Татьяна, рассказывал Игорь, делилась с собравшимися на Юрины поминки: «Мы так с батей нанервничались за эти дни, так нанервничались — хотим поехать на юг, в Ялту, отдохнуть, расслабиться…»
Однако и сам Игорь странным образом помянул лучшего друга, вместе с которым в одну группу детского садика еще ходили. Я, говорит, напился с горя, и двух баб… — за Юрку и за себя!
Да, Юра: вывих, вывих в мозгах. Привычный вывих.
— За рубль — машину, не жалейте рубля, — продолжал шаманить в подземном переходе возле центральной площади седовласый старец с прокопченным южным загаром лицом Скупого рыцаря. — За рубль — счастье…
Поэзия
Юрий Седов
* * *
Журавли пролетят над тобой,
улетят — и посеют тревогу
в этой жизни спокойной такой.
Ткнутся сумерки ветру в берлогу —
и поднимется вихрь за рекой,
где темнеют поля и леса…
Что вам нужно от нас, небеса?
Что вам, птицы бездомные, нужно?
Ведь не завтра же теменью вьюжной
нас надежно закроет зима.
Сердце, что ты все сходишь с ума?
Без ответа умолкнет вопрос.
Отзовется дорожный откос
пыльной вьюгой на грохот колесный.
Разорвав пустыря немоту,
поезд скроется. Дым папиросный
у зеваки застрянет во рту.
Взгляд поднимется вверх от земли —
и опять повторится виденье:
красной нитью в закатной дали
промелькнут и сгорят в отдаленье
нас окликнувшие журавли.
ОТ ТЕМНА ДО ТЕМНА
Вставай! Уже уснули соловьи,
уже трепещут удочки твои
в предчувствии сверкающей добычи,
уже роса, разбрызгивая свет,
услышала, как день идет, по-бычьи
в сырой траве прокладывая след.
Проснись! Уже пропели петухи.
Уже берез недвижные верхи
объяты солнцем. Гуси на воде
гогочут, разметая пут тумана.
И робкий линь застыл вблизи кукана,
как перепел в неверной борозде.
Очнись! Уже земля раскалена.
Поторопись! К закату склонена
вершина неба…
Что же ты, ей-богу!..
Тень новой ночи, как последний путь,
перед тобой упала на дорогу,
тоской и счастьем разрывая грудь.
Валерий Тряпша
* * *
Во дворе нежилого квартала,
Где я жил, спотыкаясь о век,
Мне цыганка по звездам гадала,
Побросав рукавицы на снег.
Не взяла и убогости медной,
Что я силился в руку вложить.
Видно, был затрапезный и бледный
И не много маячило жить.
Провожал я ее по Иркутску
До вокзала над сном Ангары.
Хлеб жевали с гудками вприкуску
У какой-то собачьей норы.
А потом, когда тронулся поезд,
И махала она мне платком,
Я не знал, что ударюсь я в поиск,
Это было потом все, потом.
Нагадала она мне везенье
И пропала в проеме окна.
А везенье-то: месяц весенний,
Да река, да луна, да она!..
Борис Попов
СТАРИКОВСКАЯ УЛИЦА
Стороной пролетели метели
с тесным взвизгом щенячьей возни.
На исходе рабочей недели
спит окраина после восьми.
Спит окраина, вывесив флаги
кумачовые,
словно пароль.
Как вино в бурдюке или фляге,
спит окраина зимней порой.
Дремлет-стонет, о сны спотыкаясь
(а хорошие сны коротки) —
ведь на улице этой остались
лишь старухи
да лишь старики.
Ох, темна же ты, ночь вековая!
Ноги ноют, и душу знобит.
Тень проносится сверхзвуковая
прошлых радостей, пришлых обид.
Только вскрикнет петух еле-еле,
только вспыхнет петух,
просипит.
…На исходе рабочей недели
стариковская улица спит.
Стариковская улица дышит,
главный сон затая под рассвет:
дети живы
и внуки под крышей,
самовар на столе — смерти нет!..
* * *
…Чем ближе к заводу — тем воздух плотней,
темней и сутулей сугробы,
там резче ложатся разводы теней
на трубы, на рельсы, на тропы.
Чем ближе к заводу — тем дальше от сна,
от милого малого быта,
где Башня Терпения вознесена
и пашня обильно полита.
В сквозных
проходных
моя юность прошла!
Там тоже росли незабудки.
И песня разлуки и встречи плыла,
вмещаясь в единые сутки…
ПОВОДЫРЬ
Дорога прячется во тьме.
Без света путь не путь.
И дело движется к зиме,
и надо б отдохнуть.
Просторы, пропасти, туман,
ночной магнит огня…
Куда ведешь нас,
капитан, куда ведешь меня?
Где благодатная страна,
любвеобильный дом?
…Идем с рассвета до темна,
идем, идем, идем.
Идем, не зная троп иных,
черна земная ширь.
…Куда ведешь своих слепых,
незрячий поводырь?
Владимир Сазонов
ЭЛЕГИЯ
Есть женщина, которая как сон:
Ее движеньям вешний ветер вторит,
На щечках дремлют ласковые зори,
Волна волос — симфония в мажоре,
А смех — всем арфам мира в унисон.
Есть женщина — таинственный магнит.
Такую даже Рембрандт не напишет:
Вы видели, как в небе звезды дышат?
Как пруд расцвел, мерцаньем звездным вышит?
Как вся Земля горами рвется к ним?
Есть женщина, чей абрис, как медаль,
Навеки в моем сердце отчеканен.
Я знаю: оболочка наша канет,
Но чувство, словно музыка в органе,
Родившись раз, уже несется вдаль.
Есть женщина, чье сердце из огня:
Пройдет — и следом камень зацветает,
В пятнашки с нею солнышко играет,
А кто увидел раз — забыть не чает…
Есть женщина — но с нею нет меня.
ОЖИДАНИЕ
Притупилось перышко — вышел срок.
Заросли дороженьки, путь истек.
По стихам извилины разбрелись.
В каждой строчке намертво заплелись.
Пустота — ни выкричать, ни смолчать.
На душе — ни пятнышка, ни луча.
Голова — неприбранный мой комод.
Под пятой у времени — час, как год.
Павел Мартынов
МОНОЛОГ ВЕТЕРАНА В ДЕНЬ 9 МАЯ
Ах, какой нынче день,
ах, какой удивительный день-то!
Показалось, что снова,
я снова в строю.
Причешите меня,
причешите меня и наденьте
Со звездою за Днепр
гимнастерку мою.
Я вернусь хоть на миг
в то шальное далекое утро,
Когда лугом уральским
казался берлинский асфальт,
Глухо звякали кружки
за победу и Сталина мудрость,
И окалиной пахла
еще не остывшая сталь.
Побратимы мои!
Память крутит и крутит все заново
Лейтенанты-мальчишки,
я с вами на все времена.
Пусть живою водой
вновь омоет нас песня Руслановой
И с невестиным трепетом
встретит весна!
И колеса стучат.
Все кого-то они не домчали.
Фронтовая теплушка
бежит, догоняя весну.
…На парадной трибуне,
звеня юбилейной медалью,
Кто-то долго рассказывал
мне про войну.
Анатолий Рыбальский
СУДЬБА
Кирпичный столб и рамка из металла —
Есть обелиск в моих родных краях.
И трижды там мои инициалы,
И десять раз фамилия моя.
По площади пройдешь да и помянешь,
В деревне, где ни плюнь, там и родня,
Вот и слепили памятник армяне,
А сколько их стоит по деревням…
…Война застала нас на сенокосе.
Всех под чистую взяли мужиков,
Собрали у правления, а после —
По лбам пересчитали, как телков.
И мужички, курганские, простые,
Без навыков военного труда,
Крестьянской кровью славили Россию,
Ложась в свой первый бой лицом туда,
Где мне везло: живой и невредимый,
Я полз на брюхе и пешком шагал,
И все-таки дотопал до Берлина,
Хотя под пулей шею не сгибал
К концу, понятно, легче стало драться,
И мы давили, двигались вперед.
Там, накануне ИХ капитуляции,
Судьбы своей я встретил поворот.
Запутавшись в шинели не по росту,
От ужаса нелепый и смешной,
Возник передо мной солдат-подросток,
Голубоглазый, рыжий и хмельной.
И резануть бы мне из автомата,
Но пожалел я, видно, пацана,
А он, стервец такой, швырнул гранату:
И для меня окончилась война.
АЛЛЕГРО
Так начинался праздник тот:
В костюме ладном и нетесном,
Я бодро шел в полярный порт,
Чтоб дирижировать оркестром.
В морозце утреннем заря
Собой расцвечивала льдинки,
Верхушки кранов серебря,
Как шеи розовых фламинго.
Все механизмы собрались
И, будто светские старухи,
Лебедки-сплетницы, с кулис,
Шепча, растаскивали слухи.
Не смолкла публика в порту,
Но есть такой прием нехитрый —
И, оказавшись на борту,
Постукал ломом по пюпитру,
Затем над трюмом колдовал
В пластичной позе фараона.
Моим движениям внимал
Портальный кран десятитонный.
Лилась симфония труда,
Пахучий лес в прицеп ложился.
Я был счастливчиком тогда
И этой музыкой гордился.
Евгений Батраченко
ВОЛК
С разбитой лапой,
От росинок влажный,
Уйдя за перехлест лесных дорог,
По грудь в траве,
На выброде овражном
Всю ночь,
Не умолкая, воет волк.
И, все измерив
Собственною мерой,
Припоминая дружную
Пальбу,
Я слушаю,
Как жалуется серый
На горькую
Звериную судьбу.
Он побежден в борьбе простейших
Истин.
И завтра снова
Попадет в оклад.
Приговорен,
виновен,
ненавистен
И все-таки
Ни в чем не виноват.