состоянием Татьяны (Прокопьев слышал о Татьяне от Даши, да и Людмила Васильевна позавчера - позавчера ли? - напомнила ему о ней), но тут он был не прав.
– Какая Настя?!
– Вы так и не ответили, где мне найти Дарью Тарасовну, - сказал Прокопьев.
– Какая Настя? - Татьяна воинственно вскинула руки, и Прокопьев не удивился бы, если бы в них сейчас и впрямь не возникла кочерга или коса-литовка.
– Настя, как и Дарья Тарасовна, из Херсонской области, торгует фруктами на углу Большой Дмитровки и Кузнецкого Моста, у театра Оперетты… И вот ее план. Как идти от станции до вашего дома…
Насти на бумажка была развернута и изучена, Татьяна обернулась к матери:
– Настька Безбородько! Ее рука.
– Ну и что? - сказала Ангелина Федоровна. - Тоже мне мандат.
– Анастасия - хороший человек.
– Ну и что? Рогнеда тоже была хорошим человеком. Что им стоит и Анастасию использовать?…
– Но Сергей Максимович не похож на… - начала Татьяна, и Прокопьев ощутил, что в отношении к нему Дашиной сестры случилась перемена.
– Он знаком с Квашниным, - сказала Ангелина Федоровна. И нечто значительное, скрытое в глубинах прозвучало в ее словах.
Прокопьев промолчал.
– Что ты замкнулась на этом Квашнине! - вознесла руки Татьяна.
– Имею основания, - опять прозвучало скрытое, глубинное, таинственное даже. - И кончили. Мне возвращаться на работу. Сергей Максимович поручение выполнил. Посетив дядю, нашел возможным привезти Даше привет. Мы его передадим. Спасибо вам, Сергей Максимович, и всего вам хорошего в московской жизни.
– Я провожу Сергея Максимовича до станции, - сказала сестрица Татьяна. - У меня есть часок.
– Проводи, - кивнула Ангелина Федоровна. - И проследи, чтобы наш гость благополучно сел в электричку.
«Женщина-то какая властная!» - пришло в голову Прокопьеву.
Уже на лестнице Прокопьев сразу же пожелал вызнать у Татьяны, отчего они с матерью скрывают от него местонахождение Дарьи Тарасовны, не считают ли они, что на Дашу объявлена охота, и он - именно один из охотников. Но убоялся соседских ушей.
– Подъезд у вас какой ухоженный, - сказал на всякий случай Прокопьев.
– Дашкины чудачества, - кивнула Татьяна. - Чистюля. Лестницу мыла. Коврики завела. Цветочки - это на лестнице-то! Ну иногда я ей помогала. Последние три дня мыла по привычке… Она даже барвинок у крыльца, у скамеек развела, мальвы у нее там цвели. И стекла в двери не били. А теперь разбили. Слова над ящиками написали черным маркером, вы уж их не читайте…
Но Прокопьев прочитал.
– Дашка-то уж пять дней как у нас не ночует, - сказала Татьяна на улице. - С матерью моей повздорила. Мать у нас - владычица морей. Но Дашка добрая, отходчивая. Однако вот уже пять дней…
– Где же она? - спросил Прокопьев.
– Не знаю, - сказала Татьяна. - Не знаю.
Знает, решил Прокопьев, но он у нее на подозрении.
Вела она его явно не к станции. И еще в доме было произнесено: «Часок у меня есть». Вполне возможно, имела намерение что-либо высказать московскому краснодеревщику или, напротив, нечто существенное вызнать у него.
– А мне, Сергей Максимович, - сказала Татьяна, - Даша о вас говорила…
– Думаю, вряд ли что-либо лестное…
– Да нет. Плохого она мне о вас не говорила. И у меня такое чувство, что вам можно доверять…
«Ну спасибо…» - чуть ли не произнес Прокопьев. Но сказал иное:
– Вы с сестрой совсем не похожи.
– Ну конечно! - то ли огорчилась Татьяна, то ли обрадовалась: - Она-то… Красавица. Ноги - длиннющие. Шея лебединая. А осанка? Что там еще из набора городских Мисс? Захочет - будет натуральная блондинка. Захочет - тут же и цыганка Радда. Только все это, по ее же словам, удачи ей не приносит… Так оно и есть…
Встречные прохожие были Татьяне знакомы, она здоровалась с ними. Поначалу Прокопьеву показалось, что их прогулка Татьяне малоприятна, может, она и была малоприятна, но Татьяна никого не стеснялась или делала вид, что для нее чужие мнения и цента тбилисского не стоят. Не одна в их семье была владычица морей.
– Вот здесь можно присесть. Если вы, конечно, не спешите…
38
Прокопьев посчитал нужным не спешить.
Пустырь, выбранный Татьяной для беседы, людей отчего-то не притягивал. Человека четыре пересекли его во время их разговора с Татьяной. И детишки не гоняли здесь мячи. А могли бы и гонять. Но две скамейки на пустыре стояли. Татьяна достала из хозяйственной сумки два пластиковых пакета, один из них протянула Прокопьеву («подстелите») и рукой пригласила Прокопьева присесть. И тут Прокопьев осознал, в чем странности или особенности ее жестов. Приглашение присесть вышло у нее жестом церемониймейстера пустыря. В третьем акте «Лебединого озера» церемониймейстер бала вводит в зал владетельной принцессы и рассаживает знатных гостей полетными движениями обученных рук. Руки Татьяны - и в квартире, и в прогулке по городу, и здесь на пустыре - все время были в движении. Это были руки переводчика на язык глухонемых, и это были руки мима или балерины, пусть и из кордебалета. Заметив взгляды Прокопьева, Татьяна смутилась, стала рассказывать, что - да, до школы у нее во дворе был друг, мальчик глухонемой, потом он уехал, а тогда она научилась общаться с ним мимикой рта и рук. И дальше ее руки будто зажили в разговорах сами по себе, возможно, довольные умению помочь ее косноязычию. Над нею смеются, называют «мельницей» или «вентилятором», а она ничего поделать не может, остается только связывать ей руки кухонными полотенцами и заклеивать рот. «Таня, вы несправедливы к себе, - сказал Прокопьев. - У вас очень красивые руки. Я с удовольствием гляжу на их пластику. А сравнивая себя с сестрой, вы оценивали себя излишне уничижительно. И зря. У вас свои достоинства в облике. У Дарьи Тарасовны свои…»
– Дашка говорила мне то же самое, - вздохнула Татьяна. Но тут же сказала строго: - Вы очень добры ко мне, Сергей Максимович. Но присели мы здесь совсем по другому поводу.
– Согласен, - кивнул Прокопьев.
Так вот, началось все с явления в Долбню бандерши мадам Щупачевой и здоровенного мужика по кличке Генерал. Впрочем нет, началось все раньше. После того как закусочную в Камергерском закрыли, Даша работу в Москве найти не могла. Или не хотела. Или вообще не хотела бывать в Москве. Пальцы рук Татьяны на мгновение соединились и тут же разлетелись. Сначала прошелестели по Долбне слухи. Мол, родственницу Поспеловых, в Долбне прописанную, а в Москве выгнанную из ресторана, видели на Тверской в своре шлюх средней цены. Мол, потом ее показывали по телевизору, попала в милицейскую облаву, сидела перед камерой голая и все пыталась прикрыть сумкой лицо. Фамилию, мол, не называли, но и так было понятно, о ком идет речь. При этом сообщались подробности, какие и очевидцы не могли знать. Будто кто-то умелый и хозяйственный по делу подбрасывал в костер заготовленный к случаю хворост. Ангелина Федоровна, уважаемая в городе медсестра, устроила Дашу в больницу нянечкой (на время, договорились, на время) и вместе с ней, Татьяной, уберегала Дашу от подлейших слухов. Но тут и прикатили в джипе Генерал, мадам Щупачева и прихваченная ими то ли наводчицей, то ли заложницей Дашина приятельница Рогнеда. Из машины ее не выпускали. А может, она и сама не решалась выйти. Сейчас же большой и указательный палец правой руки Татьяны на лету сошлись в кольцо, оценив Рогнеду. Ноль.
Генерал и мадам Щупачева шумели. Сначала во дворе. Потом перед дверью на третьем этаже. Потом в квартире Поспеловых. Шумели, угрожали и требовали. Даша, на вид милашка и простушка, а по сути деловая стерва, якобы им задолжала, вызвала недовольство клиентов (может, у кого и в карманах пошарила), подвела подружек и должна вернуться на улицы и в салоны приятных услуг. Дашины возмущения, а порой и всхлипы услышаны не были.
Более свирепый мужик Генерал и мадам Щупачева в Долбне не появлялись. И не присылали гонцов с черными метками. Но дело было сделано. И сама Даша ощутила, в какие тупики ее могут загнать, коли пожелают. И долбненцы были ознакомлены с клеймом: «Хохлушка с Тверской».
Потом все притихло. На Дашу будто бы не косились. И не только в коридорах больницы, но и на дискотеке. Выискивались даже и ухажеры. А что? Городская знаменитость. Модель, не модель, но девица яркая. Да и барышни с Тверской были теперь чуть ли не в почете. Служба развлечения и оздоровительного ублажения плоти. Видимо, кому-то из недоброжелателей было не до Даши. Или они пребывали в тихом ожидании. Сама созреет.
И вдруг опять вокруг Даши возникла суета. Чуть ли не через день принялись заезжать в Долбню селекционеры, они же менеджеры из Яхромы и со станции Турист. Там устраивали горнолыжный курорт. Мол, вот-вот засверкает огнями подмосковный Куршевель. Светские львицы с россыпями бриллиантов и изумрудов на загорелых телах будут разъезжать в подъемниках. И светские львы - тем более. Шампанское - за десять тысяч долларов бутыль! Там и для президента утрамбуют трассу. Дашу и прежде зазывали в хостессы-хозяюшки яхромско-куршевельских гостиниц. Но деликатно зазывали. С деликатными же разъяснениями обязательных усердий хостесс. Теперь же все называлось здравыми словами. Вот, пожалуйста, контракт. Деньги, конечно, не для иностранного легионера, не для Манише и Кавенаги, но вам хватит на Багамы с бойфрендом и на какую-нибудь шубку. Три сталевара за год не заработают. Слова в контракте интеллигентные, из поэтических сборников и подзаконные. А так от вас требуется вот что. Уют в номере, понятно, само собой. Но если гость, пусть даже и монгольский скотовод или снежный человек с Бандагского перевала пожелает естественных удовольствий, вы сейчас же, скинув одеяния, обязаны предоставить свою плоть во всей красе и эротическом оснащении. За знание английского языка плата будет дополнительная. «А за знание украинского?» - спрашивала Даша. Яхромско-куршевельских Даша гоняла, но являлись зазывалы из других местностей. Приглашали Дашу в индустрию секс-туризма. Мол, отправят в любые земли, хоть и в такие дорогостоящие и экзотические, как Гренландия, Антарктида и Фолклендские острова, для этого зафрахтован космический теплоход «Мстислав Келдыш», при нем батискафы с интим-отсеками на