольдам оскорбление, которое может стоить ему жизни, но других слов у него не нашлось.
Вопреки Волькшиным опасениям грубость подействовала. Гомон как ветром сдуло, и на его место вползла осенняя ночная тишина. Только потрескивали в костре сучья.
– Умереть с мечом в руке – еще не значит стать прославиться так, чтобы скальд сложил о тебе песню Саге, – внезапно изрек Скаллагримсон. Молчаливый норманн порой орудовал словом не хуже, чем копьем. И на этот раз оно попало точно в цель. Шёрёверны вновь загомонили, только на этот раз о том, что следует вернуться в Роуен весной, с большими силами, с умельцами осадных дел и уж тогда-то точно добраться до погребов этого самого эвека. Задумкам и уловкам, что излагали друг другу варяги, не было конца. Им уже стало казаться, что нет ничего проще, чем раскупорить этот каменный сосуд с золотом, но только не сейчас, когда на дворе осень и скоро Мэларен покроется льдом, а вот весной… с новыми, большими силами…
Расходились шеппари и хольды довольные друг другом ничуть не меньше, чем если бы они и вправду взяли город с ходу. Отплывать решили на следующую ночь, а грядущий день посвятить тщательному осмотру городских стен, башен и замков.
Утро ворвалось на стоянку мореходов ладным зазывным перезвоном. Он не был похож на сполох, что ныл над городом прошлым вечером. Скорее он призывал горожан к радости. Варяги просыпались в скверном настроении, но оно стало еще хуже, когда со своего острова они увидели, как в Роуен въезжает отряд конников и входит несколько сотен латников и лучников. У ворот их встречали люди с крестами в руках во главе с человеком, облаченным в шелковые длиннополые одежды. Не иначе как это был сам эвек. Но лицезрение старшего слуги Мертвого Бога не прибавило настроения шёрёвернам. С таким подкреплением город становился совершенно неприступным. Далее сохранять лицо было бесполезно, да и небезопасно.
К полудню драккары снялись и устремились вниз по извилистой Сиене, прочь от города, который отбросил кровожадных северян одним своим неприступным видом.
Дань Хареку Черепахе
Попятный путь вереница драккаров прошла по течению, по ветру и ко всеобщему удовольствию. На второй день шёрёверны вновь увидели Хавре. Каково же было их изумление, когда на хаврском берегу они узрели фризских всадников, которые обещались быть под стенами Роуена никак не позднее, чем туда прибудут викинги. Впрочем, незадача объяснилась довольно просто: люди Кродерлинга попытались пробраться короткой дорогой. Они выбрали правильное направление и к вечеру первого дня вышли к селению, которое тамошние жители именовали Пресветлым.[168] Фризы не увидели там ни терема Мертвого Бога, ни крестов на груди у селян и потому мирно проехали мимо. Дабы не сбиться, дальше решили ехать вдоль реки, но тут их путь преградило топкое болото. Лошади вязли по самое брюхо, и всадники решили вернуться. От Пресветлого селения они слишком далеко углубились на восток по распадку между холмами и вышли к маленькой речушке. Едва они хотели свернуть на юг к Сиене, как увидели большое войско, переходившее речку вброд.
– Там было не меньше сотни всадников и несколько сотен латников и лучников, – оправдывался Хагель. – Судя по всему, они направлялись в Роуен. Мы попытались обогнать их окольными дорогами, дабы принести вам весть о том, что в город идет подкрепление, но заплутали в холмах. На следующий день мы заметили ваши суда, идущие вниз по реке, и решили вернуться сюда.
– Похоже, – усмехнулся Хрольф, – среди вас тоже не так уж много дураков, готовых умереть на чужой земле в неравном бою.
Далее предстояла самая трудная часть совместного похода – дележка добычи. Шёрёверны изготовились к долгим тяжбам, но люди Кродерлинга оказались покладистыми. Главную свою задумку – застарелую месть – они исполнили превосходно, а ратные прибытки заботили их гораздо меньше. Они согласились взять себе всех лошадей и прочий скот, захваченный в Хавре, а также по 50 крон серебра на каждого ушедшего в поход. Пошептавшись в сторонке, Кнуб, Хрольф и подручные Гастингу шеппари порешили подарить Хареку еще и дивной работы золотой кубок, украшенный самоцветами.
– Потомок фризских конунгов должен пить из чаши, достойной его предков, – высокопарно изрек Кнуб, вручая Кродерлингу подарок. – Надеюсь, до весны твои люди не забудут вкус мести. Будем рады вновь увидеть тебя на Спайкерооге… – многозначительно подмигнул он. – Роуенского эвека надо прихватить за бока.