Придя с повинной, Круз сознался еще в трех убийствах. Когда, лежа на кушетке, он молил о прощении, я испытывала жалость. А именно, согласно дневнику, «сочувствие, которое трудно облечь в слова». Я оценила его поступок: осужденный на смерть, он предпочел признать вину, а не лгать до последней секунды.
Есть в моем дневнике записи, читая которые я просто съеживаюсь. Такая я была незрелая, глупая и самодовольная. Я всегда придавала большое значение своим поступкам, и теперь от некоторых фраз, написанных в тот период, мне становится очень и очень неловко. После казни Стейси Ламонта 14 ноября 2000 года я написала: «Расклад такой: если хочешь делать эту работу, нужно быть жестче. Я не злая и не равнодушная. Я плакала, когда смотрела “Титаник” и когда умер мой хомячок. Просто у меня такая работа. Хлюпики, что тут сказать».
Я не имела никакого права на такую категоричность, ведь я почти ничего не знала о жизни и смерти. Я была взрослая, но во многих отношениях – совсем ребенок и потому мыслила шаблонами.
Майк Грачук из Ассошиэйтед пресс часто присутствовал на казнях, и после очередной телевизионщики поинтересовались, что он чувствует. Грачук оторвался от клавиатуры, посмотрел на них и сказал: «Чувствую, что нужно закончить статью». Меня это впечатлило. Репортер должен быть бесстрастным, уметь отстраняться от событий, – ведь мы всего лишь выполняем работу.
После одной казни женщина-репортер побежала рыдать в туалет, и я, помню, слушала ее с подругой разговор и думала: «Как они меня достали!» И еще помню журналистку из Англии, которая расплакалась, потому что осужденный был похож на ее бойфренда. Какие нежные дамочки, думала я. Конечно, журналист должен уметь все заглатывать. Однако я в то время была просто бессердечной и невыносимой: «Ой, да я круче всех…»
Иногда в моем дневнике проскальзывают нотки капризного подростка. Отчего-то я вдруг накинулась на Пола Нансио: «Этот коротышка действует мне на нервы. Во-первых, ему не хватило ума спасти себе жизнь. Во-вторых, нагрубил родственникам убитого. В-третьих, выражение лица у него дурацкое». Справедливости ради следует заметить, что Нансио изнасиловал и задушил женщину. И вообще, наверное, многие двадцатичетырехлетние, ведущие дневник, ставят свои записи превыше всего. Тем не менее мои заметки о Томми Рэе Джексоне просто невозможно читать. Джексон, который в 1983 году похитил, изнасиловал и убил студентку Розалинд Робинсон, произнес довольно бессвязную предсмертную речь, длившуюся девять минут, то есть несколько дольше обычного. Пока он говорил, я раздражалась все сильнее, поскольку хотела скорее написать статью и рвануть в бар – отмечать Синко де Майо[2]. А этот тип лежит себе на кушетке и пытается продлить драгоценные минуты своей жизни, и я злюсь, что он отнимает время у моего развлечения. Каков негодяй! Как же мне за себя стыдно…
В свое оправдание могу сказать: неудивительно, что у меня началось профессиональное выгорание, хотя тогда я этого не понимала, – в первые шесть месяцев 2000 года я присутствовала на 22 казнях, включая семь за один только май. И некоторые из этих смертей сопровождались настоящим балаганом.
В день своей казни Билли Хьюз заметил Ларри Фицджеральду: «Я очень сожалею о том, что здесь произойдет» – но в подробности не вдавался. Подъехав к «Стенам», я увидела перед тюрьмой толпу полицейских в форме, – так всегда происходит, когда казнят того, кто убил стража порядка. А на другой стороне улицы красовался щит с надписью «Джордж 117–2 Джеб»: подразумевалось количество казней в Техасе при губернаторстве Джорджа Буша и во Флориде, где губернаторствовал его брат Джеб. Был там и уличный оркестр, и девушки из группы поддержки в одинаковых жакетах и юбочках в складку, распевавшие что-то вроде «Техас среди штатов самый крутой! По числу казней обгоним любой!»
Все это организовал режиссер-документалист Майкл Мур для своего телесериала «Ужасная правда». Ну ладно, если бы казнили другого осужденного. Теперь же, когда кругом терпеливо стояли полицейские в форме, пришедшие почтить память убитого товарища, вся эта кутерьма вызывала отвращение. Зато сам Хьюз меня едва не рассмешил своим последним заявлением: «Если я плачу свой долг обществу, мне полагается компенсация или обратная выплата». Я тихонько фыркнула и тут же спохватилась: о боже, сейчас только этого не хватало!
В 1990 году Пончай Уилкерсон, сын бывшего помощника шерифа, застрелил в Хьюстоне продавца ювелирного магазина по имени Чан Мён И. Это убийство стало кульминацией тридцатидневного всплеска преступности: стрельба, ограбления, угоны автомобилей.
Уилкерсон был одним из самых энергичных обитателей техасского отделения смертников. В 1998 году, в ночь на День благодарения, он вместе с шестью другими осужденными совершил попытку побега. Когда охранники начали стрелять, Уилкерсон и еще пятеро сдались, а некий Мартин Гурул – нет. Что ему было терять? Неделю спустя мертвого Гурула (он стал первым, кому со времен Бонни и Клайда удалось бежать из отделения смертников) нашли в реке Тринити, где он, видимо, и утонул. Под одеждой у него оказались журналы и куски картона, благодаря которым он сумел перебраться через колюче-режущую проволоку.
Мое знакомство с Уилкерсоном состоялось в феврале 2000 года, когда он и еще один заключенный – Говард Гидри – взяли в заложники охранницу. Это произошло в Ливингстоне, в тюрьме Террелл[3], куда после побега Гурула перевели отделение смертников.
Каким-то образом Уилкерсон открыл дверь камеры, обезоружил охранницу и запер ее в рабочем помещении. У него и у Гидри были заточки. Когда я узнала о происходящем, прыгнула в машину и понеслась по темной дороге, которая вела к тюрьме. Прибыв на место, я обнаружила, что ворота заперты, а кругом бродят толпы журналистов, не сумевших даже подобраться к парковке. Неожиданно на дороге возник Ларри Фицджеральд в своих пошитых на заказ ковбойских сапогах, и я подумала: «Ну и тип». Я его видела пару раз, когда посещала тюрьму, но близко не была знакома. И вот теперь, среди всеобщего хаоса, он оказался самым спокойным и прямо-таки излучал уверенность. Молоденькую журналистку, новичка, это не могло не впечатлить. Он провел брифинг и выработал план действий, – именно так и следует поступать: если вы не будете откровенны с журналистами, они вам все взбаламутят.
ЛАРРИ ФИЦДЖЕРАЛЬД
Моя специальность – радиовещание. Какое-то время я работал диджеем. Денег у нас с Марианной, моей женой, было мало, зато музыки – сколько душе угодно. Прежде чем стать репортером, я работал на радиостанциях по всему Техасу – в Тейлоре, Брайане, Далласе. Много чего у нас происходило: убийство Кеннеди, война во Вьетнаме, борьба черного населения за гражданские права, хиппи, феминистское движение, Уотергейтский скандал и отставка Никсона. Чудный мир!
Когда я работал на радиостанции в Форт-Уорте, в Техасском университете как раз проводился большой марш мира; в тот день нашу передвижную станцию засыпали цветами и всем раздавали марихуану. Помню, пришел домой, и жена спросила: «Неужели ты выходил в эфир обкуренный?» – «Нет, это не я курил».
С Марианной мы познакомились в 1959 году в Остине, в пивной под названием «У грязного Мартина». В те времена еду в автокафе выносили официанты; может, вы помните одного сдвинутого типа по прозвищу Док – он приносил пиво и не спрашивал, сколько вам лет.
После свадьбы мы жили в жуткой квартирке в Тейлоре, штат Техас. Однажды, когда Марианна ждала ребенка, я повел ее смотреть «Психо». Ей было очень страшно, и, придя домой, я выключил везде свет, встал на ступеньку и стал издавать те самые звуки – из знаменитой сцены в ванной. В конце концов я ее рассмешил.
На военной базе Форт-Худ мне довелось посидеть в одной камере с Джейн Фондой. Джейн выступала на митинге против вьетнамской войны, а я с микрофоном топтался рядом, – и нас обоих забрали. Пока мы сидели, она ни на минуту не умолкала. Позже, работая в тюремной системе, я встретил бывшего полицейского, который нас тогда арестовал, – теперь он стал охранником.
Порой у меня случались размолвки с начальством; как-то раз я ушел с радио, потому что хозяин был болван. А однажды в Остине я работал на радиостанции, которая принадлежала будущему президенту Линдону Джонсону – в то время еще сенатору. Помню, по вечерам он ходил и выключал везде свет – экономил электричество.
Быть моей женой – занятие нелегкое. У нас двое детей, а я ни разу в жизни не менял подгузника, и Марианна никогда не знала, чего ждать от завтрашнего дня. Кто-то же должен зарабатывать на хлеб… наверное, она боялась, что я неспособен остепениться. Зато я был полон оптимизма и всегда надеялся: что-нибудь да подвернется, – и оно подворачивалось.
Когда я стал работать комментатором в Форт-Уорте, познакомился с местными столпами общества – людьми, создающими новости: юристами, судьями, политиками. Мне нравилось быть в центре событий, видеть то, чего многие не могут видеть, знать заранее, что произойдет. А больше всего мне нравилась возможность задавать трудные вопросы. Именно любопытство сделало меня хорошим журналистом. Мне хотелось рассказывать людям о происходящем, – и мне удавалось и рассказать, и обрисовать события по радио, была у меня такая способность. Случись авария – автомобильная или крушение поезда – я тут как тут. Такие вещи дают подъем адреналина.
В те времена не существовало ни мобильных телефонов, ни компьютеров – приходилось топать за новостями в полицию. У меня в машине имелась полицейская рация, и однажды по дороге домой я услышал, что в одном баре в Мэнсфилде стреляют. Я подъехал туда одновременно с помощником шерифа, и внутри все еще шла пальба. Когда мы наконец смогли войти, кругом лежали трупы; оказалось, в бар явился какой-то джентльмен и давай палить во всех подряд. Потом он решил закрыться в туалете, но несколько человек, уцелевших при стрельбе, погнались за ним с ножами и убили, пока он пытался перезарядить оружие. Да, поволноваться пришлось немало.