— Зачем вы иронизируете? Для науки добровольцы всегда имеют определяющее значение. Бова был знаком с руководителем эксперимента. Кстати, это наш руководитель и в Системе Ара — Горикорень. А значит, никакого недопонимания нет. Возможно, для вас, гражданин следователь, законы космической причинности еще недостаточно ясны, поэтому…
— Для меня, гражданка Самойленко, давно уже ясно. Вы мистифицируете. Скажу откровенно, мне вас жаль. Вы еще не подозреваете, куда попали. Чтобы не произошло худшего, прошу очнуться и говорить правду… одну только правду.
— Но я говорю правду.
— Еще раз предлагаю: откровенно расскажите следственным органам, кто вас завербовал, какую задачу поставил, что вы должны были осуществить? Диверсию? Террористический акт? Саботаж? Или создать пропагандистскую группу контрреволюционеров? Знакомы ли вы с ренегатом Лениным и его лжеучением? Кто, в конце концов, для вас придумал такую идиотскую легенду о путешествии во времени? Зачем?
— Гражданин следователь! Вы зря стараетесь. Я не могу сказать чего-то другого, кроме того, что уже сказала. Ваши версии — это бред, который я даже не могу понять.
— Ну что ж… Вы выбрали свой путь. Я думал, что мягкий способ даст лучший результат. Вероятно, вы натренированы для экстремальных ситуаций. Увы! Придется применить к вам жесткие меры.
— Не понимаю. Что с меня взять, кроме того, что я имею? Какие жесткие меры способны изменить меня?
— О, вы еще не знаете глубины собственного подсознания. Мы умеем добиваться таких результатов, когда человек становится пластичным, как глина под руками скульптора.
— Догадываюсь, гражданин следователь. Догадываюсь, глядя вам в глаза. Мы в школах первых циклов изучали исторические хроники о жестких, безжалостных правителях прошлого. Однако какой смысл мучить меня, чтобы получить вынужденное признание? Вы же получите результат самообмана.
— Вот здесь ваша промашечка. Правду можно добыть только через муку. Правда — хитрая бестия, она прячется за невинным взглядом, ласковой улыбочкой. Правда — шлюха, которая рассчитывает, что все поверят слезам и стонам, клятвам в верности и заверениям в искренности. Наши органы убедились, что истинная суть человека спрятана в бездне естества, под накоплением исторического лохмотья традиций, морально-этических кодексов, религиозных мистификаций. Только страдания и мука может смести всю эту надстройку и обнажить правду. Апологеты либерализма на протяжении веков пудрили мозги многочисленным поколениям сладкими заповедями о братстве, любви и подобной муры. Только доктрина Маркса-Троцкого-Сталина и братское учение Гитлера сумели распознать мистификацию плутократов и религиозных циников. Короче, не сомневайтесь: мы будем знать правду о вас и ваших хозяевах. Предупреждаю еще раз: прокурор дал разрешение на применение ко всем вам физических и психических средств воздействия.
— И что это значит?
— Увидите. У вас нет желания… пока не поздно… признаться?
— В чем?
— В обмане органов следствия.
— Я говорила только правду.
— Ну что ж. Я все сделал, что мог. Вы не должны жаловаться, что я не предупреждал…»
(Конец стенограммы).
«Допрос провел старший следователь Министерства Государственной Безопасности Украинский Коммунистической Республики Алексей Громов.
— Добрый день, гражданин следователь!
— Стань в тот угол!
— Снимите с меня наручники. Зачем меня в них заковали? Я не собираюсь кого-то нападать. Кроме того, я женщина.
— Стань в тот угол. И закрой пасть. Будешь отвечать только тогда, когда я спрошу. Наручники не сниму, пока не поймешь, куда попала.
— Я уже начинаю понимать.
— Тем лучше.
— Позвольте мне сесть. Ведь вы мужчина, рыцарь…
— Заткнись, сука. Я тебе покажу рыцаря. Будешь стоять как миленькая и день, и ночь. Пока я не отправлю тебя в камеру.
— Ваш коллега все-таки позволял мне сидеть. И не приказывал надевать наручники. Неужели Революция произошла для того, чтобы к власти пришли еще более жестокие монстры, чем при самодержавии?
— Ты подписала свой приговор, падла, этими словами. Мой коллега просто растяпа! Таких, как ты, надо выжигать нещадно, как ядовитую траву. Отвечай коротко… и только на вопросы. Твоя фамилия?
— Самойленко.
— Имя?
— Катерина.
— Отчество?
— Ивановна.
— Год рождения?
— Тысяча восемьсот пятьдесят четвёртый.
— Говори правду, сука! Год рождения?
— Тысяча восемьсот пятьдесят четвёртый. Ой! Как вы смеете? Как вы можете бить женщину?
— Ты не женщина! Ты классовый враг. Ты агент контрреволюционных сил. Я с тебя выбью признание! Говори, стерва, где вас выбросили?
— Откуда выбросили?
— С самолета, сука! Где вы приземлились? Как попали на территорию Выдубицкого заповедника?
— Я уже рассказывала. Происходил эксперимент во времени. Мы попали в вашу сферу случайно.
— Я тебе покажу сферу, мать твою перемать! Я с тобой такой эксперимент проведу, что…
— Ох! Прекратите! Имейте же хоть каплю совести! Я беззащитная монахиня, а вы — сильный мужчина! Неужели служба в этих органах превратила вас в механизм?
— Ах ты, авантюристка! Еще философию разводишь? Вот тебе, вот тебе, чтобы не была такой умной! Молчать! Не шуметь! Это еще только цветочки, ягодки — впереди!
— Лучше убейте меня сразу, жестокий человек! Мне стыдно, что я родилась подобной гомо сапиенс!
— Ха-ха-ха! Ну и идиотов готовят разведчики за бугром! Не иначе — буддийская школа! Философские сентенции, атака на совесть! Гомо, да еще и сапиенс! Слушай ты, шлюха! Наш мудрый вождь Троцкий и его верный ученик Сталин давно разгадали психологическую диверсию тысячелетних паразитов — превратить людей в слюнявых наивняк, а затем оседлать их и эксплуатировать. Мы готовим орден безжалостных воинов, а не проповедников царства небесного. Меня не интересуют твои бредни о других мирах, о путешествиях во времени. Твои спутники уже раскололись и все рассказали. Итак, признавайся: кто ваши хозяева, когда и куда вас выбросили?
— Почему вы не хотите принять мои слова хотя бы как версию? Попробуйте эту версию отработать исчерпывающим образом… попробуйте поймать меня на алогичности… и тогда вы увидите, что…
— Заткнись! Я сам себя не буду уважать, если буду слушать подобные выдумки. За кого ты меня принимаешь?
— Но вы же присутствовали на встрече с учеными. Академик проанализировал многие наши вещи и…
— Видел я таких академиков в гробу в белых тапочках. Слышишь, падла? Попадет он сюда, будет говорить то, что я велю! Таких академиков через мои руки прошло сотни. Где они теперь? О том знает лишь тундра!
— Боже! Какое же вы страшное чудовище! Я отказываюсь говорить с вами. Мне трудно дышать с вами одним воздухом! Ой! Ой!
— Вот тебе! Вот тебе! Так я для тебя чудовище? Я для тебя монстр? Признавайся — кто твой хозяин? Вставай! Не притворяйся благородной девицей, дворянская сучка! Вставай, кому говорю? Хм. Она действительно без сознания. Сопля, а не женщина! Эй, сержант! Тащи ее в камеру. Пусть врач приведет ее в чувство. А потом бросишь в камеру. И сними наручники. А теперь — марш…»
(Конец стенограммы).
— Юлиана… Юлиана… Ты слышишь меня? Очнись, Юлиана…
— Кто это?
— Громовица. Твоя подруга.
— Где я?
— Мы в камере. В тюрьме, Юлиана. Сначала нас разъединили, а вот теперь тебя бросили в мою камеру. Ты избита, изуродована. Кто тебя так? За что?
— Боже мой… Громовица… Опять этот страшный сон… А я путешествовала снова под лучами Голубого Светила… Странные полеты, встречи… Наша космическая сказка… В какой жестокий лабиринт мы попали, подруга. Кто поможет нам освободиться?
Галя положила голову подруги себе на колени, гладила ее лоб, щеки.
— Успокойся, Юлиана. Успокойся. Нам надо сосредоточиться и понять, как действовать.
Мария-Юлиана открыла глаза, чуть-чуть приподнялась на локте, осматривая камеру. Тусклая лампочка в зарешеченном окошке, металлические двери, дощатый пол. У дверей — «параша», деревянное ведро с водой. За решеткой — сумерки, несколько звезд на темно-синем фоне неба. Оттуда доносится нежное воркование голубей.
— Это голуби, Громовица? Или мне мерещится?
— Голуби, Юлиана, днем они даже садились на подоконник. Я им сыпала крошки хлеба.
— А почему ты сидишь на полу? Ни кровати, ни стула. В моей камере была кровать.
— Мне все равно, Юлиана. Я могу вытерпеть любые лишения, лишь бы…
— Лишь бы что?
— Знать, как действовать. Григор отдельно, вокруг жестокая, безжалостная сила. Кто поможет нам снова соединиться? На что мы можем надеяться? Знает ли Гориор, в какой переплет мы попали? Ведь он обещал…
— Да… Обещал… Такие обещания Высших Сфер, Громовица, звучат в совести искателей тысячелетиями. А тюрьма стоит.
— Ты потеряла надежду?
— Да нет… Не потеряла. Ты же знаешь, что мы вне смерти. Умрем — снова родимся. Однако я думаю о секретах Лабиринта. Ты же знаешь принцип лабиринтной Игры. Можно выйти из ловушки мгновенно, а можно бродить там миллионы лет.
— А если добавить, что Ариман вечно усложняет Лабиринт, то надежда выбраться из него весьма химерна.
— Тогда нужно сосредоточиться и вызвать Гориора или Глэдис.
— Здесь? В подземелье?
— Надо попробовать, Громовица. Тебя еще не вызывали к следователю?
— Нет.
— А меня уже дважды. Первый следователь был любезный и хитрый. А второй — настоящий монстр. Жестокий палач.
— Он бил тебя?
— Да. И весьма безжалостно. Поток грязных слов… удары… Боже мой! Как сохранить равновесие между такими полюсами? Я беспокоюсь, что и с тобой они поступят так…
— Примитивный метод дрессировки, — холодно сказала Галя, сосредоточенно глядя куда-то в пространство. — Не беспокойся, с меня они не вытянут ни одного лишнего слова. Григор говорил, чтобы мы говорили им правду? Ни за что! Большая роскошь для мерзавцев — слушать о наших волшебных мирах. Пусть убьют, а я сомкну свои уста.