— Живы, слава богу, сродственнички? Пожаловала к вам не с добрыми вестями. Родитель ваш и муж, мой муженек — рабы божьи Григорий и Петр преставились в далеком краю возле Ладоги.
Дико завизжала, закричала Зотиха:
— Гришенька!..
Выкрикивая бессвязно слова, она повалилась на пол. Сын кинулся к ней, вместе с женщинами вынес ее из трапезной.
Харитонова теперь ласково смотрела на сестру Екатерину. Та подошла к ней. Они обнялись, расцеловались. Зотов, вернувшись, сказал:
— Матушка повелела немедля в колокола бить. Народ немедля на панихиду в церкви сгонять.
— Успеется, — раздельно выговорила Харитонова.
— Дак матушка так повелела.
— А я говорю — успеется! Твоей матушки слово — для меня не закон. Садись к столу. Сперва до конца выслушай, зачем к вам пожаловала.
Александр Зотов покорно подсел к столу.
— Приехала в Кыштым на прожитие. Хозяйкой приехала. Посему наказываю тебе, Ляксандр Григорич, сей же час всяких мастеров поднять на реставрацию и очистку дома. Управление заводами, всеми горными и золотыми делами Харитоновых и Зотовых велю тебе передать в руки горного инженера Хохликова, за коим вечером послать добрую тройку в Катеринбург. Матушке вашей покой отвести во флигеле подле второй башни. Самим вам с Катериной перейти на жительство во второй этаж.
Зотов, от волнения подергивая головой, резко спросил:
— Надумала про все, не спросясь нас?
— Не надумала, а порешила!
— Да как можно эдакое разом? Экое горе навалилось! Смерть батюшки! Не время о пустом думать.
— Горе это на тебя давно навалилось. Думать тебе теперь ни о чем не придется. Вот до чего за восемь лет додумался: хоромы конюшней стали.
— Я, кажись, хозяин?
— Был им по моей безвольности да по оплошности до сего дня.
— Не дозволю такого самоуправства! — вскочив на ноги, закричал Зотов.
— При мне не смей орать в доме.
— Не дозволю!
— Еще раз скажи. — Харитонова встала и взяла в руки стакан с чаем, отпила из него глоток. — Ос гыл малость. Ну да ничего.
— Видано ли дело? Явилась незваной, зачала хозяину наказы давать.
Харитонова через стол плеснула из стакана чай в лицо Зотову. Он, закрыв его руками, закричал с завыванием:
— Ошпарила-а-а! Глаза выжгла-а-а! Катенька! Помо-ги-и-и! Не вижу ничего.
— Врешь, волчий кобель! Таким кипятком и таракана не ошпаришь. Не дозволишь? Бить стану за поперечив, а не только чаем ополаскивать. Понял? На цыпочках перед собой ходить заставлю. Немало Расторгуевы от Зотовых сраму да обиды хлебнули. Ты, Катерина, сейчас же решай, чья в тебе кровь. Не вздумай моей воле супротивничать. С кем в ряд пойдешь?
— Сестра тебе, как велишь, так и будет, — ответила Катерина.
— За это спасибо говорю. Нам пора вспомнить, что Расторгуева дочери. Вот и поговорили семейно после долгой разлуки. Теперь можешь бить в колокола. Слышишь, что говорю, Ляксандр Григория? Коли не вовсе ослеп от студеного чая, ступай к матушке своей. Оботри ее слезы да порасскажи новости. Ступай. Ступай…
Зотов, беспомощно разводя руками, смотрел на жену, не двигался с места.
— Уходи, говорю, — сказала Харитонова.
Зотов, ругаясь, засеменил из трапезной. Харитонова опустилась в кресло.
— Катя, сядь со мной рядом.
Катерина исполнила ее просьбу.
— Страшно тебе, вижу, стало, как напомнила про расторгуевскую кровь…
— Неужели сможем жить, как при батюшке, опять вместе?
— Сможем! Давай чай пить, Климовна. Расторгуевские порядки с сего часа в доме…
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
1
Над Старым заводом утром метался ветер, разнося звоны церковных колоколов. Вокруг барского дома шелестела листва на липах. Дверь из кабинета хозяина растворена на террасу. Агапия в синем сарафане — в кресле возле двери. Скользили по ней солнечные пятна.Муромцев ходил по кабинету, заложив руки за спину. Управитель Комар стоял у письменного стола.
— Люди богу отмолились, а мне лба некогда перекрестить. Все, барин, из-за вашей добросердечности от разных тревог покоя нет. Только полоумный мог на это решиться. Обещание мне давали, что без моего ведома управитель пальцем не посмеет шевельнуть. Видать, слово с делом у вас не спаривается? Доколе будете потакать его своеволию? В заводе он управитель, а в остальном…
— Успокойся.
— Знали, что Комар пустил огонь в лесах на угодьях Карнаучихиной меди? Отмолчаться хотели?
— Управитель доложил об этом только вчера.
— Вон как? Мне сказать не удосужились? Аль не должна знать?
— Прошу, успокойся.
— Мой покой огонь не загасит. Сушь в лесах. Аль запамятовали, что об этот месяц на Камне ветры переменчивые? У Комара умишко не велик. Пришлый человек он на Урале. Ему наших лесов не жалко. А вы, чать, видали уральские пожары. Иной раз и богова власть не в силах их загасить. Чать, слышите, что на воле деется? Переменится ветер, повернет огонь в ту сторону, в коей есть ваши лесные угодья. Тогда как? Комара пошлете огонь заплевывать? Зачем пустили огонь подле рудника Тихона Зырина? Аль вас зависть одолела, барин? От лесного огня медь в земле не растопится.
— Господин Муромцев, я отдал приказ подпалить лес, чтобы выжечь кержаков.
— Замолчи! — резко прикрикнула на управителя Агапия. — Встревай в разговор, когда спросят. Дурак ты! В бархат вырядился, а все одно дурак, на мое понятие. Ты дождя больше боишься, чем кержаки лесного огня.
— Управитель прав. На руднике Тихона Зырина незаконно собираются раскольники. Они опасны. Старый завод и так в кольце недругов. Достаточно одной старухи Карнауховой.
— Не станете злить старуху, она вас не тронет. Чем может вас обидеть? У нее своих забот выше головы. Вот ведь до чего додумались! Считаете Комара правым, что огонь по Камню пустил. Да если генерал узнает про то, ему башку оторвет да и вам спасибо не скажет. Дружков у вас избыток. А ежели донесут генералу? Он про вас любой небылице поверит. Прежде чем связываться с расколом, меня спрашивайте. Не раз дельные советы давала. Аль позабыли?
Агапия встала, вышла на террасу, постояв на ней, вернулась в кабинет.
— При мне накажите Комару без моего дозволения ни во что не соваться. Пусть знает свой шесток. Поглядите. Не нравится ему моя просьба. От злости аж глаза закровянил. Жду, барин, вашего слова!
— Слышишь, управитель?
— Приказания от вас жду, барин. — Агапия скрестила на груди руки.
— Агапия!
— Никак голос на меня подняли? Придется, видно, без вашего приказа Комара к послушанию подвести. Комару вашего добра не жаль. Для меня же оно, как свое. Аль не так, по вашему разумению? А еще прошу: в разговоре на людях со мной голос свой не железнить.
— Гапа!
— Ладно! Понимаю, что не по злобе меня громко полным именем назвали.
— Впредь, управитель, любые желания Агапии Власовны исполнять без рассуждений, как мои личные.
— Господин Муромцев!
— Что еще?
— Я — управитель. Эта женщина…
Агапия перебила Комара:
— Чего «эта женщина»?..
— Говорит со мной, как с крепостным.
Агапия, опустив руки, медленно направилась к управителю:
— Не женщина для тебя, а баринова доглядчица над тобой. Помни о сем! Может, еще что сказать для понятности? Говорила, что умишком не больно богат.
Муромцев крикнул:
— Не слышу твоего ответа, управитель, на мое приказание!
— Господин Муромцев, я буду слушаться Агапию Власовну.
Агапия засмеялась:
— Какой сговорчивый! Пошли немедля верховых распознать про пущенный тобой огонь. Вернутся, пусть меня повидают. Толковых мужиков спосылай. Предупреди, чтобы без мошенства глядели за путем огня. Ступай!
Комар, поклонившись Муромцеву, полоснул Агапию злым взглядом. Она, уловив его лютость, снова засмеялась. Управитель вышел.
— Ты действительно груба с ним.
— Ласковой надлежит мне быть только с вами.
— Комар опытный управитель. Он многое делает…
— Я его не приглашала.
— Вот и со мной сейчас грубо говоришь.
— Неужли? Уж не обессудьте за это. Надобно о деле потолковать. Присядьте, барин.
Муромцев остановился у письменного стола, на котором стояла бутылка коньяка. Взял ее.
— Не пейте, барин.
— Да ты что?
— Сказала, чтобы не пили.
— Черт знает что такое!
— Не черт, а я знаю, что надо вам в здравом уме мой сказ слушать.
— Ну сел! Говори!
— И ваши глаза, барин, закровянились. Злобитесь на меня. Как угодно. Желаете без моего совета жить? Что ж, в добрый час.
— Говори. Готов слушать тебя.
— Должны слушать. Верно: грудится раскол возле Зырина.
— Болтают люди, что ты хорошо знаешь этого Зырина.
— Мало ли что болтают. Про вас послушать, так волосы на голове зашевелятся. Тихона Зырина на всем Камне знают приисковые люди. Я тоже возле золотых песков терлась, да вместо золота свою судьбу возле вас намыла.
— Недовольна своей судьбой?
— О другом говорим, барин. Стану недовольна — скажу. Раскол от Зырина надо не огнем спугивать. У царской власти надо помощи попросить.
— Говори.
— Надо вам немедля в Катеринбург податься да добром у генерала Глинки помощи попросить. Донесите ему о расколе в лесах Карнаучихи. Пусть генерал солдат спосылает для проверки.
— Ерунду говоришь. Генерал мне не поверит. Решит, что наговариваю напраслину. Он знает, что с Карнауховой не дружу.
— Поверит о сию пору. Ему ведомо, что кержаки бродяжат по Камню. Кержаков не меньше вас боится.
— А ты не боишься?
— Чего мне бояться? Сама кержачка.
— Да теперь они тебя вместе со мной убьют.
— Вы, барин, будто дитя малое. Сколько разов сказывала, чтобы не нудили себя такими думами. Меня скитники прокляли, а я даже не ослепла. Я скитникам нужна.
— Понятней говори.
— Аль непонятно сказала? Чтобы иной раз от вас их руку отвести, я скитников дельным упреждением от крепостных капканов спасаю. На все иду ради вашего покоя.