— Подписан указ. Наш. Тот самый…
…До городского звания Новосергиевка не доросла, но и селом ее не назовешь.
Довольно большая железнодорожная станция. Промышленные предприятия. Наконец, давняя «столица» крупного района. На языке географов, «типичный населенный пункт, относящийся к категории рабочих поселков». Так он и значится со времени памятного фадеевского звонка.
А до этого существовало как бы две Новосергиевки. Одна — станция и дома вокруг нее. Вторая — все остальное. В разных частях Новосергиевки и органы власти оказались разными. На станции — поселковый Совет, в центре — сельский. Каждый Совет вел свою линию в застройке. Различной была организация и оплата труда в больницах, в школах.
Из разговоров с избирателями Фадеев узнал об этом. Сам проверил. Убедился: да, так оно и есть на самом деле. И неожиданно стал резким.
— Говорите — писали? Говорите — требовали? По какому праву отступили? Как смели примириться? Ведь не личное — государственное это дело. Надо было стучать во все двери!
На следующий день, уезжая, он увозил с собой папку со всей обширной перепиской по этому вопросу.
И вот звонок: Новосергиевка — рабочий поселок. Значит, Совет один — поселковый. Хозяин всему — он. Работа пойдет по-новому.
— Рассерчал тогда Александр Александрович, — неожиданно сказал кто-то из свидетелей телефонного разговора.
— Рассерчал да помог, — вставил другой.
— Что и говорить — помощь настоящая! Но и урок тоже немалый. Нам всем урок. Видишь правоту свою — не отступай!
Крыша походила на решето: разве только дыры покрупнее.
Под весенними лучами весело таял снег, а будущие ветеринары весне не радовались.
— Латайте!
— Лет пять латаем!
— Металл строго фондируется.
— Будем жаловаться дальше…
И куда только ни жаловались! Обошли всех в районе. Обошли всех в области. Писали в главное управление. Но в лучшем случае получали обещания, да и то — шаткие, неуверенные.
— Фадееву напишем! — сказал кто-то из комсомольского комитета техникума. — Пусть, как депутат, протянет бюрократов. Про такое и в самой «Правде» напечатают!
Предложение встретили вполне серьезно. Но, пораздумав, тут же отвергли — по соображениям литературным.
— Нечего его отвлекать! Фельетоны другие пусть сочиняют. А то все конгрессы, съезды, заседания, письма наши… А романы и повести писать кто будет?
С этим согласились, кажется, все. Но — с потолка лило пуще прежнего, и кто-то из наиболее решительных Фадееву все же написал.
В техникуме узнали о своеволии и решили, написал, так написал, письма не воротишь.
…Ответа из Москвы долго не было. Прибыл он откуда-то с Урала. Обыкновенный, стандартный наряд, каких в каждой организации получают немало: то на лес, то на ткани.
— Наряд на железо! Вот она, крыша! — обрадовались в техникуме.
— А металл-то… Металл фадеевский!
Только сейчас дошла очередь до забытого в радостной сумятице препроводительного листка. В нем же, этом листке, черным по белому говорилось: «По личной просьбе депутата Верховного Совета СССР…».
— Курсант Крылов, предупреждаю — к экзаменам вы допущены не будете…
Смысл слов завкурсами дошел не сразу.
— Вы же понимаете: не могу я этого сделать. Паспорт — документ главнейший!
Ах да, паспорт… Шестнадцать ему минуло давным-давно, право на паспорт получил еще два года назад. Но работал тогда в колхозе и жил в селе, а там паспорта не выдавали. На курсы зачислили по справке сельсовета: был недобор — не придирались.
— Придется, Крылов, сдавать со следующей группой…
Через три месяца? И это теперь, когда наяву и во сне представлял себя за баранкой?
— Нужны метрики! — сказали ему в милиции.
— Метрик нет.
— Затребуйте по месту рождения…
Сергей не помнил ни отца, ни матери, и только приблизительно мог сказать, когда родился. Помнил лишь детдом, последующие годы. Но и детдом, который заменил мальчишке родную семью, найти сейчас он не мог: после войны его перевели куда-то на запад.
Метрики. Паспорт. Они ему даже снились.
— Пойди к депутату, — посоветовали товарищи.
Депутат райсовета оказался шофером и человеком душевным: вместе побывали в паспортном отделе, у начальника милиции, даже у председателя районного исполкома.
— Порядок есть порядок, — твердо заявил председатель.
Поразмыслив, Сергей написал Фадееву.
…Ответ пришел за несколько дней до первого экзамена. Он был коротким и деловым:
«Сообщите мне точнее место Вашего рождения, год рождения и название детдома… По получении этих сведений я смогу Вам помочь в выдаче паспорта…».
Значит, все: три месяца ожидания. Может, даже больше — он ведь толком не ответит ни на один из вопросов. Но дальше оказалась приписка:
«Одновременно прилагаю письмо начальнику курсов».
Письмо — о чем?
«Прошу Вас, уважаемый товарищ, допустить к экзаменам на шофера учащегося Ваших курсов С. В. Крылова.
Со своей стороны я постараюсь в самый короткий срок, по получении необходимых сведений, вытребовать его метрики и позаботиться о получении паспорта.
Ни одно письмо до того, — да, кажется, и после — не несло ему столько радости, как это.
Поручительство Фадеева помогло. Крылов сдал экзамены, получил права (а вскоре и паспорт) и с той самой весны в сорок седьмом шоферит на бесконечных, как степь, оренбургских дорогах.
Дорогой тов. Аксенов! Направляя Вам письмо т. Финютиной М. Т., прошу Вас через райсобес оказать ей помощь. Может быть, свидетельство сослуживца ее мужа о том, что муж действительно погиб в январе месяце 1942 года, а также личная справка т. Финютиной об утере ею формального извещения о гибели мужа будут достаточны для установления ей государственной пенсии. У нее пять человек детей, из них трое малолетних на ее иждивении.
Не откажите поставить меня в известность…
Июнь 1946 г.
Направляю Вам письмо ревизионной комиссии колхоза им. Фрунзе о хищении социалистической собственности в колхозе и о волоките в районных организациях в разборе этого дела…
О принятых мерах прошу поставить меня в известность…
Июнь 1946.
Дорогой Иван Федорович!
Направляю тебе письмо Ефанова Д. Е. и письмо к нему дирекции Чусовского металлургического завода.
Нельзя ли пойти навстречу этим престарелым людям и отпустить их дочь с завода?
Июнь 1946 г.
Поддерживаю просьбу Шарлыкского райсовета о передаче ему локомобиля и генератора…
Шарлыкский район — мощный сельскохозяйственный район, отдаленный от железной дороги. Надо учесть, что районные власти уже израсходовали более двухсот тысяч рублей на строительство электростанции.
Отмена решения о выдаче им локомобиля и генератора ставит районные организации в безвыходное положение.
Июль 1946 г.
Прошу Вас оказать помощь Лене Зиновьевой в том направлении, чтобы она могла продолжать учиться. Из прилагаемого письма можно видеть, что мать ее осуждена. Но дети за родителей не отвечают.
Не откажите поставить меня в известность о принятых Вами мерах…
Декабрь 1946 г.
Уважаемая Александра Михайловна!
При всей тяжести сложившихся у Вас семейных обстоятельств, я думаю, что Вы поступили совершенно правильно, вступив на самостоятельный путь жизни. Мне кажется, что в таких случаях только работа и, конечно, забота о детях могут дать моральное удовлетворение.
С дневником Вашим я ознакомился и с благодарностью Вам его возвращаю…
Январь 1947 г.
Шесть из четырех тысяч…
«Фадеев не терпел нейтральных в борьбе. Здесь — ключ к фадеевскому характеру. Запомним его таким…»
Это написала Вера Инбер. Она знала Фадеева много лет.
Сельвинский. «Контрольный экземпляр». Пришвин. «Сигнальный экземпляр». Головко. «Контрольный…». Адалис. «Сигнальный…».
Мы не в книжной палате столицы — в библиотеке небольшого районного городка. Но откуда здесь книги с такими штампами?
Оттуда же, откуда и эта, с дарственной надписью известного писателя:
«Дорогому Александру Александровичу — от всей души и сердца, с глубокой благодарностью…».
Книги — из личной библиотеки Фадеева. И попали они сюда не случайно.
…Книг в Сорочинской библиотеке было мало. Читатели непритязательные еще кое-как мирились. Читатели «со стажем» выбывали один за другим. Фадеев узнал об этом в первую свою предвыборную поездку.
Месяца два спустя от него прибыло письмо:
«Я уже зондировал почву насчет пополнения Вашей библиотеки».
Но — не скрывал депутат — «зондирование» оказалось неутешительным. Москва занималась комплектованием библиотек для городов и сел, которые находились на территории, разграбленной фашистами, книги направлялись прежде всего туда.