— Поверил?
— Кажется.
— Пообещал проверить?
— Не только обещал, а при мне отдал распоряжение послать разведку, — удовлетворенно сказал Муромцев.
— Не обманул бы хитрец-мудрец в генеральском обличии. Позапрошлый год во время бунта обещал прислать драгунов, а не послал.
— Будем надеяться. Я приказал Комару следить за дорогой к Зырину.
— Не пойму вас, барин. Пять суток пробыли в городе, а о выполнении генеральского приказа спросить у кого следует не удосужились.
— Ну просто забыл. Твой второй совет выполнить удалось нелегко.
— Пустое говорите. Иль чиновники от подачек стали отказываться?
— Затея недешево обошлась.
— Не тужите. С лихвой вернете затрату. Кого пошлют по заводам с царским указом?
— Сейчас вспомню. Ага! Столоначальника Песцова.
— Хапугу Герасима Макаровича?
— Знаешь его?
— Аль нет? Морда у него скособочена кондрашкой. Сами его знаете. Планы угодий Старцева вам перепродал.
— Не помню. Совершенно не помню.
— Когда в путь тронется?
— Не знаю.
— Опять не знаете. Ничегошеньки до конца толком не можете изладить. Все деньги за услугу отдали?
— Нет.
— Слава богу, что хоть в этом промашки не дали.
Агапия, посмотрев на аллею, увидела идущего по ней священника.
— Поп к вам плетется. К чему бы это?
— Сам вызвал.
— Неужли пожелали благодарственный молебен отслужить по случаю возвращения из города?
— Узнаешь.
Священник в поношенной люстриновой рясе, поравнявшись с беседкой, отвесил поклон, остановился, заговорил нараспев:
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Божье благословение дому сему и всем обитающим в нем.
— Заходи, отец Серафим. Садись, — не приняв благословения, предложил Муромцев.
Священник, поднявшись в беседку, с поклонами присел возле стола на край свободного кресла.
— Зело доволен, барин, повидать вас в добром здравии пребывающим. И вас, Агапия Власовна. Углядываю, что Всевышний не оставляет без милостивого присмотра.
— Может быть, выпьете чайку, батюшка? — спросила Агапия.
— Благодарствую. Откушаю с превеликим удовольствием.
Агапия подала чашку. Взяв ее из рук Агапии с поклоном, священник быстро оглядел накрытый стол, протянул руку за сахарницей.
— Малинового, свежей варки, попробуйте.
— Премного благодарен. Люблю с сахарком внакладку.
— Сделайте одолжение.
Священник неторопливо помешал ложечкой в чашке, отпил глоток, сказал:
— Повидал под утро сон, в тайну облаченный. Будто идете, Агапия Власовна, под спорым дождиком и до того ласково улыбаетесь, вроде радуетесь ненастью. Думали мы с попадьей, к чему сей сон, но знамения его не уразумели. Может, растолкуете? Мудростью Господь вас не обошел.
— Сны отгадывать, батюшка, не умею.
— Жаль. Потому эдакий сон спроста не приснится.
— Может, думали обо мне?
— Да вас всегда с матушкой в памяти держим.
— Позвал тебя, отец Серафим, чтобы объявить.
— Повелевайте, барин.
— Приказываю с амвона поведать народу радостную весть: освободил я Агапию Власовну от крепостной зависимости.
Священник уставился на Муромцева немигающим взглядом. Его губы шевелились, но слов не слышно. Вот он размашисто перекрестился и обрел речь:
— Чудо сотворили! Чудо дарования воли человеческой душе. Господь вас за это возблагодарит. — Задумавшись на мгновение, священник вскочил с кресла, хлопнул в ладоши, выкрикнул: — Вот сон-то к чему! Сон-то провидческий!
Встала и Агапия. Отошла к перилам. Стояла у колонны спиной к Муромцеву и священнику.
— Завтра же после обедни отпою молебен о здравии вашей милости. Скажу слово о сем чуде. Превеликая для народа радость.
— Не завтра, а сегодня.
— Тогда придется в колокол сполох ударить.
— Сегодня же во всех церквах завода сказать людям о дарованной вольной Агапии Власовне.
— Аминь! Дозвольте откланяться, — священник, отвесив Муромцеву особо низкий поклон, засеменил по аллее, подобрав полы рясы.
Агапия вернулась к столу. Сказала взволнованно:
— Благодарствую, Владимир Аполлонович, за вашу доброту. Дожила до поры, когда вольна называть вас по имени.
— Довольна?
— Как сказали попу, так у меня от радости дыхание перехватило.
— Кроме всего, доверяю тебе хозяйскую власть над всеми земельными угодьями, коими буду владеть по указу его величества. Сам начну думать о новых заводах.
— За доверие спасибо. Про новые заводы рано замыслили. Сперва приберите к рукам медные угодья, а уж тогда возле самых жирных руд о заводах помышляйте. По вашему решению, придется мне, оглядывая медные угодья, вести беседы с их хозяевами. В этом не сплошаю. Вольная, по-иному буду с господами разговаривать, кои вздумают вам поперек дороги становиться. Только, по совести говорю, в медной руде ничего не смыслю. Нет у меня понятия в горном деле.
— В этом поможет управитель.
— Увольте. Для сего у вас рудознатец лучшего разума имеется.
— Кто?
— Михайло Кривой.
— Первый раз слышу. Он рудознатец?
— Частенько про дельное мимо ушей пропускаете. Правильно решили — новые угодья под мою власть отдать. Лучшие медные руды покоятся в земле Камня возле тайных кержацких укрытий. Стали о сохранности своей жизни думать? Не зря, значит, напоминала об этом.
К беседке, запыхавшись, подбежали две девушки. Агапия, оглядев их, строго сказала:
— Помолчи, Грунька, отдышись сперва.
— Батюшка барин!
— Отдышись! Барин скороговорки не любит.
— Гостья пожаловала. В карете о шести лошадях. Драгуны с саблями возле кареты.
— Где она?
— Я их, батюшка барин, осмелилась в красную залу провести. Сказались княгиней Горемыкиной.
— Чего болтаешь!
— Истинный Господь, княгиней себя величали.
Муромцев взглянул на Агапию:
— Кого еще черт принес?
— Ума не приложу. Может, из столицы кто?
— Надо узнать.
Муромцев скинул халат, вышел из беседки и зашагал по аллее к дому. Агапия беззвучно рассмеялась, допила остывший в чашке чай.
— Идти нам? — спросила Груня.
— Успеете. Княгиня не к вам пожаловала. Крови в тебе, Грунька, излишек. Пробежалась самую малость, а рожа, как морковка, раскраснелась. Гостья, поди, старуха?
— Упаси бог. Вовсе не старая. Ростом высокая. Вся в кружевах. На тело тощая. Два лакея при ней да еще господин в пестрых штанах, при фраке.
— На прилик какова?
— Видная, но до вашего лика не дошла.
— Ох, Грунька! Успела, шельма, обучиться приятное людям сказывать.
— Чать, правду молвила.
— Баской меня считаешь?
— Будто нет.
— Ладно. А теперь вот что скажу. Станешь услужать только мне. Обрадовалась? Тебе радость, а рты обе раскрыли. После скажу, в какую палату переберусь из своей горницы. Душно в ней. Думать не могу в тесноте. Мечтами иной раз до самых звезд дотягиваюсь. — Заметив растерянность девушек, улыбнулась: — Да разве поймете, вострухи, о чем мечтаю. Ладно. Убирайте со стола.
Все так же улыбаясь, Агапия шлепнула Груню по спине, спустилась из беседки в аллею и пошла в глубину парка.
На колокольне заводского собора загудел набат. Девушки в беседке закрестились. Груня побежала за Агапией. Догнав ее, крикнула:
— Агапия Власовна, никак опять в заводе пожар!
— Дуреха! По другой причине набат. Поп народу скажет о моей вольной. Кончилась для меня крепость…
* * *
Приехавшая княгиня Елизавета Михайловна Горемыкина привезла Муромцеву письмо от шефа жандармов графа Бенкендорфа. Заводчик, прочитав краткое содержание письма в форме приказания, уяснил, что нежданная знатная гостья приходится родственницей его жене — Елене Павловне. В Старый завод прибыла осведомиться о состоянии ее здоровья и лично убедиться в болезни.
Тон письма Бенкендорфа не оставил у Муромцева сомнений насчет того, что появление княгини — результат тайного доноса. Ясно было и другое: для успеха миссии ей даны права быть требовательной. Самое неприятное для Муромцева было то обстоятельство, что о ее приезде известно генералу Глинке, предоставившему княгине для безопасности передвижения на уральских дорогах эскорт драгун.
Княгиня уже с самого начала рассердила Муромцева, когда без высокомерия, со светской учтивостью, но с непреклонной твердостью потребовала, чтобы с дверей комнаты хозяйки были сняты замки. А потом всполошила дворню, пожелав расположиться во втором этаже, рядом с комнатами больной хозяйки.
С барином разговаривала только по-французски. Под руку гуляла с немощной хозяйкой по парку. Агапию Власовну к себе не призывала. Поручения к ней передавала через своих лакеев. Агапия причуды гостьи принимала с виду спокойно, но Груня знала, что Власовна подолгу не гасила свечи — никак не могла заснуть…
Третий день пребывания княгини у Муромцева был воскресным. Муромцев вызвал Агапию, передал ей пожелание Горемыкиной, чтобы она сопровождала княгиню и больную хозяйку к обедне. В экипаж Агапия села без кровинки в лице. Появление в церкви жены заводчика спутало помыслы молящихся, даже служивший обедню отец Серафим, от волнения обливаясь потом, путал слова иерейских возгласов.
Возвращаясь от обедни, Агапия впервые услышала голос Елены Павловны. Но о чем она разговаривала с княгиней, так и не узнала. Разговор шел по-французски.
В тот день после обеда Агапию позвали на второй этаж. В комнате увидела в креслах гостью и хозяйку, которая неожиданно спросила:
— Как зовут твою борзую?
— Мушка, барыня.
— Красивая. Любуюсь ею из окна… Не злая?
— Ласковая, как котенок.
— Позволь мне с ней погулять?
— Извольте.
— Вечером пойду в парк с Елизаветой Михайловной. Пойдешь с нами?
— Прикажите.
— Конечно, Леночка, она с нами пойдет, — холодно сказала княгиня, осматривая Агапию в лорнет. — А сейчас свободна. Придешь в парк с Мушкой после вечернего чая. Не забудешь?