Перед путешествием родитель много говорил и, по обыкновению, поучал, как надлежит сыну держать себя вне дома. Он не скрывал, что, может быть, сын увидит сам или узнает о нарушениях законности по отношению к простому народу. Но уверен, что у сына хватит ума разобраться и признать, что подобные нарушения большей частью необходимы. Не исключал он и того, что сын может узнать о жестокостях, но опять должен разобраться, что и они большей частью необходимы, а посему не приучать себя к мысли об их некотором смягчении. Он не должен забывать основного: страна велика, русский народ своенравен, самолюбив, одержим поисками какой-то правды о вольной жизни. Сын императора должен больше всего обращать внимание на дворян, чиновников и купцов. Подобные познания ему понадобятся, когда волей божьей он заступит отцовское место на престоле. Особенно строги родительские наставления о том, чтобы сын не волновал себя милосердием к людям на горных заводах. Ведь установленные на них порядки со времен Петра так же необходимы и теперь…
Он помнит холодные, такие рассудительные отцовские наставления, но сейчас живет иным. Он весь во власти тех или иных моментов путешествия. Чаще всего перед глазами красочность и торжественность переправы через Туру на тобольский тракт. Даже ладью для этого специально соорудили тюменские мастера. На ней он расписался: «Александр. 1 июня 1837 года» и жалел, что еще не мог после имени написать: «Второй».
А встреча в древнем Тобольске! Сколько интересного узнал из истории Сибири от тамошних просвещенных людей! Однако о многом умолчал Жуковский, ранее рассказывая о Сибири. Почему? Из-за незнания или с присущей ему хитростью нарочно мало говорил о Сибири, чтобы не напоминать наследнику престола, что там живут люди, посмевшие учинить бунт против самодержавной власти?..
Раздвинув в арке гобеленовый занавес, цесаревич вошел в гостиную и направился к роялю. Открыв крышку, он сел на банкетку и заиграл вальс Грибоедова. Потом услышал за спиной знакомое покашливание и, не оборачиваясь, сказал:
— Доброе утро, Василий Андреевич.
Жуковский стоял так же в халате, но уже побритый и надушенный.
— Что так рано проснулись, ваше высочество?
— Не спится, Василий Андреевич, не спится. Что нового?
— Есть новость, но прежде разрешите…
— Не надо ворчать, Василий Андреевич. Такое прелестное утро, меня просто растрогала птичья симфония.
— А меня разбудила.
— И меня тоже. Но как поют!
— И все же, ваше высочество, прошу вас не забывать: в вашей свите водятся люди с длинными языками. Мне будет крайне прискорбно, если…
— Понимая ваше беспокойство, обещаю…
— Вы обещали неоднократно, ваше высочество. Мне, как и вам, не хочется, чтобы государь узнал о вашем пристрастии к крепким напиткам.
— На этот раз обещаю и сдержу слово. Ведь еще несколько дней — и обратно в Петербург. Так какая же у вас новость? Курьер из Петербурга?
— Нет. Вы помните, вчера генерал Глинка рассказывал о казенных Березовских золотоносных рудниках?
— Конечно, помню. Мне еще понравилось, что казенные крепостные бунтуют, когда их отдают внаем заводчикам. Представьте, будучи казенными, люди не хотят работать на хозяев. Постойте? А собственно, почему они бунтуют и обижаются, Василий Андреевич?
— Постараюсь узнать подробности.
— Непременно. Мне все это необходимо для отчета о поездке. Я, кажется, перебил вас? Скажите наконец свою новость.
— Генерал предлагает побывать, хотя бы завтра, на Березовских рудниках.
— Думаете, там интересно?
— Как раз то историческое место, где было найдено первое русское золото.
— Не может быть! Тогда обязательно поедем! Скажите генералу, что я в восторге от его предложения!..
Ветрено.
Над Средним Уралом небо похоже на голубой выгоревший шелк. По нему медленно плывут облака, отороченные позолотой яркого солнца.
После полудня, миновав пригороды Екатеринбурга, десять разномастных троек под охраной драгун и конной полиции вынесли экипажи со знатными седоками на проселочную дорогу к Березовским рудникам.
На головной белоснежной тройке цесаревич ехал в обществе генерала Глинки и Жуковского. За ними на вороной тройке — пермский губернатор, на остальных — столичные сановники из свиты и высшие чиновники Горного управления.
Развлекая гостя, генерал рассказывал о способах добычи золота, но видел, что тот его слушал без интереса.
Александр Николаевич действительно не слушал генерала, любовался далями горного пейзажа. Однако скоро он обратил внимание на полное безлюдие. Во время поездок он привык часто видеть на дорогах людские толпы. Особенно внушительными они были в Тюмени, там даже приходилось разгонять людей, чтобы иметь возможность проехать. А тут — ни единого человека. Стояла тишина. Когда экипажи въезжали в лес, то даже прекращался цокот конских копыт, доносились только голоса певчих птиц. Удивленный необычным безлюдием, цесаревич спросил генерала:
— Отчего нет людей?
— Ваше высочество, мною приказано не допускать скопления народа по пути вашего следования. Мне хотелось, чтобы вы послушали голоса природы.
Цесаревич молча пожал плечами. Вопрос застал генерала врасплох, но, не растерявшись, он сумел на него ответить. На самом же деле отсутствие людей его тоже озадачило. Видимо, посланный на рудник чиновник особых поручений Воронков посмел допустить со своей стороны непозволительную вольность, нарушившую весь распорядок следования и пребывания гостя на рудниках. Генералом все было предусмотрено до самых мелочей. Были задуманы толпы девушек и парней, приветствующих высокого гостя, кидающих в экипаж букеты ландышей. Но сейчас ничего этого не было, стояла мучительная для генерала тишина, это тревожило, как и грустная задумчивость на лице гостя.
— Василий Андреевич, уверен, не знаете название пташек, которые сейчас так мелодично перекликаются, — нарушил молчание цесаревич.
— Вы правы, ваше высочество, не знаю, ибо слышу их голоса впервые, — ответил Жуковский.
— А вы, генерал, знаете?
— Крапивницами зовут их на Урале. Представьте, малюсенькие, неприметные пичужки, но удивительно звонкоголосые.
— Слышите, Василий Андреевич. Мало знаем мы о певчих птичках, а ведь нам следовало бы знать.
— Всего узнать невозможно, ваше высочество.
По тону, которым говорил Жуковский, наследник понял, что тот обиделся, а потому после не преминет, высказывая неудовольствие, поворчать. Жуковский в дороге любил думать о приятном прошлом или будущем. Недовольство наследником у Жуковского началось сегодня с утра от странных вопросов, вроде недавнего, о певчих птицах. Жуковский очень редко слышал птичьи голоса. Но в том, что цесаревич за время путешествия сильно распустился, ставя воспитателя в неловкое положение, Жуковский не сомневался. И это уже не первый раз. Генерал может подумать, что поэт — действительно неуч. Сановник Жуковский не терпит о себе неясных мнений. Его воспитанник знает об этом, но вольничает.
— А все-таки без людей на дорогах скучно, начинаешь размышлять о неприятном.
— На этот раз моя вина, ваше высочество. Прошу милостиво извинить.
— Что вы, генерал! Я просто высказал свое мнение. Согласитесь, у нас скучная поездка. Сами приучили меня к колоритности уральцев. В них есть какое-то особое достоинство. Они, видимо, довольны, что живут в таком крае. В Златоусте лица многих мастеров просто врезались в мою память. Василий Андреевич, помните того старика-золотоискателя с клеймом на лбу, подарившего мне самородок?
— Помню, ваше высочество.
— Скажите, генерал, правда ли, что у кержаков в скитах красивые женщины? Между прочим, у Муромцева видел его домоправительницу. Буквально не хотелось отрывать глаз от ее лица. Отчего это, генерал, ведь она самая обыкновенная простолюдинка?
— Если разрешите, то выскажу личное мнение.
— Буду рад.
— Видимо, красивые женщины есть во всех сословиях.
— А ведь верно. Вы правы. Вот ваша горничная, та чернявая хромоножка, тоже красавица. Вы согласны с моим мнением, Василий Андреевич?
— Согласен, ваше высочество.
Разговаривая, генерал не переставал гадать: отчего нигде нет людей? Тройки мчатся по безлюдным рудничным угодьям. Рукой подать до Березовского, где должен состояться торжественный обед. Может, весь крепостной народ собран именно там? Что же, наконец, случилось? Непрестанно задавал себе генерал один и тот же неприятный вопрос. Устроить посещение Березовки Глинку вынудили дошедшие до него слухи о том, что Муромцев успел насплетничать гостю, что якобы на них не все благополучно и виной тому — самодурство смотрителей. Кроме того, неожиданная задержка гостя требовала развлечений, и генерал, по совету жены, решил устроить сегодняшнюю поездку. Казалось, все было продумано и предусмотрено, и вдруг — непонятное самовольство не то управителя, не то Воронкова. Генерал не жалел, что послал в помощь управителю расторопного Воронкова, но что он наделал с народом, было непонятно. Ох уж этот управитель Блюме, ожиревший, плохо говорящий по-русски, хотя живет в стране четверть века. Генерал вынужден его терпеть, ибо у него крепкая рука в столице.
Поезд высокого гостя въехал в Березовское угодье. Уже виден живописный холм с сосновым бором, на котором стоит дом управителя. Но по-прежнему нет людей. На звоннице гудят колокола, во дворах избушек и рабочих казарм лают собаки.
Кучер лихо осадил белую тройку перед мраморным крыльцом дома. У крыльца стоял в черном фраке тучный мужчина с хохолком на облысевшей голове, рядом с ним полная женщина. За ними стояло несколько человек, там же был и чиновник Воронков. У мужчины в руках блюдо, покрытое вышитым полотенцем, на нем каравай хлеба и солонка.
Цесаревич в темно-зеленом сюртуке, точно такого же покроя, какие в Петербурге носит император, вышел из экипажа, приблизился к тучному мужчине. Генерал представил:
— Управляющий рудниками господин Блюме, ваше высочество.
Цесаревич, поцеловав хлеб, взял блюдо от управителя, передал