Самоотверженный труд рабочих, инженеров, техников, служащих Челябинской области в годы Великой Отечественной войны высоко оценили партия и правительство. 10 500 лучших тружеников награждены орденами и медалями Советского Союза. 18 передовых предприятий и строек отмечены высокими наградами. Им же переданы на вечное хранение знамена Государственного Комитета Обороны.
Все, что необходимо было фронту для достижения победы, давал тыл. Наш советский тыл.
Вот поэтому говорят: «Огневые позиции на фронте и в тылу. Победа на фронте — это одновременно победа тыла».
Прошло 30 лет с тех пор, как советский народ нанес поражение фашистской Германии. И все эти тридцать героических лет наша страна славит воинов Советской Армии, славит тружеников тыла.
ВАСИЛИЙ ЩЕРБАКОВЗЕМЛЯ ВСЯ ВЗРЫВАМИ ИЗРЫТА
Земля вся взрывами изрыта,
Хозяин лошади убит,
Подняв переднее копыто,
Она, убитая, стоит.
Не утихает шум шрапнели,
И камень, кажется, горит.
...Ее глаза остекленели,
Она, убитая, стоит.
В боях о смерти много знаю,
Не раз я был металлом бит.
...На поле боя вороная,
Давно убитая, стоит.
НИКОЛАЙ КАРТАШОВОПОРНЫЙ КРАЙ ДЕРЖАВЫ
Снарядами, танками, тоннами
стали
Уральцы священную клятву
держали.
Глубокий тыл — так говорили об Урале военных лет. Но глубокий тыл, край, где не было затемнения, денно и нощно работал для нужд фронта. Никогда не сотрется в памяти народной, не будет забыт подвиг индустриального Урала в годы Великой Отечественной войны.
В первые месяцы войны Советский Союз потерял жизненно важные районы на западе и юге, дававшие Родине значительную часть металла, машин, топлива. Урал стал важнейшим арсеналом и кузницей оружия и боеприпасов; он давал 40 процентов всей военной продукции СССР. Около половины артиллерийских орудий и минометов, более двух третей танков дали уральские оружейники и танкостроители. Они производили 60 процентов средних и 100 процентов тяжелых танков от общего числа выпускавшихся в стране.
Всего на Урале выпускалось более 100 видов боевой техники и вооружения.
Урал стал и главной металлургической базой страны. В четвертом квартале 1941 года наш край давал уже 62 процента всего произведенного в стране чугуна, 50 процентов стали, более 50 процентов проката.
Тяжкие и славные годы войны врываются в сознание пожелтевшими газетами того времени, выцветшей фотографией, кадром старой кинохроники. Ни с чем нельзя сравнить волнующие рассказы героев битвы за броневую сталь, создателей танков, «катюш».
Снова и снова будут перелистываться страницы былого, отыскиваться новые факты беспримерного мужества и героизма тех, кто ковал победный меч.
Из хроники великого мужества и героизма тружеников тыла в годы войны мы выбрали только три эпизода. О том, как рождалась магнитогорская броня. О том, как в прославленном Танкограде (Кировском заводе на Урале) за 38 дней организовали производство знаменитых «тридцатьчетверок». О том, как в Челябинске строилась легендарная «катюша». Об этом наш рассказ.
1. Поэма о броневой стали
Броню для танков уральские металлурги дали на полтора месяца раньше срока, установленного правительством.
Вы ходите сегодня по тем же цехам, где тридцать четыре года назад «писалась» поэма о броневой стали Магнитки.
Вот он — мартеновский цех. Обычная, привычная картина. Идете мимо мартеновских печей, и каждая из них смотрит слепящими зрачками. Крыша цеха — светло-желтая от света, излучаемого металлам в ковшах, и кажется, что это светит солнце. А вот и мартеновская печь № 3, на которой была сварена первая плавка броневой стали. Знаменитая третья! Здесь тогда трудился прославленный сталевар Алексей Грязнов, который соревновался с Макаром Мазаем...
Блюминг № 3: здесь был прокатан первый слиток броневой стали. Вы смотрите, как могучие валки заглатывают слиток, срывая с него с треском «рубашку» из окалины. Кто-то невидимый выбрасывает вытянувшийся слиток по другую сторону валков, потом возвращает его обратно, поворачивает, давит... Угнетаемый валками металл как бы страдает, охает, хрустит, стонет.
Вас захватывает ошеломляющее зрелище прокатываемого металла.
Неужели такая длинная череда годов разделила сегодняшний день и те напряженные, томительные, порой страшные из-за риска, а подчас безумно радостные дни и ночи, когда рождалась в муках броня Магнитки?
Ничто не забыто и не потускнело в памяти людской, все, все буквально отпечаталось в памяти сердца, как на магической пленке.
В годы войны я не был в Магнитке: мне пришлось воевать на машинах, изготовленных из магнитогорской брони. И все, что происходило здесь в страдном июне, в том душном лете сорок первого, я скрупулезно, шаг за шагом восстанавливаю в беседах с участниками событий. Сохранились и воспоминания о тех незабываемых днях ныне покойных бывшего директора комбината, прославленного металлурга Григория Ивановича Носова, бывшего старшего мастера мартеновского цеха № 2, Героя Социалистического Труда М. П. Артамонова. Так и воссоздается картина в целом.
Как писал поэт Сергей Наровчатов:
«Пройдут года, и даты сменят даты. Иная новь взойдет в моем краю, но не забудут старые солдаты единственную молодость свою».
Сталевары, прокатчики в те годы были теми же солдатами.
Только не в Действующей Армии, а в Действующем Тыле.
...Первый день войны.
Через два часа после того, как радио разнесло по всему миру весть о нападении фашистов на нашу Родину, собрался актив комбината. Прочли вслух сообщение правительства. Выступления были короткими и решительными: «Нет таких врагов у советской земли, которые не были побеждены», «Нас заставляют драться — будем драться», «Борьба будет тяжелой, потребует больших жертв, но победа будет за нами!»
Директор комбината Григорий Иванович Носов сообщил: получено задание правительства — организовать на комбинате выплавку и прокатку броневой стали.
Броневой металл... Как его плавить? Где? Не было ни опыта, ни знаний новой технологии, почти не было специальных легирующих материалов.
Носов созывает свой «совет в Филях». Решается вопрос: как и где варить броневой металл?
Некоторые специалисты решительно отвергают даже мысль о возможности варить броневую сталь в магнитогорских мартенах. Довод простой: такую сталь надо варить в 50-тонных печах, чтобы можно было металл хорошо прогреть, полностью удалить из него вредные примеси. А в Магнитке — 180-тонные печи. И заключение: «Технически невозможно».
Начальник мартеновского цеха В. А. Смирнов заявляет:
— То, что казалось технически невозможным в мирное время, может и должно стать возможным в дни войны. Будем искать решение коллективно. Думать и искать всем. Решать, как боевую задачу.
Для разработки технологии выплавки броневой стали и руководства броневым производством на комбинате было создано Броневое бюро. Для работы в Броневом бюро горкомом партии была отобрана группа коммунистов — научных работников и инженеров. Из Ленинграда приехала группа молодых ученых, специалистов по броне — их прислал нарком. С других заводов прибыли опытные люди, знающие этот процесс. Вскоре в цехах хорошо узнали этих деятельных, энергичных «броневиков» — В. И. Морозова, С. И. Сахина, Е. Е. Левина, К. К. Нейланда, Н. Н. Родионова и других. Они вели поиск.
В кабинете начальника второго мартеновского цеха В. А. Смирнова несколько ночей горел свет: здесь тоже искали.
И нужное техническое решение общими усилиями было найдено: варить металл дуплекс-процессом, последовательно двумя стадиями: сначала в обычной печи (полупродукт), а затем в печи, переоборудованной под «кислый» процесс.
Я демобилизовался из армии в сорок шестом и вернулся в Магнитку, на комбинат. Моим соседом по квартире был, тогда еще сталевар, М. П. Артамонов, человек обаятельный, открытый, компанейский, великолепный мастер своего дела. Он частенько заходил к нам «на огонек». Мы сидели за чаем, толковали, вспоминали. И однажды я записал его рассказ о первой плавке броневой стали.
Вот он, этот рассказ Артамонова:
— Первая плавка должна была родиться в реконструированной мартеновской печи № 3. На этой печи в то время работали сталеварами я, Алексей Грязнов, а также Дмитрий Жуков...
Мы сутками не выходили из цеха. Тревожные сводки Совинформбюро заставляли забывать о сне и отдыхе. Мы понимали: остановить врага поможет воинам наша броня. Ох, как же хотелось скорее ее получить! Но поначалу не ладилось: первые плавки пошли в брак. Снова искали, «колдовали» в Бронебюро, в цехе. Создали новую технологию.
Наступил день 23 июля... На рабочей площадке — руководители комбината, парторганизации, все «броневики», ученые. Здесь почти все сталевары третьей печи — усталые, невыспавшиеся. Ожидали. Сердце стучит так, что, если бы не гул мартенов да грохот завалочной машины, — этот стук можно услышать.
Плавку выдал Дмитрий Жуков под руководством мастера Егора Сазонова.
Посылаем пробу в экспресс-лабораторию для анализа. Все затихли, ждут.
И вот радостная весть: «Годен!» Первая броневая сталь Магнитки!
Какая нас охватила радость — словами не рассказать. Обнимаются, поздравляют друг друга. Кто-то мелом написал на ковше: «Смерть немецким оккупантам от магнитогорского металла!»
Успел сварить свою плавку броневой стали коммунист Алексей Грязнов. Одну-единственную. После этого ушел на фронт.
С фронта прислал жене письмо, в котором писал:
«Я рад, что не впустую живу в такой опасный для страны период, что придется отчаянно драться. Ты знаешь, Клавдия, я никогда не держался тихой заводи, всегда находился на стремнине. Так было в нелегкие годы восстановления Белорецкого завода, когда меня избрали секретарем парткома, так было в Магнитке у мартеновской печи, так было на морском флоте. Выходит, к боям я готовился всю жизнь. И вот пришел час испытаний...
Мне кажется, жизнь меня неплохо подготовила к боям. За дело важное, народное каплю за каплей отдам свою кровь».
Алеша Грязнов, один из тех, кто сварил первую броневую сталь, погиб под Ленинградом. Теперь его именем названа одна из улиц Магнитогорска. Поэт написал о нем песню:
Горячего сердца, горячего
слова
Не старят ни дни, ни года.
Мы слышим, Алеша,
шаги твои снова.
Ты рядом, ты с нами
всегда!
Еще задолго до того, как была получена первая плавка броневой стали, в Москве и Магнитогорске искали пути, как эту сталь прокатать, превратить ее в броневой лист для танков. Таких станов в Магнитке не было.
Нарком черной металлургии Иван Федорович Тевосян сообщает директору комбината Носову по телефону 4 июля:
— Центральный Комитет партии решил перебазировать в Магнитку самый мощный в стране толстолистовой броневой прокатный стан Мариупольского завода имени Ильича. Где вы разместите этот стан?
— Иван Федорович, нужно специальный цех построить...
— Сколько потребуется для этого времени?
— Построить цех и смонтировать оборудование — несколько месяцев.
— Много, Носов, ох, много... Броня нужна немедленно. Времени у нас нет.
— Понимаю.
— Тогда подумайте, как ускорить дело.
— Подумаем.
«Совет в Филях» повторился. Носов собрал прокатчиков, механиков — думали, обсуждали, искали выход.
Предоставим слово лауреату Ленинской премии, трижды лауреату Государственной премии, бывшему заместителю главного механика комбината, а ныне начальнику Главного управления ремонтных служб и ремонтных предприятий Министерства черной металлургии СССР Н. А. Рыженко:
— И, как это часто бывает, решение пришло неожиданно: а если начать катать броню на новом, недавно смонтированном у нас блюминге! Это был великолепный агрегат, сделанный на «Уралмаше». Запас прочности у него большой — должен выдержать! Вместе с товарищами я начал считать, прикидывать, набрасывать эскизы... Работали всю ночь напролет. И, глубоко убежденный в своей правоте, в том, что техническое решение найдено, я пошел к директору комбината Григорию Ивановичу Носову.
Сразу же появились люди, которые и «про себя», и вслух говорили: «Авантюра». Им мерещилось страшное: громада блюминга развалится, нажимные винты лопнут, валки разлетятся, не выдержав обжатия слишком твердой для них стали, двигатели «не потянут».
Сомнения, колебания, яростные споры...
Что же Носов!
Прекрасный инженер, он сразу же уловил все выгоды предложения. В сознании его звучало неотступное: «Фронт ждет!»
На техническое обоснование предложения дали 24 часа. Мне и раньше этого события, и потом не раз приходилось работать очень напряженно. Но я не помню в своей жизни таких суток, которые отняли бы у меня каждую минуту без остатка.
Кончились 24 часа, и мы были готовы дать ответ на все вопросы.
Носов связался по телефону с народным комиссаром черной металлургии И. Ф. Тевосяном, доложил ему план магнитогорцев и не скрыл, что все-таки риск есть: блюминг может выйти из строя. Нарком ответил:
— Без риска ни одно дело не делается. Тем более во время войны. Бросайте на это все силы. И немедленно.
...Сталин, опустив глаза, внимательно слушает Тевосяна, не перебивает его, когда он касается даже некоторых технических деталей. Поднял глаза, едва лишь нарком заговорил о риске.
— Значит, риск все-таки есть? — спросил он глухо. — Но если рискнем, то выиграем время, — я вас так понял, товарищ Тевосян? Какой выигрыш во времени?
— Думаю, дней сорок пять.
— Нам сейчас время дороже всего. А рисковать приходится, надо только свести риск до минимума. — Встал, вышел из-за стола. — Передайте магнитогорским товарищам, что мы в них верим и надеемся на них, пусть действуют смело, решительно, мобилизуют все силы.
Силы были мобилизованы действительно все. Днем и ночью проектировали приспособления и тут же их воплощали в металл. Днем и ночью шла реконструкция блюминга. Невыносимо трудно было выдержать чрезвычайно напряженный ритм.
Звонит Тевосян, беспокоится, сообщает, что доложил о проекте магнитогорцев членам Политбюро, Сталину.
— Зачем вы рассказали Сталину? — беспокоится Носов. — Рано, очень рано еще...
— Ничего, ничего, — отвечает нарком, — будете горячее работать. На вас сейчас вся танковая промышленность смотрит, вы выполняете наиважнейшую боевую задачу.
Наступило 28 июля сорок первого года.
В последний раз проверены все механизмы и приспособления. У главного поста управления в напряженном ожидании — Носов, Рыженко, секретарь горкома партии, парторг ЦК ВКП(б) на комбинате, почти все, кто причастен к этому делу.
Была твердая уверенность в успехе. Но разве можно все предусмотреть! На всякий случай решено было первые испытания провести не с броневой, а с более мягкой сталью.
Отдана команда. Старший оператор Василий Спиридонов взялся за рукоятку. И вот уже слиток зажат в валках блюминга. Прокатка идет нормально.
И вдруг — треск. Авария мотора. Это было чистой случайностью, именно такой, которую почти невозможно предусмотреть — прямого отношения к прокатке авария не имела.
Через 28 часов вновь начали испытания.
Василий Спиридонов сел на свое рабочее место. Он не в силах совладать с волнением. Мучает мысль: а вдруг...
Слитки мягкой стали прокатаны отлично.
Спиридонова предупреждают: пошел слиток броневой стали. И только в эту ответственную минуту к старшему оператору пришли спокойствие и уверенность. Работает с ювелирной точностью, тонко, осторожно. Первый пропуск через валки — миллиметр обжатия. И так — постепенно — сорок пять пропусков... Лист убран с блюминга.
Его ждала вся страна — с надеждой и волнением. И пошла броня Магнитки.
Варка броневой стали в мартенах дуплекс-процессом — это был выход только на первых порах. Метод малопроизводительный.
Было бы идеально, если бы удалось варить броневую сталь в большегрузных мартеновских печах с основным подом, словом, в обычных магнитогорских мартенах.
Да, но это — неслыханная техническая дерзость, покушение на каноны металлургической науки и практики.
...К Носову являются два ленинградца из Бронебюро. Разговор идет о том же: как увеличить выплавку броневой стали. Ленинградцы рассказывают, что они давно уже думают над тем, как организовать выплавку броневой стали в обычных, так называемых основных мартеновских печах. Они пришли договориться о том, чтобы продолжить опыты на комбинате. Не согласится ли директор выделить им для этого небольшую печурку в фасонно-литейном цехе?
О том, как дальше развивалась беседа директора с «броневиками», вспоминал несколько лет спустя Г. И. Носов:
— Сколько же времени вы экспериментировали и на каком заводе?
— Около шести лет, на Ижоре.
— И добились успеха?
— К сожалению, все пошло в брак, но...
— Нет, нам с вами не по пути. В фасонно-литейном цехе вам делать нечего.
Вижу их удивленные и разочарованные лица. Минутная пауза — и я добавляю:
— Хотите — попробуйте на мартене. Дадим вам печь.
— На больших мартенах? А если не выйдет! — почти испуганно восклицают они.
— А если мы подведем фронт и не дадим ему нужной стали? — отвечаю я вопросом на вопрос.
Эти два научных работника взялись за дело. Решено было через несколько дней провести опыты на большой печи. Сначала пять плавок, а если бы нас постигла неудача, то еще пять плавок.
И вот большая печь загружена по новому рецепту. Процесс ведут сталевар Авраменко и мастер Хилько.
Первая плавка не удалась.
Вторая плавка удалась. Третья пошла в брак, и четвертая тоже. Пятая, шестая, седьмая, восьмая... удались. По химическому анализу броневой металл ничуть не отличался от сваренного в «кислых» печах. Броню прокатали и отправили на полигон для испытания.
«Металл годен», — сообщили нам через несколько дней.
Каждый второй танк и каждый третий снаряд в годы войны были изготовлены из магнитогорской броневой стали.
Ветераны Магнитки Д. Д. Козенцев (слева) и Герой Социалистического Труда Н. У. Пауков.
Фото Г. Обрезкова
2. Наша «катюша»
Красная Армия получила в 1941 году новое грозное оружие — реактивные минометы («катюши»).
В годы войны, да и целые десятилетия после ее окончания, о «катюшах» не принято было ни говорить, ни расспрашивать.
Вспоминаю, когда осенью сорок второго года я был назначен военным комиссаром бронепоезда, начальник отдела кадров Главного политического управления Красной Армии бригадный комиссар Дубинский спросил меня:
— Вы знаете, что такое реактивная артиллерия?
— «Катюша»? Слыхал о них. А конкретно — не знаю.
— Теперь придется узнать... Вашему бронепоезду придаются две установки БМ-13. С тактико-техническими данными «катюш» вас ознакомят в дивизионе. А пока прочтите вот это...
Бригадный комиссар протянул мне бумажку: это был текст донесения командира одной из фашистских частей своему командованию.
«Русские применили батарею с небывалым числом орудий. Снаряды фугасно-зажигательные, но необычного действия. Войска, обстрелянные русскими, свидетельствуют: огневой налет подобен урагану. Потери в людях значительные...»
Тут же была выдержка из директивы, которую гитлеровское командование отправило своим войскам. В ней говорилось, что
«русские имеют автоматическую многоствольную огнеметную пушку... Выстрел производится электричеством... При захвате таких пушек немедленно сообщить...»
Тем, кто захватит «секретное оружие» или сдаст его командованию немецкой армии, были обещаны высшие ордена фашистской армии, огромные денежные суммы и отправка в тыл Германии «для наслаждения всеми благами жизни».
— Понятно? — спросил меня бригадный комиссар. И, не ожидая ответа, продолжил: — Гитлеровцы охотятся за нашими «адскими мясорубками», охотятся хитро, выбрасывают специальные диверсионные группы захвата. Так что будьте начеку. В любых условиях враг не должен получить никаких данных о гвардейских минометах. Если возникнет безвыходное положение — чего на войне не случается! — боевые установки и боеприпасы взорвать. Ясно?
— Ясно, товарищ бригадный комиссар.
— И еще: доступ к реактивным установкам, кроме боевого расчета, — только для командира и комиссара. Все. Желаю удачи.
...Этот разговор происходил примерно через год после очень важного, прямо скажем, исторического события: в ночь на 3 июля 1941 года из Москвы по Можайскому шоссе вышла странная по внешнему виду воинская часть. На фронт шла Первая отдельная батарея реактивной артиллерии, в то время единственная в Красной Армии и во всем мире. Позднее артиллерию эту в тылу и на фронте назвали ласковым словом «катюша». Это была родоначальница нового грозного советского оружия, которое сыграло выдающуюся роль в разгроме фашистских полчищ.
И вот теперь мне предстояло самому убедиться в мощи этого оружия.
Это было за несколько дней до нового, 1943 года, при штурме Великих Лук. Я был на наблюдательном пункте.
Командир установки доложил по телефону на НП: «К бою готовы!» И командир бронепоезда сразу же скомандовал: «Залп!»
С того места, где находились «катюши», донесся оглушительный рев и скрежет. Поднялись черные клубы дыма. И тут же взметнулись ракеты, оставляя за собой ясно видимые следы — беловатые, курчавые, которые как бы таяли в морозном воздухе.
Почти сразу же у трансформаторной будки с грохотом, с воем и ослепительным блеском начали рваться термитные ракеты. Все вокруг будто было окутано огнем. Там долго что-то ухало.
Потом постепенно начало стихать. И как-то совсем незаметно, очень быстро стало темнеть. Наступила тихая-тихая ночь, сыпался снег. Только изредка взлетала мертвенно-белая ракета, на какие-то секунды освещала железнодорожное полотно и гасла. Тьма становилась еще гуще. Немцы, оглушенные и подавленные атакой «катюш», нервничали: они боялись налета бронепоезда и десанта.
Вместе с командирами боевых установок я сидел в землянке-блиндаже. Топилась печка, сделанная из проржавленного ведра, горела лампа-коптилка. Мы обсуждали, как прошло «боевое крещение», кто отличился.
— Как вела себя материальная часть? — спросил я командира установки Коршунова.
— Отлично! — ответил он. Потом прищурился и с какой-то особенной гордостью добавил: — Так заводская марка какая! Наша, уральская, челябинская!
— Челябинская? — обрадовался я. — Значит, из нашей области!
— Так вы чего же молчали, товарищ капитан? Стало быть, земляки вы с «катюшей»?
— Выходит — земляки.
Челябинские «катюши»...
Только три десятилетия спустя я получил возможность рассказать (и то очень бегло) о тех, кто строил реактивные установки на Челябинском заводе имени Колющенко.
Признаюсь, что пока я к этой теме только-только прикоснулся. Еще предстоит долгое копание в исторических фактах и документах, о которых пока не могу иметь суждения ввиду недоступности многих подлинных материалов. Предстоят также долгие и терпеливые беседы с участниками этих событий. Все это — впереди.
И было искушение: «Не надо торопиться. Следует подождать!»
Но жгучее стремление к 30-летию Победы вспомнить добрым словом создателей «катюш», — это стремление победило все. Пока не поздно, хочу поторопиться: то, что упущено, может исчезнуть навсегда.
Однако ограничусь сейчас интервью с одним из тех людей, которые в те строгие и трудные роды стояли в центре событий, — с бывшим главным конструктором завода имени Колющенко Семеном Михайловичем Тарасовым, ныне пенсионером, одним из создателей заводского музея.
Мне с ним очень интересно было беседовать. Его воспоминания углубляли и обогащали то, что я узнал от других, из некоторых документов.
Невольно пришли на память прекрасные и мудрые слова Льва Толстого:
«...Это была действительность, это было больше, чем действительность: это была действительность плюс воспоминания».
Тарасов, естественно, не молод, говорит тихо, медленно, с одышкой. Иногда он загорается молодым энтузиазмом, и худощавое лицо его как бы озаряется внутренним светом.
О чем же вспоминал Семен Михайлович Тарасов?
Уже летом 1941 года завод получил задание — начать производство реактивных установок БМ-13 и реактивных снарядов M-13l
— Меня вызвали к директору завода Сергею Алексеевичу Полянцеву. Зашел в кабинет, а там, кроме директора, — заместитель министра Николай Иванович Кочнов и другие не знакомые мне люди. Рассматривают какие-то чертежи. Озабоченные, хмурые лица, чувствуется — чем-то взволнованы. Полянцев обращается ко мне: «Взгляни, Семен Михайлович, на эти чертежи». Подошел, внимательно вглядываюсь в одни чертеж, другой, третий... Все молчат, ждут. Спрашиваю: «Что от меня требуется?» Заместитель министра говорит: «Товарищ Тарасов, дело архиважное, сверхсрочное и абсолютно секретное. Это — наше новое реактивное оружие. От вас требуется вот что: собрать очень узкий круг людей, крайне вам необходимых, составить спецификации, нормы расхода материалов. Понятно?» А Полянцев добавляет: «Чертежи из комнаты не выносить ни под каким видом. Сборочный чертеж сдать немедленно».
Так это началось...
Тарасов со своими помощниками просидел над чертежами около полутора суток. Когда закончили работу, только-только начало светать. Пристроились на несколько часов передохнуть прямо на столах кабинета.
А с начала рабочего дня вновь закипела работа. Выдали все заявки на сырье, материалы. Под руководством М. С. Арасланова, Н. М. Гончаренко приступили к подготовке инструмента, технологических инструкций.
И с первых же шагов — трудности...
Тарасов оперся головой на руку и задумался, как бы что-то вспоминает. Или заново переживает то, что сейчас вспомнил и очень ему дорого.
Деликатно прерываю это молчание.
— Вы говорите: возникли трудности...
— Да, да... О, их было очень много, этих неожиданных и самых невероятных трудностей. Например, история с фермами. Варим фермы, а работа эта особой точности требует, ведь как-никак — вооружение, артиллерия. А тут, как на грех, при сварке «ведет» конструкцию. Чего только не придумывали — не получается. Какой-то секрет нужно отгадать, а какой? Смотришь — неточность составляет какой-то миллиметр, один-единственный миллиметр. А контролер ОТК по фермам Евдокия Люшина — ни в какую. Не принимает.
Тарасов вспоминает, с какой яростью и напряжением сил искали решение задачи. Вспоминает ночные заседания парткома (днем нельзя было отрывать людей, рабочий день длился 12—14 часов). Пригласили на завод группу рабочих и мастеров с московского завода «Компрессор», вместе с ними продолжали поиск. Сутками «колдовали»: то паяльной лампой подогреют, то «компресс» положат.
Парторг ЦК ВКП(б) на заводе С. М. Пилипец расспрашивал, вникал в суть вопроса, потом отводил Тарасова и начальника цеха № 15 Александра Аверьяновича Вдовина в сторону, говорил им: «Как же так: коммунисты — а не можете трудности преодолеть? Не в нашем это характере! Выдержите или варягов звать? Ведь из ЦК каждый день звонят. Из ГКО — что ни день вопрос: нужна ли помощь?.. Так как?» Одолели мы эти фермы. Вспоминаю: с каким напряжением, с какой огромной затратой сил велась эта работа! Дни и ночи. Ночи и дни напролет, без сна и отдыха. Люди, словно из самой крепкой стали. Мастер Александр Николаевич Гусак, сварщики Ефрем Трофимович Рябенький, Исаак Израйлевич Дубинский... Множество молодых парней, совсем мальчишек. Откуда мужество бралось, силы...
Фермы начали делать с ювелирной точностью. Люшина была довольна.
Тарасов широко улыбнулся, гордый тем, что «одолели» фермы. Словно то, о чем он сейчас рассказывает, произошло не давным-давно, а только сейчас. Семен Михайлович как бы вновь переживал события, которые когда-то доставили ему, да и всему коллективу, столько волнений. Да, это был труд священный, труд, одухотворенный великой любовью к Родине и ненавистью к фашизму.
Вглядываюсь в умные, приветливые глаза, худощавое, энергичное лицо моего собеседника и вижу в них безмерную усталость и волнение. И потому спешу перевести разговор в другое русло.
С Семеном Михайловичем любопытно потолковать о многих вещах. Например, о литературе, о музыке. Его не надо упрашивать: он нередко садится за пианино и с удовольствием играет Чайковского, Шопена. Только ему не надо мешать — в эти минуты он отдыхает, успокаивается.
Потом мы вновь возвращаемся к разговору о «катюше».
— В нашем деле, — говорит Тарасов, — я имею в виду машиностроителей, главное — не тушуйся. Никогда не спеши, но всегда поторапливайся. Особенно, когда сознание и днем и ночью занято мыслью о страшной войне. Тогда невозможное становится возможным.
В беседе с Семеном Михайловичем пытаюсь найти ответ на интересовавший меня вопрос: как мог такой старый и в те годы плохо технически оснащенный завод, как завод имени Колющенко, решить важнейшую производственную и оборонную задачу?
Напрашивается такой ответ. Ведь чуть не все, что у нас в стране было опытного, талантливого и знающего, перекочевало в годы войны на восток. Верно, перекочевало. В том числе, как мы говорили, и на завод имени Колющенко. И это, несомненно, сыграло огромную роль.
— Безусловно, — быстро отвечает Тарасов, — это очень важно. К нам начали прибывать эвакуированные заводы — сначала из Херсона, потом из города Сумы. Прибыл московский завод «Компрессор», который первым начал строить «катюши». — Тарасов смотрит на меня хитрющими глазами, которые как бы говорят: «А вот я тебя сейчас удивлю». — Не надо, однако, забывать, что мы в Челябинске начали строить «катюши» за несколько месяцев до прибытия на Южный Урал заводов Москвы и Юга.
— Тогда в чем секрет?
— А никаких секретов тут нет.
— Все-таки...
Глаза Тарасова уже «не хитрят», не смеются. Они задумчивы и серьезны.
Он говорит:
— Завод имени Колющенко не случайно называют «дедушкой челябинской индустрии». А раз «дедушка» — стало быть, опыт, традиции. Мы встретили москвичей и южан не «голенькими», нет. Здесь десятилетиями воспитывались умельцы, здесь с начала века начали складываться славные революционные традиции, которые воспитывали у людей смелость, боевой дух, готовность преодолевать трудности; сюда, начиная с тридцатых годов, начала проникать новая техника и технология. И вот все это слилось с тем, что привезли на Урал москвичи и украинцы, в единый чудесный сплав.
Эти люди смогли в дальнейшем шагнуть дальше. В конце сорок второго года было получено новое задание — освоить производство 300-миллиметровых фугасных реактивных снарядов весом 92,5 килограмма. Оружие наступления, взламывания обороны противника.
Тарасов вспоминает о них с азартом и восхищением:
— Новые «эресы» называли «ванюшами». Для «ванюш» была разработана пусковая установка БМ-31-12 с двенадцатью направляющими. Представляете себе, как ухнет такая установщика! Я наблюдал на полигоне, на испытательных стрельбах — по-моему, в аду не хуже... И хотя у нас был уже накоплен немалый опыт и обучены кадры, сейчас, вспоминая тогдашние трудности, просыпаюсь в холодном поту. И все-таки все трудности преодолели.
— Сколько же вы давали фронту «катюш»? — спрашиваю я.
— Теперь это не секрет. Каждый месяц 45 челябинских «катюш» уходили на фронт. За годы войны завод изготовил свыше миллиона реактивных снарядов.
Пытаюсь осмыслить эти цифры, и в моем воображении возникают виденные мною на фронте длинные колонны машин, на которые погружены какие-то фермы, тщательно укрытые огромными чехлами из темно-зеленого брезента; за ними — машины с длинными ящиками, также укрытые брезентом, бензовозы...
— Что за часть? — интересуются солдаты встречных подразделений.
— Понтонеры мы, — смеясь, отвечают из колонны. — Спешим на фронт мосты строить на той дороге, по которой фашисты в ад пойдут.
3. Хроника доблести
...К производству средних танков приступил и Кировский завод на Урале. Партийный актив этого предприятия постановил: «Решение Государственного Комитета Обороны о производстве новой машины рассматривать как священную обязанность кировцев в дни смертельной опасности, нависшей над нашей Родиной»... 22 августа — точно в назначенный срок — танк Т-34 поступил в серийное производство. До конца месяца с конвейера сошли первые 30 танков, а в октябре завод выполнил государственный план выпуска средних танков на 100 процентов.
«Тридцатьчетверка»... Сколько о ней сложено легенд и песен! Танкисты любовно называли ее «ласточкой». А в стане врага танк Т-34 наводил панику.
Более 350 настоящих Т-34 установлены на постаментах там, где прошли они с боями.
— Но это не только монументы ратной славы, — говорит один из создателей «тридцатьчетверки» Николай Алексеевич Кучеренко. — Т-34 — не просто сплав из самой крепкой советской брони, но и сплав творческой мысли конструкторов, самоотверженного труда танкостроителей. И не случайно на медали, посвященной 50-летию советского танкостроения, выбит барельеф «тридцатьчетверки».
Все годы войны шло состязание конструкторских умов воюющих сторон. Германия трижды меняла конструкцию своих танков. Однако гитлеровцам так и не удалось достигнуть боевой мощи советских танков.
Вспоминает бывший главный конструктор легендарного Танкограда, а ныне генерал-полковник инженер Жозеф Яковлевич Котин, Герой Социалистического Труда, доктор технических наук, четырежды лауреат Государственной премии:
— Вначале гитлеровские стратеги рассчитывали осуществить идею «блицкрига» на легких быстроходных машинах с тонкой броней и слабой пушкой. И просчитались. Такой знаток военной техники, как немецкий генерал Эрих Шнейдер, писал: «Танк Т-34 произвел сенсацию. Этот 26-тонный русский танк был вооружен 76,2-миллиметровой пушкой, снаряды которой пробивали броню немецких танков с 1,5—2 тысяч метров, тогда как немецкие танки могли поражать русские с расстояния не более 500 метров, да и то лишь в том случае, если снаряды попадали в бортовую или кормовую части танка Т-34.
...Июль сорок второго. Гитлеровцы принимают отчаянные попытки прорваться к Волге в районе Сталинграда, захватить этот важнейший стратегический пункт и крупнейший промышленный район. Ударная группировка врага прорвалась в большую излучину Дона. Началась величайшая битва второй мировой войны.
Принято решение эвакуировать один из крупнейших заводов страны — Сталинградский тракторный, который в военное время освоил выпуск танков Т-34.
Кто его заменит?
Решением Государственного Комитета Обороны производство «тридцатьчетверок» организуется на Кировском заводе в Челябинске. Установлен самый короткий, самый жесткий срок начала выпуска новых машин. И герои Танкограда сделали, казалось бы, невозможное: через 38 дней была выпущена первая на заводе «тридцатьчетверка».
Расскажем, как это было.
Завод выпускал тяжелые танки «KB». Это были танки прорыва, поистине стальные крепости на гусеницах.
В середине июля сорок второго года на завод приехали нарком танковой промышленности И. М. Зальцман и первый секретарь Челябинского обкома партии Н. С. Патоличев.
В зале заседаний дирекции собрался партийный и хозяйственный актив Танкограда. Нарком изложил суть вопроса:
— Задача, поставленная перед нами, не имеет себе равных. Танк «KB» остается в производстве. Но сегодня судьбу фронта, прямо скажем, судьбу Родины во многом решает танк Т-34. История не знает таких примеров, чтобы в течение одного месяца весь завод перестроили на новую машину. Считается, что это технически невозможно. В ЦК партии мне так и сказали: «Да, технически невозможно. Но Родине нужно, и кировцы должны это сделать!..»
Инженеры, конструкторы, технологи, партийные работники, собравшиеся в этом зале, не были новичками в танкостроении, уже решили немало смелых технических задач, преодолели огромные трудности. Но вот сейчас... Каждому ясно: надо совершить чудо.
Чувства людей хорошо понимал Патоличев. Он поднялся с места и сказал:
— Нам отводятся считанные дни и для решений, и для дела — одновременно. Мы просим вас — считать это наше совещание для кировцев историческим. Обком партии просит и твердо требует от каждого коммуниста, от каждого работника отдать все для решения этой задачи. Пусть борьба за Т-34 явится самой яркой страницей в жизни Кировского завода! И мы глубоко уверены: все сделаете. Такой у нас народ!
Разработан совмещенный график, выверенный не только по дням, но и по часам. Продумана до мельчайших деталей организация работ всех подразделений завода. Каждому поставлена практическая задача: подготовка мощностей, технологии, оснастки... Подготовка кадров.
В Нижний Тагил, где уже было организовано производство «тридцатьчетверок», направляется большая группа кировцев для изучения всех тонкостей этого дела. В свое время челябинцы крепко помогли тагильчанам «стать на ноги». Теперь пригодится их опыт.
Самолетом летел в Нижний Тагил вооруженец Дмитрий Кузьмич Пахомов. В принципе танковую пушку и всю систему вооружения он изучил еще во время службы в танковых частях. Собирая танки «KB», он прекрасно освоил монтаж, устранение дефектов системы вооружения. Теперь ехал оттачивать свои знания на новой машине Т-34.
Летел в Нижний Тагил начальник электро-радиоучастка Дмитрий Денисович Супереко, бывший путиловец, собиравший еще в Ленинграде первые танки «KB».
Георгий Артемьевич Замураев, коренной челябинец, работавший на тракторном со дня его пуска, мастер сдаточного участка, прекрасный водитель и знаток тяжелого танка «KB», теперь должен был также освоить новую машину.
Первое, что надо было сделать, это провести реконструкцию завода. Создать новый механический цех, который обеспечивал бы и тяжелые и средние танки деталями и узлами ходовой части. На месте главного конвейера сборки тракторов — организовать новый цех сборки танков Т-34. Предстояло реконструировать многие цехи завода. Установить в них более 1200 новых станков и около 700 переместить из цеха в цех.
Надо было также обучить тысячи рабочих и мастеров, как создавать новую машину.
Их было множество, этих первоочередных, не терпящих отлагательства задач, каждая из которых решала успех дела. И все необходимо было выполнять одновременно, параллельно, в предельно сжатые сроки.
— Триста технологов и конструкторов по приспособлениям были собраны в одно место и работали по 15 часов ежедневно, — вспоминает главный технолог завода в военные годы С. А. Хаит. — Сутками не уходили домой. Спали тут же, в бюро.
В этот день состоялось собрание партийного актива. Обсуждался один вопрос: ответственность перед Родиной за строительство машины Т-34. В резолюция собрания впервые за всю историю существования партийной организации завода появилась суровая запись:
«Невыполнение задания коммунистами несовместимо с пребыванием в партии. Секретари парторганизаций и партком обязаны обсуждать всякий случай невыполнения графика отдельными коммунистами, привлекая виновных к строжайшей партийной ответственности».
Заводская газета призывала кировцев:
«Вперед, товарищи, ломайте все преграды на пути! Модельщики, литейщики, кузнецы, термисты и рабочие механических цехов, выше темпы! Помните: победа куется здесь, в тылу, нашими руками. Сделаем все, чтобы приблизить ее!»
Бригаде монтажников — Егорову, Алексееву, Александрову и Ноздре — было поручено в течение двух суток демонтировать сушильную и красильную камеры на главном конвейере. 36 часов трудилась бригада без отдыха и на 12 часов раньше срока выполнила задание.
В этот день состоялось второе за короткое время собрание партийного актива завода. Обсуждался ход выполнения особого задания ГКО и ЦК партии и решения собрания актива от 25 июля.
«Коммунист-руководитель, — записано в резолюции, — который 20 августа не войдет в график, должен нести партийную ответственность, как срывающий важнейшее государственное задание в дни смертельной опасности, нависшей над Родиной».
В новом сборочном цехе еще не был накоплен опыт сборки сложных узлов. Коробку перемены передач собирали, как говорится, на ощупь. При установке игольчатых подшипников сборщики не могли выдержать зазор между роликом и втулкой вала. Узел разбирали и собирали вновь. Время шло, смена закончилась, но никто и не подумал уйти домой.
17 часов упорно трудились сборщики Никулин, Шкапров, мастер Захватов и старший мастер Лазарев, собирая первую коробку перемены передач.
Так было со многими узлами.
Боевой призыв: «Даешь Т-34!» все это время неотвратимо парил над всем коллективом Танкограда, все шире простирал свои крылья. Мастерство кировцев мужало под гул времени, под грохот жесточайшей битвы у берегов великих русских рек — Дона и Волги. Да, в самой природе этих людей, в их сознании было заложено: сверять свой труд, свои усилия с тем, что нужно Родине, Красной Армии.
В этот день собрали первую «ласточку». Сборку первого танка Т-34 вели лучшие из лучших. Работой руководили старший мастер А. Герасимов, мастера Г. Замураев, А. Беляков, М. Ядрышников, слесари А. Евсеев, В. Чертов, Д. Братус, Ф. Панифидин, М. Никитин, Н. Смирнов и другие.
В цех СБ-34 потянулись люди со всех сторон. К сборщикам шли и кузнецы, и литейщики, и токари, и технологи, и конструкторы... Пришли сюда руководители завода, Зальцман, Патоличев. У главного конвейера стоял танк «KB», превращенный в импровизированную трибуну.
Первая «тридцатьчетверка» заработала на малом газу. Механик-испытатель Константин Ковш взбирается на место механика-водителя. Он улыбается. Но как только притронулся к рычагам, сразу посерьезнел, отрешился от всего.
На «KB» стоит Патоличев. Рука поднята, пальцы сжаты в кулак. Он говорит:
— Мы должны работать так, чтобы каждый из нас после разгрома врага мог сказать: «Я в суровые дни Отечественной войны работал в коллективе Танкограда. Мы давали фронту грозные танки, мы сделали все для победы над врагом».
Финишная ленточка на конвейере перерезана. Танковый дизель ревет во всю мощь, Т-34 осторожно трогается с места. Люди бросают вверх кепки, танковые шлемы, кричат «ура!» Но слышен только оглушительный вой мотора.
Кое-кто не выдерживает, вскакивает на броню танка. Начальник цеха Воронцов пытается снять «десант», машет руками, грозит. Но его никто не слышит.
Первая «тридцатьчетверка» ушла из цеха.
«Пятьсот лошадей» умчали ее, как птицу. Первая «ласточка»!
Это для танкистов она — «ласточка». А для всей Советской Армии, для Верховного Главнокомандования — грозная сила, и эта сила была точно учтена в стратегических замыслах Генерального штаба, когда готовился разгром фашистов. Удар по врагу был нанесен с такой беспощадной мощью, что заставил содрогнуться от скорби и ужаса сердца врагов и восторженно возликовать сердца миллионов советских людей и наших друзей во всем мире.
Группа работников Челябинского тракторного завода им. Ленина, принимавшая в годы Великой Отечественной войны участие в выпуске «тридцатьчетверки».
Фото Г. Обрезкова
Памятник уральским добровольцам-танкистам в сквере Добровольцев (г. Челябинск) Скульптор Л. Головницкий.
Цветное фото О. Пучкова