орые в ограниченных культурах называют «инвалидностью», разные способы познания мира – вот это самое потрясающее.
Тысячи оттенков – в этом кайф. Важно научиться эти оттенки замечать и ценить.
Только «ж» и звездочки
Папа позвал в гости девятилетнего Лёву рассказать ему про Шостаковича. Папа обожает музыку и иногда испытывает неуемное желание разделить эту любовь с близкими, послушать вместе кусочки симфоний. А если повезет, так и пообсуждать.
Лёва смиренно пришел. Лёва вообще неупертый и неконфликтный. Послушал. Но обсуждение не сложилось. Лёва сказал, что проще и интереснее погуглить про Шостаковича, и настроил дедушке голосовой поиск Google.
Стали осваивать новые возможности. Я убирала папину кухню и слушала, как папа погружается в мир искусственного интеллекта:
– Ок, Гугл, происхождение Шостаковича? Вот это да… Невероятно… Смотри-ка, сколько всего нашел!
– Ок, Гугл, Амедиатека, сериалы? Ух ты… Нашел… Круто! Полезная вещь!
– Тааак, Лёв, а на английском он может? Ок, Гугл, ай лав ю! Смотри-ка, надо же… Невероятно просто. Написал на английском! А вот так: Ок, Гугл, канал «Пятница» смотреть! Ух ты… Вот сука, нашел!
– Ой, дедушка! – завопил Лёва. – Смотри! Он «сука» написал! Со звездочками.
– Да ну? Да! Надо же! А «жопа» напишет? А ну-ка, подвинься! Ок, Гугл, нам нужна «жопа»! Ха, гляди, не пишет. Только «ж» и звездочки… Вот сукин сын!
– Дедушка, давай подарки на Новый год посмотрим.
– Не, отвали, это к Деду Морозу. Интересно: почему он ругательства не пишет, ты мне скажи?! Вообще никакие не пишет? А матерные?
– Дедуль, я не пробовал…
– А чё ты пробовал-то? Подарки на Новый год в Гугле заказывать? Пусти-ка. Ок, Гугл, найди нам…
И тут папа выплеснул из себя прекрасный многослойный матерный оборот настоящего пожилого московского интеллигента. Лёва и дедушка оба вперились в экран. Лёва с красными ушами и едва сдерживаемым хохотом, дедушка – в полном недоумении и явно оскорбленный способностями Гугла к воспроизведению.
– Вот ведь скотина! Ты посмотри: он, главное, все время правильно пишет количество звездочек, ты видишь?!
Про девяностые
Смотрела фильм про девяностые и поняла вот что. Я совсем не воспринимаю тот период как череду событий, предваряющих смену режимов, влияющих на судьбы мира и т. д.
Я вижу только людей. Просто людей – с их характерами, страхами, страстями. Вижу людей, которые совершали ошибки, были подвержены эмоциям и которые совершенно по-человечески не могли, были не в состоянии в нужной мере тогда соразмерять ход событий, происходивших со страной по их воле и решению, с учебником новейшей мировой истории. Ведь невозможно жить и ежедневно думать, что каждый твой шаг – исторический. Это же с ума сойдешь…
Там, в контексте тех обстоятельств, все действовали по-своему правильно. Каждый видит мир только своими глазами, и дважды прожить события все равно невозможно. Понимаете, мне не интересно, где была ошибка. Мне интересно, где источник их сил и амбиций, что ими всеми двигало.
Очень жалко людей, которые ненавидят тех, кто «хотел как лучше». Эта ненависть разрушила больше, чем ошибки правительств. Всех перемолола эта чертова тогдашняя «интересная» жизнь…
Мне всех искренне жалко – я не лукавлю, не издеваюсь и не шучу. Правда. Я какой-то урод, наверное. Во мне нет зла. Одна боль только. Ну ведь никто же не желал намеренно нагадить стране и народу. Все хотели как лучше. Для всех… или хотя бы для себя.
Мне кажется, главное – понимать, не забывать, что судьбы мира вершат люди. Что всемогущие – тоже всего лишь люди… И все хотят любви, одобрения, признания. Историю переиграть невозможно.
Можно только изучать мотивы тех, кто ее вершит, – и жалеть. Жалеть, пытаться прощать и – любить.
Вам посылка
Как хорошо, что еще не вся наша жизнь перешла в цифровую сферу. Хорошо, что некоторые документы всё же надо подписывать от руки, что остались еще люди, которые пишут письма перьевой ручкой или хотя бы прибавляют к электронному посланию «искренне Ваш».
Хорошо, что пока еще не все покупки мы заказываем с доставкой на дом, а всё же ходим на рынок и торгуемся за цену на телячью вырезку, перебираем персики в ящике, нюхаем пучки зелени. Хорошо, что иногда не заказываем на дом три размера одного и того же платья с примеркой, а зависаем с горой вещей в тесной примерочной. Хорошо, что остались еще ретрограды, которые предпочитают печатать фотографии и вставлять их в альбомы, а не разглядывать с экрана телефона.
Мне на днях пришло маленькое серое уведомление: вам посылка. И через небольшое окошко в почтовом отделении я получила в руки коробочку. Коробочка перевязана бечевкой «на бантик», а внутри чудесная рукописная открытка со словами благодарности и три кусочка мыла ручной работы: кокосовое – для стирки белья, имбирное – для мытья посуды, и с шалфеем – для рук.
Как здорово, что можно еще отправить и получить по почте посылочку. В этом столько заботы и человеческого тепла… Одно мыло лежит в кухне и два в ванной, открытка на доске в спальне пришпилена, бечевочку смотала в кольцо – пригодится потом какой-нибудь букетик перевязать. Так хорошо!
Выспалась
Прошла неделя отпуска. Я выспалась. То есть спать я по-прежнему могу бесконечно. Но это уже совсем другой сон – не тот сон крайнего утомления, когда ценишь каждую его минуту и вздрагиваешь от любого раздражителя. В отпуске мне нужно всегда сначала этот накопившийся недосып отоспать полностью: обеспечить себе комфортную пижаму, одеяло с подушкой правильные – большие, толстые, но не жаркие и не тяжелые, проверить, чтобы шторы были темные и плотные, выключить звук на телефоне, поставить рядом чашку с остывшим чаем, чтобы не вставать, если что…
И вот через неделю наступает другой сон, праздно-ленивый. Как бывает на море, когда жара и солнце превращают тебя в мягкое, желеобразное, не способное к передвижению и малейшей активности морское создание, выброшенное на горячий берег. Вот сейчас у меня такой период. Вторая фаза, в которой, даже бодрствуя, я все равно еще не очень способна думать про работу. И тогда голова занята анализом сновидений, а это отдельная забава…
Сны снятся – один интереснее другого. Вчера: все колготки в комоде были рваные. Все. И теплые, и тонкие, и цветные, и чулки. Нашла наконец-то одни целые. Надела и пошла. Тут же прямо в лифте порвала. Ревела, как ребенок. Или: была ночью в Госдуме. Ругалась в бюро пропусков по поводу хамства. Просила жалобную книгу. Вон, говорят, уголок потребителя. Подхожу. Там полка под замком и куча уже исписанных жалобами книг. Объявление висит, что разбор жалоб будет произведен новым составом Думы через несколько лет в качестве обучающего пособия. Новая жалобная книга висит так высоко на стене, что мне никак не достать. Стула подставить нет. Мужика высокого поблизости тоже. Прыгать унизительно. Как жалобу написать – нет ясности. Проснулась злая.
А недавно во сне доказывала гипотезу о том, что количество цветов с пятью лепестками на каждом кусте сирени соответствует количеству цветов с тремя лепестками. Соответственно, соотношение горя и счастья в жизни 50/50. Реально пересчитывала во сне лепестки.
Только в детстве
Я люблю, когда отдохнувшая голова занята теплыми чудесными детскими воспоминаниями. Как я пришла из школы, классе в четвертом, почему-то грустная и уставшая, забилась под одеяло в родительской кровати, свернулась там, поплакала от тоски, вдыхая мамин запах с подушки, и уснула. Проснулась уже совсем вечером и услышала тихие голоса на кухне. Родители и сестра копошились там с ужином и говорили шепотом. Очевидно, решили, что я заболела и уснула от температуры, берегли мой сон. Мама всегда говорила: спит – значит, выздоравливает. Я лежу, слушаю их, уже не плачу, а улыбаюсь. Счастливая. Какое-то только в детстве доступное ощущение безопасности, уверенного покоя, нерушимого домашнего счастья.
Или как мама однажды увидела, что я читаю в ванной, и там же в ванной, между двумя полками прячу тоненькую стопочку писем. Она подошла вплотную ко мне, и я подумала: сейчас протянет руку мне за спину и вытащит эти письма. Я напряглась. А она притянула меня, прижала к себе мою голову, обняла, поцеловала в волосы и сказала: «Ты влюбилась, девочка моя, это прекрасно, обязательно эти письма сохрани. Навсегда-навсегда. Будешь показывать своим детям». Потом вышла и минут через двадцать принесла мне маленькую черно-белую с резными краями фотку коротко стриженного мальчика в рубашке с таким старомодным воротом, с длинными уголками. На обратной стороне аккуратным школьным почерком было написано «Вере на долгую память от С.».
Я всё сохранила. И свою стопку писем, и фотографию влюбленного в маму С.
Очень странно
Я вот думаю: может, это и есть любовь. Потому что хочется только, чтобы ему было максимально хорошо. Чувство, совершенно лишенное эгоизма. Приятно. Я думала, я на такое не способна. Может, я наконец-то испытала то самое кино-книжное чувство.
У меня нет желания обладать, нет ревности, нет бабского этого «он мой». Он не мой. Но мне лучше от того, что он есть. В принципе.
Смотрю: он радуется. Мне от этого хорошо. Как когда ребенок твой хохочет – и ты не можешь не радоваться тоже. Глядишь на ребенка, когда он ест с аппетитом, когда шкодит, а тебя не замечает, – и невольно улыбаешься. Вот так я чувствую.
Раньше я всегда была уверена, что если я люблю, то мне должны. А сейчас я чувствую ровно наоборот. Раз я люблю – я должна. Теперь оказалось, что любовь – это обязательство. Обязательство любить. Причем ничего нельзя сделать с этим обязательством. Не я его на себя принимала, не мне от него избавляться. Очень странно…
Наблюдаю за собой и понимаю, что преданность жен декабристов, верность женщин, дожидающихся своих мужчин с войны, из тюрьмы, – это не подвиг. А прощение и готовность спокойно и без упрека снова открыть перед раскаявшимся мужем дверь после измены – не слабость.