Я крепилась целый день, пока не собралась уходить, но, обняв Ларри, не могла сдержать слез. Когда я рыдала у него на плече, он просто сказал: «Ты всегда была доброй девочкой». И я уехала. Опять получала письма, но все реже и реже. Потом он вообще перестал отвечать.
Ларри прожил еще два месяца – он уже почти не приходил в себя, – и умер в июне.
Поминальный обед состоялся в жаркий полдень в центре пригорода Остина, где жил Ларри. Мы с друзьями Марианны устроили прием, пришли десятки людей, принесли разные закуски, десерты и, конечно, пиво и вино. Все было просто, Ларри бы понравилось. Марианна, их с Ларри дети – Келли и Кевин, – старые друзья и сослуживцы, несколько репортеров, которым удалось урвать время от работы, чтобы отдать дань памяти Ларри.
Мы делились воспоминаниями.
Старый приятель Ларри, снимавший с ним жилье еще в холостяцкие времена, рассказал, как их четыре или пять раз выгоняли из квартиры за всякого рода фокусы Ларри. Однажды, когда Ларри наливал себе ванну, явились две красотки с нижнего этажа и пригласили выпить. Когда он вернулся, его и товарища мокрые пожитки валялись на газоне перед домом вместе с уведомлением о выселении.
Потом настала моя очередь. Я рассказала, как Ларри отправил меня в коридор с голыми заключенными, как заставил есть тюремные батончики, как называл меня «Мелким Ларри» и поднимал на смех из-за моего прискорбно малого словарного запаса. И как только я разговорилась, голос у меня вдруг задрожал, как тогда, в последний мой визит к Ларри. И как тогда, я не знала, как попрощаться. У меня только и нашлось сил сказать: «Такого, как он, больше не будет», – и это абсолютная правда.
В конце один наш старый коллега по тюремной системе достал маленькую бутылочку скотча – любимого сорта Ларри, – и всем по чуть-чуть налил. Мы выпили за нашего дорогого друга и разошлись. Лучше всех сказал мой отец, – он вспомнил известную фразу из классики американского кино – «Большого Лебовски», которым они с Ларри оба восхищались: «Приятно знать, что он где-то есть».
Именно это мы все и чувствовали. Приятно было знать, что Ларри где-то есть, и обидно, что его нет.
НЕКРОЛОГ ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬДА, СОСТАВЛЕННЫЙ ИМ САМИМ
Ларри Фицджеральд, родившийся на свет 12 октября 1937 года в Остине, штат Техас, отчалил 12 июня 2017 года.
Ларри окончил школу Маккаллума в Остине и Техасский университет. Он работал на многих техасских радиостанциях в качестве корреспондента, репортера и комментатора, а затем директором отдела по связям с общественностью в адвокатуре Техаса. Участвовал в политических кампаниях лейтенанта-губернатора Билла Хобби и губернатора Энн Ричардс.
Наибольшую известность Ларри снискал в качестве пресс-представителя техасского Департамента уголовного судопроизводства (самый крупный гулаг свободного мира) в Хантсвилле, штат Техас. В этом качестве Ларри наблюдал 219 казней, а также встречался с представителями многих техасских, национальных и международных СМИ. (Глубокий вздох.)
Он удостоился нескольких наград; одних заслуженно, других – не очень. Он регулярно сдавал кровь в качестве донора, причем довольно редкой группы, – исключительно полезной для пьяниц. В качестве волонтера социальной службы развозил еду беднякам, помогал в музее Буллока и получил звание «Волонтер года» по версии радиостанции Техасского университета.
После ухода из Департамента Ларри более 30 раз выступал на процессах о преднамеренных убийствах в качестве эксперта со стороны защиты. В некоторых случаях выступал успешно, в некоторых – нет.
С уходом из Департамента государственная служба для Ларри не окончилась. Он работал в Управлении по чрезвычайным ситуациям, где помогал справляться с последствиями наводнений, пожаров и ураганов, а также с 2005 по 2013 год во время сессий законодательного собрания работал в секретариате техасского сената.
Ныне несуществующий техасский Департамент торговли в честолюбивых попытках привлечь крупнейших кинематографистов для съемок на землях Техаса поручил Ларри искать натуру. Это была интересная работа, и она позволила Ларри любоваться просторами Техаса, штата, который он очень любил.
У Ларри остались: его многострадальная жена Марианна Кук Фицджеральд, которую он ласково называл «невеста-дитя», дочь Келли Анна Фицджеральд, сын Кевин Лейн Фицджеральд с супругой Лорейн Фицджеральд – все родом из Остина. А еще остался бойцово-пастушеский пес Чарли, бывший его утешителем и спутником в поездках.
Еще при жизни Ларри ушли его отец, Клайд Джексон Фицджеральд, родившийся в Сан-Маркосе, и его возлюбленная мать, Дороти Тиллман Фицджеральд, появившаяся на свет в Смитвилле, штат Техас.
Ларри усердно трудился над поддержанием экономики Кентукки, Ирландии, Великобритании, Шотландии и Мексики. Ни разу в жизни ему не встретился несимпатичный бармен, – поэтому его печень стала похожа на копченую устрицу. Он гордился, что сдержал данное самому себе обещание: никогда не голосовать за республиканцев.
Эпилог. Помнить о своей работе?
После второго развода я пошла поменять фамилию в водительских правах на девичью. Стала заполнять анкету моим аккуратным и энергичным почерком и дошла до графы, где требовалось указать контактных лиц на случай чрезвычайной ситуации. Я указала родителей. Сорокалетняя мать-одиночка с двумя неудачными браками за спиной, – если я погибну в аварии, то позвонят моим родителям, потому что больше некому меня хоронить и оплакивать. Когда настала моя очередь подойти к окошку, я даже пошутила, – развод, мол, пришелся кстати, получу права с новой фотографией. А потом села в машину и заплакала, – давным-давно я не чувствовала себя такой одинокой.
Во мне все еще сидел страх, что меня все позабудут. Из-за шестнадцатилетнего юнца, который моментально нашел мне замену, я все эти годы была уверена, что меня легко сбросить со счетов. Однако, задумавшись о наиболее важных отношениях в своей жизни, я поняла: ничего подобного. Меня никогда не забывали сразу, не было полных разрывов, люди всегда старались восстановить отношения, и я не отказывалась дать второй шанс тем, кто просил. Многие желали сохранить хотя бы часть наших отношений. Один бывший бойфренд сказал недавно, что иногда вспоминает меня за рулем – я веду машину с опущенными стеклами и распеваю какую-то песню в унисон с радио. Я подобного не помню, но очень рада, что в его памяти осталась именно такой. В конце концов я поняла свою ошибку: дело вовсе не во мне, просто мальчик, у которого бушевали гормоны, желал провести лето с девушкой – с любой. И эта ошибка впечатлительной девочки столько лет омрачала мне окружающий мир и портила жизнь! Да какое мне дело, помнит меня кто-то или нет?! И я сказала себе: «Давай-ка, соберись и не тащи в свою жизнь всякий мусор. Если с тобой порвали отношения и забыли о тебе – это их дело. Пора подвести итоги и шагать вперед».
Кладбище Джо Берда, где уже 150 лет хоронят техасских преступников, в ясный летний день выглядит умиротворяюще, ну а в плохую погоду мрачновато. Это кладбище – памятник пропащим жизням и пример того, каким бывает настоящее забвение. Здесь не увидишь охапок цветов на могилах. Если человек умирает в тюрьме Хантсвилл и никто не хочет забрать его останки, то он обычно попадает именно сюда. Сотни мертвых мужчин и женщин лежат под крестами без надписей – пережиток тех дней, когда никого не интересовало, жили ли они вообще, не говоря о том, в какой день умерли.
Теперь, когда умирает заключенный из общего отделения, он получает надгробный камень, изготовленный другими заключенными, с грубо высеченными именем и датой смерти.
До недавнего времени на могилах казненных указывались только дата смерти и тюремный номер, да еще латинская буква «Х», означающая, что ужас его преступления пребудет с ним вечно. Теперь ставят еще и имя.
Здесь на могильном камне не пишут о том, когда человек пришел в мир, где умер или почему вообще оказался в тюрьме. Мошенник или угонщик машин может покоиться рядом с насильником или детоубийцей. Во время моего недавнего туда визита я заметила надгробный камень некоего Тиллмана Симмонса, – на нем написано, что он казнен на электрическом стуле 26 сентября 1927 года. «Гугл» помог узнать, что к смерти его приговорили за убийство человека по имени Фрэнк Юзри, совершенное в округе Беар 20 августа 1924 года. Правда, стрелял в Юзри не Симмонс, а его подельник Мэттью Бриско. Осудила бы я Симмонса на смерть? Наверное, нет.
Недалеко от Симмонса похоронен Джордж Хассел, который в ночь на 5 декабря 1926 года убил жену и восьмерых детей, действуя молотком, бритвой, топором и ружьем. Он отправился на электрический стул 10 февраля 1928 года, и я говорю: пусть гниет в аду.
Метрах в пятидесяти от Симмонса лежит Томас Мейсон – тот, кто напомнил мне моего дедушку. Когда Мейсона арестовали, он засмеялся и сказал: «Тоже мне великое преступление – избавился от тещи». Думаю, он свое заслужил.
Через несколько рядов от Мейсона упокоился Спенсер Гудман, похожий на моего друга детства. Ближе к дороге похоронен Кеннет Макдафф. А рядом с ним – какой-то безымянный узник, несчастная душа.
Мне стало не по себе: я мигом узнала, какое преступление совершил Тиллман Симмонс, а вот некоторых людей, чью казнь видела, даже не помню. Что это обо мне говорит? Нормальна ли такая забывчивость? Может, что-то со мной не так, а может, ничего страшного, их же так много… Я обычно говорю про 280 казней, но точно не знаю. Их могло быть, например, 278 или 283. Ведь и журналист не помнит всех, у кого брал интервью, и хирург не помнит каждого, кого оперировал…
Все они там – в шкафу в моем кабинете. Иногда я достаю папку, читаю заметки, сделанные собственной рукой, читаю документы и все равно не могу вспомнить казнь.
В тот день, вернувшись домой с кладбища, я открыла этот шкаф – уже битком набитый, – чтобы кое-что освежить в памяти. Наполеон на тюремном снимке кажется смущенным и виноватым, но, вероятно, мне просто хочется так думать, – у Гэри Грэма выражение лица примерно такое же. Вообще-то для выражения лица на большинстве полицейских снимков подходит слово «обреченность». День, когда делается фотография, – начало конца. Во всяком случае, конца нормальной жизни.