Агапия поклонилась хозяйке; переведя взгляд на княгиню, с той же учтивостью поклонилась и ей. Дойдя до двери, обернулась, снова поклонилась и вышла.
— Неужели действительно бывшая скитница?
Елена Павловна, задумавшись, ответила на вопрос княгини:
— Затрудняюсь судить, однако слышала об этом.
После возвращения Агапии со второго этажа дворня ходила, как потерянная. Никому не верилось, что умалишенная барыня ласково попросила у домоправительницы для прогулки борзую. Всем казалось, что все происходящее в барском доме после приезда столичной гостьи не явь, а сон…
* * *
— Выслушивать ваши наставления у меня нет времени, а главное — нет желания. Привык обходиться без советов, тем более ваших. Вы приехали по собственному почину навестить мою больную жену. Я этому не препятствовал, предоставив вам в доме необходимый комфорт. Однако вы, воспользовавшись моим радушием, гостеприимством хозяина, позволяете себе нарушать в доме установленный порядок. За дерзкий ответ вашего лакея домоправительнице я приказал его выдрать на конюшне. С полным уважением к вашему званию, княгиня, мне все же приходится обратить ваше внимание на недопустимое поведение в моем доме.
— Тем не менее, вам придется меня выслушать, Владимир Аполлонович. Но вынуждена предупредить: настоящая беседа ни мне, ни вам удовольствия не доставит по той простой причине, что будет касаться вашей семейной жизни. Говорить будем по-русски.
— Мне безразлично, на каком языке пойдет неприятный разговор.
— По-русски, Владимир Аполлонович. В родном языке больше ясности. Да и вам будет легче. Годы, прожитые вдали от общества, в глухом краю, заметно отразились на вашей французской речи.
Беседа Муромцева с княгиней шла в кабинете хозяина. Горемыкина в черном платье сидела в кресле, стоявшем под большим портретом Багратиона. На холеном лице Елизаветы Михайловны с тенетами морщинок красивы темные глаза с легким прищуром из-за близорукости. У нее плавные жесты. С особым изяществом подносила она к глазам лорнет.
— Мне до сих пор неясно, что заставило вас вспомнить о здоровье моей жены?
— Странно, а я была уверена, что в письме Александра Христофоровича Бенкендорфа об этом сказано. Граф обещал ее величеству.
— Прикажете понять, что о вашей поездке известно императрице?
— Конечно. Это ее повеление. Именно императрица заинтересовалась судьбой вашей жены со слов наследника престола. Удивлены? Неужели забыли о чести, которой вас удостоил его высочество в Екатеринбурге, посетив ваш дом и повидав Елену Павловну? Красота Леночки поразила наследника. От генерала Глинки он узнал о ее загадочной болезни и затворнической жизни.
— Слишком длинный язык у нашего генерала.
— Успокойтесь. Его превосходительство на редкость скудно осведомил Александра Николаевича о вашей семейной жизни. Я уверена, что знает о ней достаточно много, но, щадя вас, просто предпочел умолчать о самом интересном, затрагивающем какие-то нежелательные для огласки стороны вашей жизни. Светская лаконичность генерала удивила цесаревича. Будучи человеком необычайно душевным, наследник по возвращении в Петербург беседовал с императрицей о таинственной судьбе молодой красавицы, увиденной в Екатеринбурге. Передал ей также разноречивые слухи о состоянии ее рассудка, а главное — о ее жизни, окутанной тайной.
— О какой таинственности может идти речь? Жена живет в доме мужа. Все законно.
— Как будто законно. Много лет в вашу жизнь никто не решался вторгаться, чтобы узнать семейную правду. Все было законно, пока рассказ наследника о жене дворянина Муромцева не дошел до моего слуха.
— Продолжайте.
— Будучи в родстве с матерью Елены, я немедленно просила ее родителей известить меня о жизни их дочери на Урале. Получила ошеломляющий ответ: уже несколько лет им ничего не известно о дочери. Она не пишет писем. Муж не отвечает на письма родителей. Единственное, что они знают — дочь тяжело больна. Когда отец Елены пытался повидать ее, то не был вами допущен в дом. Вы его даже выдворили из Екатеринбурга.
— Отец Елены Павловны дважды был у нас. Но приезжал за деньгами.
— Не пожелав повидаться с родной дочерью?
— Она тогда была действительно тяжело больна.
— Вам не стыдно его оговаривать?
— Я говорю правду, княгиня.
— Какое счастье для Леночки, что императрица слишком близко приняла к сердцу рассказ обожаемого сына. По ее повелению в Екатеринбурге побывал верный человек графа Бенкендорфа. Минуя начальство, собрал сведения о вашей семейной жизни.
— Понимаю. Неведомый мне негодяй собрал на базарах грязные сплетни. Ловко!
— Рекомендую: о верных людях графа Бенкендорфа быть в суждениях сдержанным. Это для вас, пожалуй, даже небезопасно. От того, что императрица услышит из моих уст, будет во многом зависеть дальнейшее расположение к вам августейшего монарха. Насколько мне известно, он к вам милостив. Вам лучше быть учтивопокорным, господин Муромцев. Я прибыла к вам по велению императрицы, чтобы позаботиться о судьбе моей родственницы — Елены Павловны Муромцевой. Надеюсь, теперь-то вам все ясно?
— Как долго намерены быть гостьей в моем доме?
— Надеюсь уехать завтра, но сейчас прошу выслушать мое мнение.
— О чем еще?
— Не о чем, а о ком. О вас.
— Говорите.
— В своей жизни мне приходилось видеть разное в дворянской среде. Однако дворянина с подобными деяниями вижу впервые.
— Княгиня, а ведь вы находитесь в моем доме.
— К сожалению, да. Но даже это обстоятельство не заставит меня не сказать вам всей правды. По дороге к вам мне довелось услышать о ваших поступках, о которых на Урале ничего хорошего не говорят. Не думайте, что о подобных способах управления неизвестно императору. Известно. Но он считает пока еще преждевременным что-либо менять в исторически сложившемся сословном укладе империи. Но должен быть рубеж отношений между вашими крепостными, всеми, кто вам подвластен на ваших заводах, и теми, кто составляет опору империи — дворянами. И я намерена помешать, положить конец жестокому обращению с вашей женой. Пробыв в доме шесть дней, пришла к твердому убеждению, что потеря душевного равновесия несчастной Леночки — это результат вашего бесчеловечного отношения к ней, а также всего придуманного для нее мучительного жизненного уклада в вашем доме.
— Прошу вас отдавать ясный отчет в том, о чем вы говорите!
— Мне дано право сказать вам правду. Итак, по причинам, известным только вам, ибо о них не хочет говорить ваша жена, привезя ее на Урал, вы создали для нее невероятные условия, граничащие с изводящими душу пытками, объявили умалишенной, заперли на замок. Сделав это, получили возможность вести желанную вам жизнь, предаваясь непристойным страстям.
— Ваши слова сродни клевете. Елена больна!
— Да, она больна, у нее истощены нервы. Больна от всего, что видела за прошедшие годы около себя в доме мужа. Но даже и теперь эта мученица ни одним словом не обвиняет вас. Вы настолько запугали ее, что заставили принять обет молчания.
— Ей не в чем обвинять меня. Она вольна в своих поступках.
— Есть. Но она слишком горда. Горда и старается гнать от себя мысль, что красавица старообрядка, крепостная девка, — ваша любовница. Да разве она единственная у вас?
— Это уж слишком! Замолчите!
— Не могу молчать! И вы дослушаете меня до конца. Если же попробуете поступить иначе, я сделаю это в присутствии генерала Глинки, а тогда все дело примет иной оборот. Кстати, он тоже получил надлежащее указание от Бенкендорфа на тот случай, если вы недостаточно учтете, что вам может грозить. Думаю, настало время сказать и о главном. Привезенный мной англичанин доктор Вильсон из своих наблюдений за Еленой Павловной неопровержимо установил, что она умственно совершенно здорова, но страдает незначительным нервным расстройством.
— Он лжет! Кто дал ему право утверждать это? Вы не смеете!
— Вы напрасно злитесь. Это право ему и мне дала сама Елена Павловна. Вчера она, наконец, пролила свет на то, что произошло с ней в брачную ночь. Вы-то ведь помните об этом, господин Муромцев? Из-за своего отвращения к вам она чуть не наложила на себя руки, но вы успели увезти ее на Урал и изолировать от всех, заперев на тяжелые замки. А Елена, возненавидев вас, решила симулировать сумасшествие, чтобы избавить себя…
— Довольно! — потеряв самообладание, закричал Муромцев. — Слышите, довольно! Я могу…
Княгиня, словно бы не замечая возбуждения Муромцева, спокойно говорила:
— Елена — в бабушку по характеру. Когда император Павел приказал дамам на улице для его приветствия выходить из экипажей, она, не подчинившись повелению, объявила себя параличной и стала ходить только после его смерти. Видите, как!
Княгиня, помолчав, продолжала:
— Елена — наследница вашего состояния. Ради сохранения ее жизни придется увезти ее в Петербург.
— Нет! Это невозможно!
— Я понимаю всю деликатность вашего положения. К сожалению, другого выхода не вижу. Придется увезти. Но оставлю вам право объявить, что отправили свою жену для лечения за границу.
— Я сказал — нет! — не унимался Муромцев.
Лицо княгини окаменело, глаза, не мигая, впились в Муромцева, голос медно отчеканил:
— Елена завтра со мной покинет ваш дом. Предоставит вам полную свободу вести привычный образ жизни. Но завтра и вы будете сопровождать нас в Екатеринбург, дадите мне возможность в присутствии генерала прочитать ваше завещание, убедиться, что именно Елена является единственной законной наследницей.
Муромцев, схватив со стола канделябр, высоко поднял его над головой, бросил на пол и выбежал из кабинета. Княгиня не шевельнулась…
Она увидела, как быстро открылась дверь около портрета Багратиона и вошла Агапия.
— Никак упало что?
— Подслушивала?
— Не обучена этому, ваша светлость. Рассердился барин, а ему заказано сердиться. К обеду пришла вас пригласить…