* * *
Забреду из предвечерья
И присяду налегке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
С улицы — весенний воздух
Пухом выбелил стекло.
В небесах от путеводных
Звезд тревожно и светло.
За дверями — блики света
Потянулись полосой.
Эх, не подо мной планета
Завертелась колесом.
Может, все-таки рвануться
Вместе с женщиною той:
Побежать, догнать, споткнуться
И отстать, махнув рукой?
А потом свою потерю
Разделить накоротке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
* * *
Упругие потемки.
И ветер волокнист.
Штакетник из поземки
Вычесывает свист.
Пускай весна не взыщет,
Что с нею невпопад
И холоден, и взрывчат
На перекрестках март.
Я сам еще во власти
Вчерашних неудач,
С друзьями по-февральски
Порывист и горяч.
Сочувствиям не верю.
От хохота — бешусь.
И только ночь за дверью
Запомню наизусть.
Когда уйду в потемки,
Не уступив друзьям
Того, в чем должен только
Я разобраться сам.
Кружить по тропам тесным,
Смиряя горький бег,
И, уступая встречным,
Проваливаться в снег.
* * *
Трепет осиновой тени. Нападки
Ветра сгущали тепло.
Из обомшелого пня, как из кадки,
Деревце буйно росло.
И никаких человеческих знаков.
Всюду, куда ни шагни,
Лес загустел и затих одинаков
В жути своей тишины.
Птицы замолкли. Они удивились —
Сбился с пути человек.
Только ползучие страхи змеились,
Тьмой выстилая ночлег,
Страшно и радостно. Вот середина
Пасмурных зарослей дня.
Но издалека, заблудшего сына,
Город окликнул меня.
Поезд разматывал километровый,
Прямолинейный гудок.
Вышел из лесу немой и суровый
К самым истокам дорог.
И пошагал мимо несуетливых
Изб, обступивших овраг,
Не замечая укусов крапивных,
Злобного лая собак.
Мимо старух, в чьи иконные лица
Мягко плескала листва,
Мимо колодцев, в которых водица
Век родниками жива…
Город. Поднялись навстречу кварталы.
Он загудел, замелькал.
Спешно в последний трамвай затолкал и
Снова меня потерял.
* * *
Ветровая зыбь травы.
Глохнет озеро лесное.
С каждым годом синевы
Уже зеркало резное.
Напряженна глубина.
Всполоши немую заводь,
И поднимется со дна
Ворох суетных козявок.
Глубоко увязнет шест,
Но не выпустишь, покуда
Ил не вздыбится, как шерсть
Ископаемого чуда.
Не отпрянешь впопыхах.
И в тебе горячим бредом
Отзовется мутный страх,
Что познал далекий предок.
И опутает потом
Виноватою тревогой,
Словно тронул то, о чем
Говорил себе: не трогай.
Тамара Дунаева
* * *
…И ни слова тебе не сказала.
Хлопнул дверью и выбежал вон,
Оступившись в сиротстве вокзала.
Где — ковровой дорожкой — перрон.
Вот и поезд твой, вне расписанья,
Желтым глазом, сгущающим ночь,
Полосует столбы расстояний…
Мы не в силах друг другу помочь.
Не уйти нам от этих вокзалов
С кофе наспех и горьким «буше».
Кабы горсточку слез запоздалых
Раскаленной до трещин душе!..
* * *
Две птицы — белая и черная,
Две вести клювом бьют в стекло.
И щедро рассыпаю зерна я,
И щедро раздаю тепло
Той и другой… Как неразборчива,
О, как беспутна я порой!
Одной пред всеми опорочена
И восславляема другой,
Люблю обеих… Только тесно им
На подоконнике моем.
И бьются клювами железными
За мой странноприимный дом
Две птицы — белая и черная,
Две бездны, две моих судьбы.
Прости им бог!.. С тоской покорною
Я жду исхода их борьбы.
Лилия Кулешова
ОЖИДАНИЕ ДИТЯ
Я в зеркале себя не вижу
Точней, я вижу не себя.
И откровенья сердца тише,
Когда под сердцем спит дитя.
Хранила много белых пятен
Та рукописная тетрадь,
Где я училась брать и тратить,
Теперь учусь любить и ждать.
Мне будущее неизвестным,
Чужим казалось до сих пор,
Но в оболочке спит телесной
О смысле жизни давний спор…
РАВНОВЕСИЕ ПО-ЖЕНСКИ
Да здравствует наш трудный быт!
Его не принято касаться…
Но женщине на кухне быть
Естественнее,
Чем казаться.
Когда духовки темный ад
Проглотит хитрое изделье,
Глаза у женщины горят
Бесовским светом вдохновенья!
Чтоб радость не пересолить,
А в будничность добавить перца,
Стремится женщина царить
Не только в кухне, но и в сердце…
О, это женское чутье —
Поддерживать режим кипенья
И позабавить бытие
Душистым праздником варенья!
Нарежет дольками лимон,
Поправит локон мягким жестом.
Чай сладок, а бульон солен —
Вот равновесие по-женски.
ГОРЕ ИЛИ ВИНА?
Быть свободной и быть одинокой,
В этом равенстве —
Равенства нет.
Ах, зачем эта женщина строгая
Тратит свой нерастраченный свет!
Тратит весело и торопливо,
Все равно — на кого и где.
Ей так хочется быть счастливой,
Что, наверное, быть беде…
Независимая улыбка
Затаенной надежды полна,
Если в жизни твоей все зыбко —
Горе это
Или вина?..
Нина Ягодинцева
* * *
Учитель красок молодых,
Наставник камня, меди, бронзы,
Настройщик слов разноголосых —
Здравствуй, день!
Я угадала твой приход —
Еще во сне твой голос легкий
Скользил ко мне летучей лодкой
Над океаном темных вод.
Тебе мерцали из глубин
Сады, дворцы чужих владений,
Но нежный морок сновидений
Одолеваешь ты один.
Учись, новорожденный свет,
Вбирай тепло, металл и камень.
Слова, звучите под руками —
Протест, мольба или сонет.
Счастлив, кто раньше всех пробудит
Свободный колокол небес!
Спешите, помните, что здесь
Другого времени — не будет!
ВРЕМЯ
Маме
Когда земля начнет свой новый круг,
Мы будем — три сестры:
Анастасия, Антонина, Нина, —
Мы будем жить в большой глухой избе
Над быстрою холодною рекой.
С утра до вечера над пяльцами склонясь,
Мы будем вышивать:
Клубнику — алым,
Зеленым — листья,
Белым — лепестки.
Вечерний дух нахлынет от реки —
Мы сказки страшные припомним:
То злую ворожейку Паучиху,
То гиблый омут,
То глухой сосняк,
Где под зеленым холмиком земли
Давным-давно бродяга похоронен.
Приданое лежит по сундукам:
Вот скатерть с белым выбитым узором,
Вот покрывало на постель,
Подзор,
Салфетки с петухами и цветами,
Шуршащие сатиновые платья,
Холодные шелко́вые платки…
Вечерним духом тянет от реки.
Но кто-то едет!
Нет, все тихо-тихо.
И всходит на крыльцо, и дверь скрипит…
Все кончилось.
А дом над узкой речкой
Обвалится,
Травою зарастет
И в половодье на глухой заре
Сползет с обрыва в воду.
* * *
Башкирское село напоминает
Уснувшего коня:
Темнеют избы,
Окна не блестят,
Но ровное и нежное дыханье
Живет в долине между двух хребтов.
Тепло и сладко здесь перед рассветом,
Тепло и тихо.
Не журчит вода,
На огородах царствует крапива,
Картофельные кустики похожи
На лопоухих крошечных щенят,
И солнце из нутра горы зеленой
Выходит, словно сонная собака
Из маленькой дощатой конуры,
Зевает вкусно алой пастью
И смотрит:
Там, за огородом,
Конь подошел к воде,
И стало слышно,
Как золотые капельки звенят.
* * *
От белых лент, от сонных рек
Сквозит холодное сиянье.
Пошли мне, Господи, ночлег —
Меня измучили скитанья!
В убогих русских городах
Горят огни до поздней ночи,
Но гаснет свет — и волчий страх
У спящих выедает очи.
И ясно слышен скрип саней,
Коней дыхание густое,
И ночь сияет все сильней,
И все темней в ее просторе.
Куда идти? Кого винить?
Кого молить повинным словом,
Коль под Твоим высоким кровом
Нам негде голову склонить…
АЛЬБА
Как трудно быть простой и правой
И ни соблазном, ни отравой
Не останавливать тебя!
Ни в темном небе ясным светом,
Ни в чистом поле диким ветром —
Не останавливать тебя.
И каждый раз перед рассветом,
Звеня серебряным браслетом,
Молить, шептать: пора, пора…
И каждый раз после заката
Встречать на узкой тропке сада,
Молчать и плакать до утра.
Но если ты не здесь, не рядом,
Клянусь и нежностью, и ядом,
Что на рассвете мы умрем —
И говорю полдневным травам
О взоре милом и лукавом
И о безумии своем.
УЩЕЛЬЕ ВЕДЬМ
Голоса, голоса, голоса.
Кто-то бродит меж белых стволов,
Отовсюду глядят глаза,
Отовсюду поют без слов.
Кто-то воду в реке берет,
Затихает у ног река,
И касается алый рот
Края черного котелка.
И тропинками над рекой,
Рассекая собой лучи,
Тихо бродит усталый конь,
Колокольчик его бренчит.
Кто-то, легок и невесом,
Все скользит, не клоня травы,
И прозрачный смертельный сон
Ткет паук поперек тропы.