У ВЕЧНОГО ОГНЯ
Грохот гроз,
Тишину снегопада
И шуршанье осеннего дня,
Понимаете,
Сердцем лишь надо
Здесь, у Вечного слушать огня.
И тогда про дела боевые
Нам расскажут былые года.
Вижу я,
что всегда молодые
Перед свадьбой приходят сюда.
Долговечней становится нежность,
Если жить,
Вечно в сердце храня:
И прозрачной фаты белоснежность,
И суровые всплески огня.
Я гляжу,
как веселою стаей
На деревья снежинки летят,
Как на Вечный огонь, не мигая,
Молодые глядят и глядят.
Грохот гроз,
Тишину снегопада
И шуршанье осеннего дня,
Понимаете,
Надо мне,
Надо,
Здесь, у Вечного слушать огня.
О ВРЕМЕНИ
Отчаянье приходит по утрам,
Когда глядишь:
всего не переделать, —
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.
Но над хребтами высветленных крыш
Восходит солнце
Истиною вечной:
Пока ты не шагаешь,
А стоишь,
Дорогу представляешь бесконечной.
И вот кирпич
Ложится к кирпичу,
И буровой пронзаются высоты,
Нам все дела бывают по плечу,
Когда мы не пугаемся работы.
И думаешь порой по вечерам:
Вот почему успели мы все сделать, —
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.
ОКСАНА БУЛГАКОВАПОДВИГ В УРАЛЬСКОМ НЕБЕ
Ничто на небе не начинается без земли.
Сегодня имя Г. Я. Бахчиванджи известно многим. В преддверье Великого праздника Победы его легендарный подвиг высоко оценен правительством — летчику-испытателю посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
На уральской улице его имени, в сотне метров от взлетной полосы аэродрома, с которого отправлялся в свои небывалые полеты Бахчиванджи, установлен его бронзовый бюст, создан музей.
Сегодняшняя слава и известность летчика — результат большого труда, большого поиска многих людей. Как он начался — об этом рассказ челябинского литератора Оксаны Булгаковой.
Мы летим на Кубань. В чемоданчике, осторожно поставленном в багажную сетку, груз необыкновенный — рыжеватая земля. Вчера вечером мы взяли ее с могилы. Вчера же Игорь выкопал в лесу у аэродрома четыре наши уральские березки. И теперь мы молим о том, чтобы желтые, уже тронутые морозом листья удержались на шатких ветках. Мы сильно взволнованы. И горды. Завтра, когда белое полотнище соскользнет с памятника, мы... впрочем, скорее всего мы не сделаем ничего. Правда, я, наверное, заплачу. Мне простительно: я женщина. Ну, а Игорь и Станислав несомненно выдюжат. «Иначе и не могло быть», — будет написано на их лицах. Ну, конечно, тысячам станичников совсем не обязательно знать, что переживают эти уральские парни.
А пока мы одни в хвосте самолета и можем не таиться друг от друга. Мы рады, просто по-человечески рады. Это победа. Это справедливость. Он заслуживал этого давно.
Мы летим сегодня на реактивном самолете. А ведь он тоже был летчик. И поднимался с той же взлетной полосы, что и Игорь. И тоже вел реактивный самолет. Только второй такой машины тогда не было ни на одном аэродроме мира. Другие узнали космос. Он не дожил до этого времени. Космонавт № 1 недаром в юности мечтал быть однополчанином героя. Теперь его называют «старшим братом космонавтов». И завтра на его родине будет открыт памятник.
А все началось с чемоданчика, с которым штурман Катенев в один прекрасный день появился у нас в редакции. Впрочем, так началось все для меня. В дневнике же Игоря Катенева первые записи датированы гораздо раньше.
Летчики принимают решение
...Около двадцати лет оставались безымянными три могилы на маленьком уральском кладбище. Однажды прилетели из Москвы военные, привезли скромный памятник, и узнали любопытствующие прохожие, что в трудные фронтовые дни были погребены в этой тыловой земле военные летчики-испытатели. Только одна фамилия из трех могла что-то рассказать людям. И то немногим. Мало кто знал тогда имя пионера ракетного летания Григория Яковлевича Бахчиванджи.
Через некоторое время на свет появился вот этот документ.
ПРОТОКОЛ
профсоюзного собрания летного подразделения
Уральского управления гражданской авиации
Коллектив коммунистического труда подразделения постановляет:
1. Увековечить память о пионере ракетного летания Григории Яковлевиче Бахчиванджи. Добиться установления памятника ему.
2. Поручить сбор материалов, рассказывающих о жизни этого замечательного человека, его подвиге, штурману самолета ИЛ-18 Игорю Павловичу Катеневу.
А еще через месяц произошла первая встреча с Игорем Катеневым, встреча переросшая в дружбу, скрепленную совместным поиском, большой и трудной целью.
Уже в тот день Игорь пришел в редакцию не с пустыми руками. В чемоданчике, помимо нескольких газетных информации и снимков, была красная коленкоровая папка. Свыше ста прошнурованных страниц: воспоминания, документы, письма. И хотя были они порой противоречивы и разрознены, от них тянулись нити к людям, которые лично знали Григория Яковлевича, были свидетелями его подвига.
Как же попала эта бесценная папка к Катеневу?
Среди военных, которые весной 1962 года привезли на уральское кладбище скромный памятник, был друг Бахчиванджи — полковник Аркадий Ефимович Мусиенко. Вот со встречи с ним и решил начать свой поиск Игорь Катенев.
Прилетев однажды в Москву, он узнал в справочном бюро необходимый адрес, а еще через некоторое время позвонил в дверь дома на Котельнической набережной. Но Игорь опоздал. Дверь открыла вдова Мусиенко. Аркадия Ефимовича схоронили несколько месяцев назад.
Мусиенко ни разу не поднял в воздух машину, но мечтой Аркадия Ефимовича была книга о мужестве летчиков-испытателей. Многие годы, десятилетия ушли у него на сбор материалов, значительная часть которых была посвящена жизни Григория Яковлевича Бахчиванджи. Но Мусиенко не суждено было завершить свой труд. Умирая, он сказал жене: «За папкой о Бахчиванджи наверняка придут уральцы. Отдай им ее».
Событие за событием, жизнь за жизнью прошли перед Игорем в те долгие часы, когда он медленно листал документы. Утром штурман Катенев поклялся себе, что завершит начатый Мусиенко труд.
В небе Урала
В ту пору, когда Константин Эдуардович Циолковский предложил жидкостно-реактивный двигатель-ракету, доказав возможность ее использования для межпланетных перелетов, Гриша Бахчиванджи еще делал первые шаги по земле. В день похорон выдающегося ученого летчик-испытатель НИИВВС, капитан Бахчиванджи уже был готов ценой жизни доказать, что «за эрой аэропланов винтовых должна следовать эра аэропланов реактивных».
...15 мая 1942 года в уральском небе раздался первый реактивный гром, и маленький самолет-ракета, оставляя за собой дымный шлейф, мгновенно устремился ввысь. На самолете испытывался новый двигатель, сыгравший огромную роль в техническом перевооружении авиации. Пилотировал машину человек большой смелости и упорства. Дав путевку в жизнь ракетоплану, полеты, выполненные Г. Я. Бахчиванджи, явились своего рода шагом и в освоении космического пространства. Григорий Яковлевич погиб при одном из испытаний, впервые в мире достигнув звуковой скорости.
В папке, которую Игорь Катенев принес в редакцию, были собраны воспоминания очевидцев первого полета, создателей машины и двигателя. Крупные ученые цифрами и фактами доказывали то, что впоследствии было заключено в скупую строку: «Открыл новую эру в авиации».
Вспоминает заслуженный деятель науки и техники, доктор технических наук, профессор, генерал-лейтенант запаса В. С. Пышнов:
— На меня возложили почетную и очень ответственную задачу — быть председателем комиссии, которой надлежало выпустить в воздух первый реактивный самолет. В этом самолете вместо обычного поршневого двигателя с винтом, в самом хвосте, стояла камера сгорания ракетного двигателя. В фюзеляже помещались баки с новым жидким топливом.
...Все готово к первому полету. Летчик Бахчиванджи садится в самолет. Взгляды всех обращены к реактивному соплу. И вот из него вырвалось сначала слабое пламя, а затем раздался оглушительный рез. Огненный, факел вытянулся на 3—4 метра. Самолет тронулся, побежал по взлетной полосе, легко оторвался от нее и стал набирать высоту.
Самолет БИ-1 был по существу пилотируемой крылатой ракетой, и первый его полет весьма напоминал полет ракеты, хотя запас импульса был еще невелик. Имя энтузиаста этого полета, летчика Григория Яковлевича Бахчиванджи, занимает достойное место в истории — он предшественник наших замечательных космонавтов.
Воспоминание главного конструктора самолета, заслуженного деятеля науки и техники РСФСР, доктора технических наук, профессора, генерал-майора запаса В. Ф. Болховитинова:
— Создавая первый реактивный самолет, мы, конструкторы, прекрасно знали, какие большие трудности нас ожидают. Все было ново и неизведанно. Это были трудности получения новых скоростей, получения и доводки ракетного двигателя большой мощности, трудности, связанные с освоением нового топлива. Но все это — полдела. Главное — душа самолета, его летчик.
Нам повезло. Григорий Яковлевич Бахчиванджи был человеком большой смелости, дерзкой отваги. Испытатель самолетов, именно он, дал путевку в жизнь многим авиационным моторам и авиационным «катюшам». Это был удивительный человек. Даже по внешнему виду он напоминает мне Юрия Алексеевича Гагарина. Он так же улыбался, так же просто себя держал и, я думаю, так же много знал и был не менее смел, чем первый космонавт мира.
У нас не все шло гладко, были неудачи, неприятности. Плохо, когда летчик-испытатель до начала полета на новой машине услышит о какой-то аварии, случившейся на ней. А Бахчиванджи сам попал в тяжелое положение. На специальном стенде, имитирующем фюзеляж ракетного самолета, взорвался двигатель.
И вот я стал думать, каково теперь летчику. Откровенно говоря, я сильно сомневался. Устоит ли его психика? И если до аварии было много не верящих в успех нового ракетного двигателя, то теперь почти все сказали: пора кончать, успеха не будет. И каково же было наше удивление, когда летчик, еще в бинтах, в больнице, сказал нам, что верит в победу, и попросил как можно быстрее сделать новый двигатель, говоря, что готов к новым испытаниям.
Так мужество Бахчиванджи, его стойкость и выдержка спасли идею реактивного двигателя, а его полеты, убедили всех, что ракеты могут летать.
Разыскать в Москве создателей самолета и двигателя было нетрудно. Сейчас это видные ученые, лауреаты Государственных премий, воспитавшие не одно поколение учеников. А тогда, в трудном 42-м, и Леониду Степановичу Душкину, и Алексею Михайловичу Исаеву, и Алексею Яковлевичу Березняку едва ли перевалило за 30. Старше своих коллег был лишь Виктор Федорович Болховитинов.
Много лет прошло с того напряженного, сурового времени, много новых свершений, больших и сложных, принадлежит этим людям. Но свято хранит их память образ человека, который ценой своей жизни утвердил для человечества их идею.
Недаром Леонид Степанович Душкин при первой же встрече достал из своего архива и подарил Катеневу кинопленку, которую хранил четверть века. Живой, веселый Бахчиванджи улыбается с экрана. Вот он последний раз пожал руки товарищам, уверенно подошел к своему самолету, поправил реглан, очки, легко забрался в кабину, опустил фонарь. Два человека вывели самолет на старт. Мгновенье — и гаснет в небе пламенный след от самолета.
Не так снаряжают сегодня в путь летчиков, и маленький фанерный БИ-1 совсем не похож на современные реактивные самолеты. Но именно от него, легко помещавшегося под крылом рядового бомбардировщика, ведут свое происхождение сегодняшние крылатые машины.
Там, где рождался БИ-1
Маленький уральский поселок затерялся среди гор. Расположенный вдали от столбовой дороги истории, он и не претендовал на какую-то особую роль. История лишь дважды вспоминала о нем. Один раз, когда местный литейный заводик посетила императрица. Екатерина. Второй — спустя два столетия. Тогда, в грозные дни Великой Отечественной войны, принял он коллектив авиаконструкторов. Время было тревожное, напряженное. Работали люди на совесть, не чувствуя усталости и не всегда точно зная, что именно делают. Ясно было, что для уничтожения фашистов. Правда, поговаривали тогда в народе, что один самолет-то и собрали за все время, вроде маловато. Ну, а что это был за самолет, знали лишь конструкторы да кудрявый смешливый летчик, который в декабре 41-го появился на заводе.
Невелик поселок, все знают друг друга сейчас, знали и тогда весельчака, остроума Жору. Прилетая в поселок, он сажал свою машину прямо на замерзший пруд, и даже взрослые, не говоря уже о ребятишках, сбегались посмотреть на этого человека.
Когда мы с Игорем Катеневым появились в парткоме завода, Петр Яковлевич Махмутин искренне удивился — первый реактивный у нас? Вы что-то путаете, товарищи. А впрочем...
Через полчаса собрались у секретаря ветераны, в основном, женщины-работницы, трудом которых в годы войны создавалась удивительная машина. Пошли по рукам привезенные нами фотографии. Кто-то узнал себя, друзей, завод. Нашли даже точку в цехе, с которой 15 мая 1942 года, в день полета Григория Яковлевича, неизвестный фотограф снял цеховой митинг. «Привет капитану Бахчиванджи, первому в мире совершившему полет в новое» — плакат был протянут через весь цех, он ясно был виден на пожелтевшей от времени фотографии, переданной нам совсем в другом конце Союза.
А вечером заводчане собрались в клубе. Всего несколько минут демонстрировали мы кинокадры, сохраненные профессором Душкиным, но люди смотрели их с большим волнением. Спустя четверть века встретились рабочие со своим детищем. Вставали из зала те, кто вместе с Григорием Яковлевичем оживляли машину, рассказывали о нем, о тех днях
Ранюк включается в поиск
Кто ведает, как раскручивалась бы ниточка поиска дальше, ответь в тот день на телефонный звонок из Краснодара кто-нибудь другой, а не Александр Тарасович Ранюк. Далеко в трубке неизвестный человек, назвавшийся штурманом Катеневым, спросил Александра Тарасовича, что знает он о Григории Яковлевиче Бахчиванджи. Председатель сельсовета Ранюк к этому вопросу готов не был: о Бахчиванджи он совершенно ничего не знал.
В остальную минуту разговора он успел догадаться, что человек, за которого так горячо ратовал неизвестный штурман, — личность замечательная, раз, и к станице Брыньковской, по всей вероятности, имеет отношение самое прямое, два.
На этом разговор оборвался: стоянка ИЛ-18 в Краснодаре заканчивалась, и Катенев торопился.
Кто знает, как сложились бы дела дальше, имей председатель сельсовета иной склад характера. Краевед и журналист, он был человек увлеченный, одержимый и упрямый. Уже несколько лет писал Ранюк книгу о родном крае, о суворовском генерале Брынькове, основавшем это урочище; о героических делах своих односельчан в годы войны и мира.
Но о Бахчиванджи он услышал впервые.
И Ранюк включился в поиск.
Вскоре после революции 1905 года появился в приазовской казачьей станице Брыньковской «иногородец» Яков Бахчиванджи, пролетарий, механик, мастер на все руки. Работать поступил на мельницу. Вскоре женился на дочери бедного казака. Когда Грише было три года, мать умерла. Воспитывала его Агнеса Степановна Бахчиванджи, вторая жена отца. К этому времени семья переехала в соседнюю станицу Ахтари...
Начав поиск, Ранюк разыскал людей, которые хорошо помнили семью Бахчиванджи, соседей по дому, сверстников по играм. Помогали ему пионеры, красные следопыты.
Семью Якова Бахчиванджи в станице больше помнили под фамилией Садовниковы. В самом деле, «бахча» («садик») — ходовое слово в Болгарии, да и у нас, во многих районах страны, оно часто употребимо. Вполне вероятно, что выходец из болгарского поселения на Кубани Яков Иванович сам переиначил свою фамилию на русский лад. Позже эту несложную догадку подтвердила семья Бахчиванджи.
Обо всем этом Ранюк написал штурману Катеневу. И через пять дней получил телеграмму, в которой было сказано, что сегодня в пять часов дня в Краснодарском аэропорту его ждет Катенев, чтобы вместе лететь на Урал, на торжественное заседание, посвященное памяти его земляка.
Пора в станице была горячая, страдная. Но станичники решили: пусть Ранюк едет.
К исходу дня в Краснодарском аэропорту появился высокий сутуловатый человек с папкой. Терпеливо ждал он не известного ему Катенева. Но час проходил за часом, а тот не появлялся. Наконец, запасшись билетом на последний уральский рейс, Александр Тарасович стал обдумывать обстановку. Думать пришлось долго: рейс задерживался. Когда же, наконец, объявили посадку, и так ничего и не решивший Ранюк пошел к посадочным вагончикам, аэропортовское радио предложило ему встретиться у справочного бюро со штурманом Катеневым.
Медленно и трудно пополнялось наше досье. Появлялись новые документы, фотографии. Нашими активными помощниками стали пионеры. Телефон на моем столе звонил без конца.
Мне советовали. Мной руководили. Мне, наконец, приказывали.
— Оксана Сергеевна? — спрашивал веселый пионерский голос. — Мы разыскали сослуживца Бахчиванджи — Бессалова. Завтра в 11 часов он будет у вас.
— Редакция? Мы познакомились с Кутьиным. Он знал Бахчиванджи. Завтра в...
Они очень много сделали, наши быстроглазые помощники. Они буквально за неделю перевернули весь город. Они горели, они жили этими событиями. Их пионерская дружина боролась за право носить имя летчика-испытателя.
А в мастерской молодых скульпторов Валентины и Владимира Грачевых тоже полным ходом шла работа. По фотографиям они создавали образ человека, которого никогда не видели. Работали на энтузиазме, полностью на общественных началах. Они тоже с нетерпением ждали каждого прилета Игоря, каждой новой фотографии, факта.
В путь-дорогу
Шла запоздалая уральская весна, когда мы, нагруженные кино-, звуко- и светоаппаратурой, отправились в путь. Теперь с нами было трое операторов. А это верный признак того, что телепередача уже не за горами. Действительно, через две недели зажглось привычное табло «Передача идет», и мы с Игорем, как говорят у нас, вышли в эфир,[4] то есть стали рассказывать о человеке, с которым все последнее время и наяву и во сне были связаны наши мысли.
Но вернемся к нашей поездке, к той, что предшествовала передаче. Начавшись на южном берегу Азовского моря, на родине Григория Яковлевича, она должна была завершиться на северном, там, где, по нашим, не совсем проверенным данным, могла жить семья Бахчиванджи.
Станица Брыньковская. Земля Кубани. Здесь, на азовских берегах, прошло Гришино босоногое детство. Может, это седой разливистый Бейсуг научил мальчика упорству и твердости? Или штормовой ветер с азовских лиманов вдохнул в него смелость и сноровку? Или песни, предания старых казаков донесли до него мудрость его дедов?
...Станица встретила нас ароматом цветущих садов, теплом и рыбой. Шла весенняя путина, и приметы этой страдной поры заявляли о себе на каждом шагу.
Из всех незабываемых встреч той весны нас ждала здесь, пожалуй, самая главная.
Откликнулся на наше приглашение и прилетел в станицу заслуженный летчик-испытатель СССР генерал-майор запаса Петр Михайлович Стефановский, командир истребительного полка, в котором начинал Великую Отечественную войну Григорий Яковлевич Бахчиванджи. До этого мы были знакомы с Петром Михайловичем заочно, встреча же произошла здесь, на кубанской земле.
Мы знали, что Стефановский — один из старейших испытателей страны, впервые в мире выполнивший фигуры высшего пилотажа на реактивном самолете. 304 типа машин испытал этот Герой Советского Союза. Наша телеграмма оторвала его от книги «Триста неизвестных», над которой он работал[5].
Послушать прославленного командира, своего земляка собралась, кажется, вся округа — тысячи людей приехали из соседних станиц. Митинг состоялся на площади, у братской могилы 99 солдат и офицеров, погибших в боях за Брыньковскую.
— Бахчиванджи был офицером, комэском истребительного авиационного полка, которым я командовал в годы Великой Отечественной войны.
Полк наш сформировали в первые дни войны из летчиков-испытателей. Это был, без преувеличения, цвет нашей авиации.
Против полка воевали лучшие силы врага, и машин у него было во много раз больше, чем у нас.
Советские летчики показывали буквально чудеса героизма.
Многие однополчане помнят первый воздушный поединок над аэродромом Г. Я. Бахчиванджи и фашистского аса.
Было это 30 июня 1941 года на подступах к Москве. Группа наших машин ушла на штурмовку вражеской переправы.
А в это время над нашим аэродромом, на малой высоте, появился немецкий бомбардировщик «Дорнье-215». По моему приказу взлетел Бахчиванджи. Приблизившись к бомбардировщику, он в упор выпустил длинную очередь из пулеметов. Немецкий самолет загорелся и упал. Но из-за облака вывалился второй стервятник. Мы думали. что после первого боя и победы Бахчиванджи произведет посадку. Но он вновь ринулся в атаку. И вскоре мотор вражеского бомбардировщика запылал.
И тут мы заметили, что у нашего истребителя остановился винт, машина «провисла». На аэродроме все замерли. Но самолет, выпустив шасси, уверенно сел в самом центре аэродрома. Все побежали к нему. То, что мы увидели, до сих пор стоит в моей памяти: мотор самолета пробит, винт заклинен, вода и масло текут, крылья и даже покрышки колес продырявлены. Словом, сел самолет «на честном слове и на одном крыле» — нечего было и думать о его ремонте. Позже мы списали эту машину. Когда же размотали на летчике шарф), он оказался прошитым пулей. На шее остался красный след от ожога. Бахчиванджи в пылу боя этого даже не заметил.
Дальнейшая короткая боевая биография Григория Яковлевича была не менее значительна. Лишь за один месяц он 65 раз поднимался в небо. Свою боевую машину Бахчиванджи покидал лишь на 3—4 часа в сутки. Григорий Яковлевич говорил: «В бездонной глубине советского неба советский истребитель обязан искать боя. Это истина, не требующая, доказательств. Ни один вражеский пират не должен пробиться к столице нашей Родины, никто из них не должен уйти от советского летчика».
В последнее время в печати появились разноречивые материалы о боевых подвигах Григория Яковлевича: пишут о трех, пяти сбитых им за первый месяц войны самолетах. Я свидетельствую: по данным журнала полка, Г. Я. Бахчиванджи в первый месяц войны сбил 8 вражеских машин, за что был представлен к присвоению звания Героя Советского Союза. Но случилось так, что меня перевели на другой участок фронта, и представление к званию подписал лишь начальник штаба. Наградной отдел посчитал, что документы подготовлены не по форме, и награждение в напряженной обстановке боев тогда не состоялось.
Наша следующая встреча с Бахчиванджи произошла на тыловом уральском аэродроме весной 1942 года. С восхищением рассказывал он мне о предстоящем испытании реактивного самолета, об устройстве, запуске и работе нового двигателя.
Бахчиванджи не просто готовился к этому испытанию, он буквально жил им, был в него влюблен. Он походил на человека, рассказывающего о собственном изобретении. Бахчиванджи заражал всех участников испытаний своим кипучим энтузиазмом, вселял веру в сомневающихся.
Он жил в станице...
Молодежь станицы Брыньковской, кажется, твердо ответила себе на извечный вопрос вопросов: «Делать жизнь с кого?». Ну, конечно же, с Бахчиванджи. Его большой портрет, нарисованный станичным художником, уже давно детально изучили молодые казаки. Как и стенд из фотографий, который привез и подарил школьникам от имени уральских летчиков Владимир Николаевич Хусаинов. И не один брыньковский пацан примерил себе летную фуражку, совершенно уверенный в том, что всего остального — храбрости, упорства — ему не занимать.
Девочки написали о земляке стихи. На торжественной линейке красных следопытов дружины имени Г. Я. Бахчиванджи их прочитала Люда Федоряка:
Он жил в станице, славный наш земляк,
Он мальчик был совсем обыкновенный,
Учился в школе, бегал на коньках,
На звезды он любил смотреть Вселенной.
То, что он «мальчик был обыкновенный», для ребят звучало обнадеживающе: и на коньках-то Гриша бегал, как они, и в ночном любил коней попасти, и был он мастер на выдумки, песни.
Кто лучше всех в станице рассказывает сейчас о Грише? Конечно, ребята. А еще Александра Калинична Качура. Росла она вместе с Гришей, семьи были соседями. Сколько песен с Гришей перепето, сколько игр переиграно! Александру Калиничну разыскал А. Т. Ранюк весной. И теперь каждый вечер у ее хаты, под абрикосами, собираются мальчишки. Александра Калинична и поговорит с ребятами, и песни тех лет вспомнит.
Особенно ребятам нравится та часть ее рассказа, где вспоминает Калинична, как сказал однажды ее дед, старый казак, о Грише, что «парень этот будет звезды с неба доставать».
Ребята уже назубок знают ту часть книги Ю. А. Гагарина «Дорога в космос», где пишет Космонавт № 1 о Бахчиванджи.
А слова о том, что без звездного полета Бахчиванджи, может быть, и не было бы 12 апреля 1961 года, написаны на фасаде их школы, перед которой они сами заложили памятник земляку.
Красивый курортный город Приморско-Ахтарск, центр целого района, мало напоминает старые Ахтари. И не только время тому причиной. Война, ураганом пронесшаяся над Кубанью, снесла не одну станицу, не один город. Напрасно искали мы старое паровозное депо, в которое летом 1926 года пришел новый помощник машиниста Гриша Бахчиванджи. Не сохранился и центральный станичный дом, в котором на веселые вечерки собиралась молодежь.
«Гриша там был любимцем всех. Его улыбка покоряла и привлекала к себе. Играл он на гитаре и мандолине. Любил петь. Садился и за рояль, но дома у нас такого инструмента не было».
Строки эти взяты из письма сестры Григория Яковлевича — Олимпиады Яковлевны Бахчиванджи. Это письмо 15-летней давности было адресовано А. Е. Мусиенко.
В том же письме сестра вспоминала:
«Когда Григорий начал работать помощником машиниста на паровозе, он однажды сломал руку, но уже через час после накладки гипса оказался на рабочем месте. Он был самоотверженно предан своему делу. Уже в те годы чувствовалась у него сила воли и любовь к труду».
Первое, что мы увидели в Приморско-Ахтарске, выйдя утром из гостиницы, была большая афиша, извещавшая о том, что сегодня в 6 часов вечера Герой Советского Союза генерал-майор Стефановский П. М. будет рассказывать о нашем замечательном земляке Г. Я. Бахчиванджи.
А меж тем положение у нас создалось незавидное. Петр Михайлович лежал в краснодарском госпитале: сказались переживания этих дней и старые раны. Посоветовались и решили: выступает Игорь (в конце концов он тоже летчик, хоть и не генерал). Покажем киноленту полета Григория Яковлевича и кадры о сегодняшних испытателях. Пусть смотрят люди, сравнивают. На встречу собралось много молодежи. В полном составе пришли курсанты мореходной школы. Слушали с большим интересом и, видимо, поняли, что хоть и не поднялся их земляк в космос, но был человек замечательный, первооткрыватель.
Пока Игорь беседовал с ребятами, я вела переговоры с капитаном катера рыбонадзора «А. Морозов». Вот уже несколько дней море сильно штормило. Утром было шесть баллов, в ночь обещали девять. Порт был закрыт. Кораблям выход в море запрещен. Но мы не могли задерживаться ни часа: день передачи, объявленный газетами, был очень близок.
А впереди еще город Жданов, и самый короткий путь к нему — морем.
Экипаж коммунистического труда, которому в виде исключения разрешили отплытие, ждал нас. Затем были десять часов сплошной болтанки, когда в залитые водой иллюминаторы едва проникает свет и кажется, что целое море накинулось на маленькое суденышко. Когда мы вошли в Ждановский порт, на его мачте были вывешены черные шары — это значит, что шторм максимальный. На следующий день в местной газете мы прочитали сообщение о двух героических сейнерах, в шторм оставшихся в море. Эту газету мы привезли домой для сомневающихся.
Гайдаровское детство
Тем же путем, что проделали мы, много лет назад в простой рыбачьей лодке переплывал море Гриша Бахчиванджи. Было ему тогда 9 лет, и плыл он в Мариуполь, чтобы вызволить из белогвардейской тюрьмы отца и его товарищей — матросов Азовской флотилии.
Если бы Аркадий Гайдар знал Бахчиванджи, он обязательно — я верю в это — написал бы о нем книгу. Они не встретились — писатель и летчик. Но жизни их так же, как и героические смерти, были полны одной романтикой, служением одной большой цели. Гражданская война. Белогвардейцы подходили к Ейску, где по решению революционного комитета отец Гриши, специалист по моторам внутреннего сгорания, восстанавливал мельницу. Гриша жил с отцом, семья оставалась в станице. Когда город взяли белые и начались облавы, Яков Иванович Бахчиванджи вместе с пятью матросами поселился в тайнике под террасой своего дома. Знал об этом один Гриша. Каждый день девятилетний мальчик уходил в город на связь с товарищами отца. Возвращаясь, он приносил свежие вести, инструкции, продукты, патроны. А когда в городе начались расстрелы, Гриша принес отцу приказ: уходить в Мариуполь. Глухой ночью знакомый рыбак, которого разыскал мальчик, увез отца и моряков. Но когда они высадились на косе Ляпино под Мариуполем, их схватил белый патруль. Тюрьма, ежедневные расстрелы коммунистов, зверства. Наверное и Якова Ивановича постигла бы судьба многих, не появись в городе Гриша. В одну из передач он вложил две ножовки. И вот однажды, когда охранник уехал на станцию Волноваху расстреливать коммунистов, Яков Иванович с товарищами перепилили прутья решетки и бежали. Мальчик ждал их недалеко от тюрьмы.
Сердце матери
Итак, Мариуполь. Город, в котором прошли годы юности Григория. Здесь он вступил в заводскую семью, возмужал, впитал в себя лучшие традиции рабочего класса. «Любимый город», откуда рабочий Григорий Бахчиванджи шагнул в большую жизнь, навстречу своему бессмертию.
Горит, перемигивается огнями завод «Азовсталь». Тогда, в тридцатые годы, на этом месте, в рыбачьем поселке Бузиновке, жила семья Бахчиванджи. Началось строительство завода, и семья переехала в Новоселовку. Пятнадцать лет назад жили Бахчиванджи по улице Бойкой, 30. Пятнадцать лет назад... Живут ли в этом городе сегодня? А если — да, то кто? Из письма Олимпиады Яковлевны мы знали, что Яков Иванович умер; поминались в ее письме еще сестра Виктория и брат Анатолий. Решаем ехать на улицу Бойкую. Может быть, сохранилась там память об этих людях, может, и встретим кого-нибудь из них.
Тихая улочка у старого Мариупольского аэродрома. Уже несколько лет не взлетают отсюда самолеты. В двух домах от старой взлетной полосы — тридцатый номер. Останавливаем такси у двора напротив, и Игорь отправляется в разведку.
Решаем так: если Бахчиванджи живут здесь, к матери сегодня не пойдем. Время позднее — зачем беспокоить старого человека. Узнаем адрес сестер или Анатолия, заедем к ним. А уже завтра, когда они как-то подготовят к нашему беспокойному визиту Агнесу Степановну, наведаемся и к ней. Словом, предусмотрели, казалось, все. Все, кроме одного.
Чем измерить, как рассчитать глубину материнского сердца? Кто осмелится утверждать, что знает все его глубины? Что заставляет его бить тревогу, когда к сыну приходит беда? И совсем неважно, сколько сынов и дочерей прошли через это сердце, боль о каждом погибшем, тревога за каждого живого всегда живет в сердце матери.
Никто не подсказывал Агнесе Степановне в тот вечер, что машина, стоящая у дома напротив, имеет отношение к ней, к ее сыну. Но вот на пороге дома появилась седая женщина и, прислонившись к косяку, замерла в напряженном ожидании. Я взглянула на нее и поняла: это она, Агнеса Степановна Бахчиванджи.
А когда глубокой ночью Степан и Анатолий, вернувшись от нас и вопреки нашей просьбе не беспокоить мать до утра, пришли к ее дому, она ждала их.
...В большой трудовой семье вырос Гриша Бахчиванджи.
Девятерых детей воспитали Агнеса Степановна и Яков Иванович. Двоих сыновей отняла война. Трое уехали из родного города. А Борис, Анатолий, Степан и Виктория живут здесь. Именно в дом Степана Яковлевича и постучал в тот вечер Игорь Катенев.
Наверное, это очень непросто жить в городе, где ты можешь пройти по улице его (а следовательно и твоего) имени, где право носить это имя оспаривают целые коллективы, где его глаза глядят на тебя с портретов. Непросто, но почетно. Почетно, но и ко многому обязывает.
Семья Бахчиванджи известна в городе. И не только слава брата тому причиной. Хорошие, трудовые люди воспитаны в ней. Кажется, нет в городе завода, где не трудился бы кто-нибудь из этой рабочей династии. О кадровых рабочих, носящих эту фамилию, пишут нередко приазовские газеты. А когда-то, в 30-м году, трудовую традицию этой семьи начинал слесарь мартеновского цеха завода имени Ильича Григорий Бахчиванджи.
Гаврош с Кубани
За месяцы поисков он перестал быть для нас только объектом передачи. Мы воспринимали его как живого человека, очень дорогого нам, близкого. Поэтому понятно то волнение, с которым перешагнули мы порог этого дома.
Два портрета Григория на стене. Здесь он не только летчик-испытатель, человек, открывший новую эру. Он — сын и брат. Поэтому вместе с гордостью в этом доме навсегда поселилась печаль.
Вспоминает мать, рассказывают братья, и встают страницы детства.
1918 год. Банды белогвардейских генералов Корнилова и Покровского наступали на Ейск. Частям Красной Армии и рабочим отрядам приходилось туго. До последнего часа работали оборонные предприятия города. По приказу коменданта оставался на своем посту и Яков Иванович Бахчиванджи. Его мельница обеспечивала мукой красные войска.
Но слишком неравны были силы, мельницу пришлось оставить. Уже несколько часов Яков Иванович с товарищами, примкнув к красноармейцам, отбивался от белых на окраине города. Вдруг он услышал голос: «Мальчик! Зачем ты здесь? Уходи домой! Погибнешь!». Оглянулся — Гриша. Оказывается, утром юный Бахчиванджи решил отнести завтрак отцу, но угодил в перестрелку. Весь день, до конца боев оставался Гриша с красноармейцами. Когда же подошел Ахтарский полк и появился пулемет, мальчик подносил патроны пулеметчику, помогал перевязывать раненых. Корниловцы были отброшены далеко за город.
А через три дня Бахчиванджи встречали красные отряды, под духовой оркестр входившие в город. На братской могиле красноармейцы поклялись отомстить за погибших. Гриша был на митинге. И там мальчик почувствовал себя бойцом великой армии, к которой принадлежал отец и его товарищи.
Двадцатые годы. Смутное, трудное на Кубани время. Семья Бахчиванджи решила уехать к родственникам под Мариуполь. Там, в деревне Николаевке, отец поступил на кооперативную мельницу и был избран в Комитет незаможных крестьян.
По всей Украине орудовали белые банды. Разные «батьки» руководили ими, и разные порядки наводили они по селам и хуторам. Но роднила их ненависть к новому советскому строю. Они расстреливали коммунистов, убивали сотрудников советских учреждений.
В один из дней, когда к Николаевке подошел отряд очередного «батьки», Яков Иванович получил приказ уходить. Прощаясь с сыном, показал ему на мельницу. Для разговоров времени не было, но Гриша понял, что хотел сказать отец. Яков Иванович научил Гришу разбираться в частях двигателя, объяснил их назначение. И теперь это очень пригодилось.
Когда бандиты прискакали к мельнице, она не работала. Хлопчик, встретивший их, проводил главаря в машинное отделение. И сказал, что приходил какой-то человек, что-то открутил и унес.
Не могли догадаться беляки, что одиннадцатилетний мальчик разобрал главные части двигателя и спрятал их на угольном складе.
Разгромили белых. Вернулся отец, заработала мельница. И сам командир дивизии подарил Грише свой ремень с портупеей.
На пороге бессмертия
Спустя десять лет, перед отъездом в армию, Григорий вновь провел несколько дней в этой деревне. В то время здесь жил известный украинский писатель Остап Вишня.
Молодежь хороводилась вокруг Гриши. Вечерами он играл на рояле в сельском клубе, днем ходил с ребятами в походы по ущельям и скалам. Разучивали пьесы. Остап Вишня обратил внимание на талантливого юношу. Однажды он заметил: «Эй, хлопец, буде з тебе великий чоловик». Сказал эти слова Вишня ненароком, да не ошибся. Еще через десять лет Григорий Бахчиванджи подошел к бессмертию. Именно столько понадобилось заводскому парню с мариупольской окраины, чтобы встать рядом с лучшими летчиками-испытателями страны. Высшей наградой страны — орденом Ленина был отмечен 17 октября 1942 г. большой труд испытателя, его, по словам Стефановского, «потрясающая храбрость».
«Как летчик-испытатель вполне сформирован, успешно проводит ответственные испытания. Летает уверенно ночью, в сложных метеоусловиях. Обладает большой практикой в высотных полетах».
Летчику-испытателю пригодились и знания слесаря, полученные в юности, и мастерство вооруженца, которому он обучился в специальной школе, и уж, конечно, летное искусство, полученное в школе Красных командиров в Оренбургском летном училище. Годы учебы Григория, годы становления его характера были временем большой героики и романтики в масштабах всей страны. Эпопея челюскинцев, первая научная экспедиция на Северный полюс, героические перелеты Чкалова, Громова, Осипенко. Какой мальчишка, какой юноша тех лет не жил этими событиями, не видел себя Папаниным или Чкаловым! Грише повезло: уже к концу десятилетия он, испытатель чкаловской школы, сам давал путевку в жизнь сложнейшим машинам. Мало кто знает, что Григорий Бахчиванджи вошел в историю ракетной техники дважды: еще за 5 лет до своего исторического полета он впервые в мире испытал на самолете авиационные «катюши».
День, с которого я начала рассказ, день, когда мы летели в станицу Брыньковскую на открытие первого в стране памятника Бахчиванджи, был дорог для меня еще и тем, что тогда состоялось наше личное знакомство с профессором Душкиным. Собственно, знакомы мы с ним были раньше. У меня хранится его письмо: в начале нашего поиска Леонид Степанович обещал свою помощь и поддержку. Кинолента полетов Бахчиванджи, переданная профессором, тоже материальное доказательство этого знакомства. Но видели друг друга мы впервые.
Сухощавый, подвижный человек небольшого роста. Почти ровесник Бахчиванджи, моложе летчика на несколько месяцев. Для меня все это время Душкин оставался олицетворением того поколения, тех людей, в окружении которых мужал и креп талант испытателя.
Сын пастуха, Леонид Степанович сумел достичь высот авиационной науки. Ученик К. Э. Циолковского и замечательного русского инженера-ученого Ф. А. Цандера, он воплотил в жизнь идеи своих учителей.
Жидкостный реактивный двигатель, сконструированный Душкиным еще в 1939 году, впервые был установлен на планере конструкции С. П. Королева и зимой 1940 года испытан летчиком В. К. Федоровым. И хотя тот двигатель еще не мог поднять планер непосредственно с земли и на высоту выводил его самолет-буксировщик, полет этот подтвердил: двигатель может быть установлен в хвостовой части самолета. Этот опыт помог ученому в очень короткие сроки первого года войны создать новый реактивный двигатель.
«В науке нет службы с 9 до 5, — в этом весь Душкин, — в науке лишь тот дойдет до вершины, кто непросто служит, а для кого она — сама его жизнь».
Сам человек интереснейший, замечательный, он очень горячо и одержимо рассказывал станичникам о Григории Яковлевиче, о его испытаниях самолета-ракеты. Создать истребитель-перехватчик, способный быстро подниматься с аэродрома и на большой скорости догонять вражеские самолеты — было задачей номер 1 авиаконструкторов. Таким самолетом стал БИ-1. Его вертикальная скорость на подъеме достигала 82 метров в секунду, почти в 4 раза превышала результаты самого современного «мессершмитта». Фронт ждал этих машин. Накрытые чехлами, первые партии их были готовы к отправке. 27 марта 1943 года при заключительном испытании этой машины Григорий Яковлевич первым в мире достиг звукового барьера. Это стоило испытателю жизни.
Колышет ветер редкие листья берез. Уральские деревца несут бессменный караул у памятника Бахчиванджи.
Мы втроем стоим в стороне. У каждого свои думы. Мне вспомнился рассказ жены Григория Яковлевича — Ирины Борисовны. Однажды Григорий сказал ей, что, когда врачи запретят ему летать, он устроится комендантом аэродрома, и жизнь его вновь будет связана с авиацией.
Через час мы все уезжаем отсюда. И поэтому грустно. Завтра мы вновь займемся своим делом: Игорь улетит куда-нибудь на восток. Станислав будет воплощать в бронзе чью-нибудь новую задумку. А меня ждут следующие статьи, передачи. Новые волнения, новые люди войдут в наши жизни. Но в одном мы не сомневались: в сердце каждого из нас человек этот останется до последнего дня.