Кроме этого Карло обязан был также варить макароны и кантовать груз. Никаких скидок на нездоровье, на больную ногу. Да и прояви их кто — Карло не принял бы первым. Он был таким, как все, и даже крепче многих физически. Тур Хейердал знал, кого пригласить в товарищи, хотя многих и встретил впервые на своей лодке. Среди них был и врач из Москвы, специалист по космической медицине, хорошо известный советским телезрителям ведущий Клуба кинопутешествий, Юрий Александрович Сенкевич. «Наш дюжий русский медведь» — звали Юрия в экипаже.
Для Карло Маури Юрий Сенкевич был первым русским человеком, которого он встретил в своей жизни. Три совместных плавания сделали их друзьями.
И вот через 144 дня труднейшего путешествия на «Тигрисе» они расставались. Непредвиденные обстоятельства, заход на военно-морскую базу в Джибути оборвали столь интересную экспедицию. Никто из членов экипажа не уснул в ту мученическую ночь, когда Тур Хейердал принимал вынужденное решение, как поступить с лодкой.
Невозможно бесстрастно смотреть последние кадры, как впрочем и весь фильм о «Тигрисе», мастерски снятый Карло Маури.
…Горел в знак протеста против войны и насилия их «Тигрис», их ковчег, ставший родным домом для представителей девяти государств. В скорбном молчании стояли они: норвежец Тур Хейердал, американцы Норман Бейкер и Норрис Брук, Герман Карраско из Мексики, Юрий Сенкевич из Страны Советов, Дейтлеф Зоицек из ФРГ, японец Тору Судзуки, датчанин Асбьёрн Дамхюс, норвежец Ханс-Петтер Бён, иракский студент Рашад Назир Салим. Карло Маури находился за кадром: он снимал фильм, и объектив его кинокамеры был сейчас самым главным свидетелем происходящего.
Они знали: вряд ли судьба сведет их всех вместе еще раз. Спасибо и за то, что она подарила им это путешествие, в котором они, не стараясь доказать, доказали, что люди разных национальностей, вероисповеданий, убеждений могут говорить на одном языке, стремиться к одной цели, сотрудничая во имя мира и дружбы.
— Карло, я жду тебя в Москве, — Юрий Сенкевич садится рядом и плечи их соприкасаются. — Ты приедешь, и мы полетим в Курган, к доктору Илизарову.
— В Курган, к доктору Илизарову, — повторяет по-английски Карло. — Полетим, Юра. А потом я буду прыгать, как Валерий Брумель! — Они оба смеются.
За шуткой Карло скрывает печаль. Трудно расставаться, особенно сейчас, когда соблазнительно близка к нему надежда на выздоровление. Так внезапно возникает перед потерпевшим кораблекрушение спасительная земля. И снова пропадает…
Врач Юрий Сенкевич видел, что с ногой у Карло становится все хуже. Большие ежедневные физические перегрузки и перенапряжение осложнили болезнь, на ноге открылась язва. Мужественный человек Карло стоически переносил боль, и никто кроме Юрия не догадывался о его страданиях. Лишь когда внезапные ветры понесли камышовую ладью на остров Файлака и на помощь путешественникам пришли моряки советского теплохода «Славск», Сенкевич сообщил Хейердалу по секрету, что необходимо воспользоваться случаем и сделать Карло перевязку в медчасти теплохода.
— Если бы не контракты! В них как в железных тисках! Ты понимаешь меня, Юрий?
…Через долгие месяцы томительного ожидания Карло прибыл в Москву. Дальше путь его лежал в Курган. Юрий Сенкевич, летевший с другом, был весел, смеялся:
— А ты ведь не любишь, Карло, самолет? Может быть, за Урал пешком? Или на лошадях?
— Нет, нет, — пугался шутке добродушный и легковерный Карло, — скорее в Курган, скорее! Все посмотрим потом, потом пойдем пешком!
Нетерпение узнать, возможна ли операция и принесет ли она облегчение, владело Карло. Он еще не мог осознать, что где-то в глубине России, куда они сейчас летят, его ждет исцеление. Лучшие врачи Америки, Швейцарии, ФРГ лечили его, они делали все, что умели и знали, что было в их силах. Но он по-прежнему болен. Может, и этот полет — всего лишь иллюзия?
…— Так, так. Какую же цель ставите перед собой, товарищ Карло? — Доктор Илизаров смотрит на гостя. — Мы должны знать, что вы хотите. Ходить без помощи палки? Не хромать? Носить не ортопедическую, а нормальную обувь? Снова вернуться в горы?
Увидев смятение пациента, поднялся, пригласил в кинозал. На экране мелькали кадры. Брумель на костылях. Брумель с аппаратом. Брумель учится ходить. Счастливый Брумель идет с Илизаровым по площади!..
Карло закрывает на миг глаза: вот так же идти по площади — свободно, легко, не опираясь на палку, — будет ли это с ним?
— Доктор, вы считаете возможной операцию?
Прислоненная к креслу трость из вековой лиственницы — подарок сибиряков — от резкого движения руки падает на пол.
— Да, — откуда-то издалека глухо звучит голос сидящего рядом Гавриила Абрамовича. — Какая она будет, эта операция, еще не знаю. Надо думать. Время у нас с вами есть, пока вы заканчиваете ваши контракты, — и он засмеялся облегченно, словно так же долго и мучительно ждал вопроса от Карло, как тот ждал ответа.
Прошел еще год. Весной 1980-го Карло Маури снова прилетел в Курган. Теперь он уже знал этот город и его людей. Хотя на родине его снова пытались отговаривать лечиться в Советском Союзе, пугали Сибирью, предлагали Швейцарию.
Карло улыбался в ответ. Весь этот год с ним происходило что-то странное, похожее на то, как ждут день рождения дети. Он стал все чаще возвращаться мыслями в давно прошедшее и неожиданно находить в настоящей своей жизни такое, что когда-то уже было с ним. Только очень давно. Временами ему даже казалось, что не в двадцатом веке он повторил маршрут соотечественника Марко Поло, а шел с ним на лошадях, верблюдах и яках семьсот лет назад. Скрипели деревянные повозки, медленно вставало и заходило солнце и никого не было вокруг… Путешественники шли из Венеции, через Турцию, Ирак, Афганистан… На границе с Китаем XX век жестоко напомнил о себе: власти не позволили экспедиции добраться до конечного пункта Марко Поло — Пекина. Собственно говоря, он не ставил целью пройти весь путь от начала и до конца. За год путешествия он удостоверился во многом и многое открыл для себя. Простые люди повсюду помогали ему, делились тем, что имели. Так было, когда Карло жил среди аборигенов Австралии и эскимосов Гренландии и на Новой Гвинее. Он питался их пищей и спал в таких же хижинах, не пользуясь никакими удобствами, рожденными цивилизацией. Он пришел к выводу: чтобы понять людей, надо жить их жизнью, надо стать среди них своим.
«Стать среди них своим…» Операцию сделали в последних числах апреля. Она была сложной, очень сложной. Подобную еще никому не делали. В один прием решалось несколько проблем: ликвидировать укорочение ноги и выправить ее, поставить стопу в нормальное положение и сделать ее такой же верной опорой, как у здоровой ноги. Живи Карло в нашей стране, операцию сделали бы постепенно, в несколько этапов. Но у него было всего четыре месяца, которые он мог позволить себе болеть. На третий день, опираясь на костыли, Карло пошел. Аппарат, специально сконструированный и изготовленный для него, не мешал.
Прилетела жена. Он встречал ее, и она плакала, настрадавшись в переживаниях и бог весть чего напридумав за дорогу от Рима до Кургана. Потом они были на городских торжествах, посвященных 35-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне.
«Вот ведь какая сложная штука жизнь», — думал Карло. Мог ли он предполагать, когда подростком помогал итальянским партизанам в горах разыскивать тайные тропы, был связным и переносил оружие, что минет не один десяток лет, и он, став взрослым, встретится с русскими, принесшими миру освобождение от фашизма. Встретится вот в таких обстоятельствах, и они, бывшие фронтовики, будут ободрять его: «Держись, Карло, где наша не пропадала!». И он, отвечая на сильные, теплые рукопожатия, вдруг почувствует себя своим среди них, и это чувство уже не исчезнет, останется с ним как великий дар нелегкой и счастливой его судьбы.
…Тихим вечером мы беседуем с Карло и его женой во дворе Научно-исследовательского института экспериментальной и клинической ортопедии и травматологии. Пышным белым букетом распустилось черемуховое дерево и горьковатым, чуть тревожным запахом наполняет воздух.
— Карло, когда вы собирались сюда, вас пугали Курганом, Сибирью, советовали снова лечиться в других странах?
— Да, меня оперировали семь раз, лечение стоило безумно дорого, а я оставался инвалидом. Мне, конечно, трудно было представить, что кто-то способен облегчить мою участь. В это надо было сначала поверить.
— Первым вас убеждает Юрий Сенкевич, потом вы вместе с ним летите в Курган, знакомитесь с доктором Илизаровым и его институтом?
— Все было так. Сейчас прошло немало времени, и я многое увидел своими глазами, пережил, поэтому хочу добавить кое-что и хочу, чтобы меня хорошо поняли.
Карло волнуется, то говорит торопливо, то замолкает, подыскивая самые образные слова, сравнения, чутко слушает переводчика, журналиста АПН Александра Бандерского, стараясь в интонациях пока незнакомой русской речи уловить переживаемое им состояние. И продолжает снова:
— Есть совершенно принципиальное отличие в методах лечения зарубежных и советских врачей, в их отношениях с больными. Наши врачи стоят далеко от больных, от народа, у них даже есть прозвище «бароны». Всюду, где я лечился, я спал хорошо — на ночь мне давали наркотики. Там чуть пожаловался на боль — сразу суют таблетки: успокойся и отвяжись.
Здесь врачи предпочитают, чтобы пациенты сами справлялись со своими жалобами и болями. Это очень правильно, потому что человек должен понять себя в боли и страдании и преодолеть их. Не ждать чуда, а бороться. У вас я впервые ощутил себя соучастником врача, помогающим преодолеть недуг. Наши медики используют не только научные методы, но также и человечность, а это для больного, понятно, совсем немаловажно.
— Вы говорили Карло, что поверили доктору Илизарову и его методам лечения?
— Здесь каждый день больные видят результаты: еще вчера был на костылях, а сегодня без них. Надежда на успех — все пронизано этим, чувства и настроения людей и по-моему даже воздух. Я приехал, потому что поверил доктору Илизарову. Меня привела сюда не только моя собственная болезнь, а еще и желание быть примером для итальянских врачей в освоении новых методов лечения. Политическая напряженность в мире воздвигает стены между людьми и государствами. Я глубоко убежден, что метод Илизарова тоже способен разрушать преграды к взаимопониманию и дружбе.