— А ведь опять не засну.
— Чать, не в диковину такое?
— Почем знаешь?
— Глаза видят.
— Хороший ты, старик.
— Спасибо на добром слове.
Агапия ушла. Каллистрат, не слюнявя пальцы, загасил свечи.
— Вижу, барин, жить с барским достоинством никогда не научитесь. — Скрестив руки на груди, Агапия ходила по кабинету, говорила прерывающимся от волнения голосом. — Аль из упрямства понять не желаете? Сокрытие карнауховского человека честь вашу марает. На что вам Стратоныч? Аль своих катов мало? Что, если Василиса заявит в городе о его побеге? На Старый завод следователи раньше всего явятся. Приучили одаривать подарками за сокрытие ваших незаконностей. Аль мало поношений приняли от заезжей княгини?
— Не твое дело рассуждать об этом. Стратоныч останется при заводе в ведении Комара. Сам черт не заставит меня вернуть его Карнауховой. Никогда не прощу ей дерзости при последней встрече.
— Сами виноваты. Сунулись обвинять старуху, что замыслила вас со свету сжить. Слушайте больше бабий язык Комара, так не такое еще испытаете.
— Перестань. Сказал — не твое дело. Ты лучше объясни, почему не поехала к Харитоновой? О своих делах забываешь, а в чужие вмешиваешься.
— Не поеду к Харитоновой.
— То есть, как это не поедешь? Трусишь? Монахов не побоялась, а здесь в кусты.
— Монахов на испуг взяла, а Харитонову чем прикажете испугать?
— Попробуй по-умному обмануть.
— На этом вы наторели, а я не успела.
— Думай, что говоришь.
— Аль неправду сказала?
— Замолчи!
— Не орите, и так голос сиплый.
— Ты с ума сошла?
— Нет, покамест в уме. Вот вы больно волю голосом взяли. Может, утихомирить, как прошлый год, когда под дверью моей опочивальни допуска выпрашивали? Могу. Ишь, как зло уставились на меня. Хватайте, что под руку попадет. Не кидаете? Знаете, брошенное могу в обрат кинуть. Все у вас на обмане. За всю жизнь одно хорошее дело сотворили — волю мне дали, а бумагу о том в кулаке зажали. В набат били, извещая народ, а сами врали. Слышала, как спевались с Комаром о моей судьбе. Места не могу с той ночи найти.
— Опять подслушивала?
— Ежели не отправите Стратоныча нонешний день к Анисье Ведеркиной, запрягу коня, поеду сказать генералу, что Комар замыслил недоброе супротив Карнауховой и Зырина. Про себя тоже вашу думу слышала.
— Погоди, Агапия, я, кажется, тогда был очень пьян. Голова болела по-плохому.
— Пословица водится: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Согнать меня задумали? Смотрите, чтобы сама от вас, осерчав, не сошла.
— Послушай, Агапия…
— Досыта наслушалась вашего вранья. Отсылаете к Харитоновой ваше имя крепить, а сами против меня темное замышляете.
— Когда это о тебе с Комаром говорили?
— Позабыли? Тогда ему блюдо с гусем со стола утащить дозволили.
— Какого гуся?
— Позавчерась это было. Стратоныча допрашивали после ужина.
— Но при чем гусь?
— При том, что вышибла его из Комариных рук, когда со стола сволок. Аль не дозволяли ему гуся дожрать?
— Не разрешал.
— Соврал, стало быть?
— Мне, надеюсь, веришь?
— Нет! Не верю! Дурой была, что ране верила. Лаской бабьей одаривала, за жену была, а вы перед Комаром хвастались, что вольную дали мне только на словах. Аль меня, как венчанную жену, в полоумную обрядив, на цепь посадите, когда у вас надобность во мне минет?
Агапия позвонила в колокольчик. Не дождавшись прихода слуги, пошла к двери. Распахнула ее створу. Увидела в двери Каллистрата, закричала на него:
— Трезвонила. Оглох? Комара сюда, немедля!
— Слушаюсь, Агапия Власовна.
Агапия захлопнула створу двери.
— Зачем Комар понадобился?
— Соскучилась.
— Не позволю придираться к нему.
— Погляжу, как запретите.
— Он выполняет мои приказания.
— Тогда заставлю вас не отдавать худых приказаний.
— Да как ты смеешь так со мной разговаривать?
— Не смею?..
— Перестань! Бумагу о вольности держу у себя из-за боязни, что, получив ее, уйдешь.
— Куда? По маковку в вашей недоброй славе утонула. Меня люди хуже вас ненавидят. Думают, что заодно с вами в барыню играю. Не отдадите вольную, сама ее у генерала добуду.
Муромцев торопливо открыл ключом ящик стола, достал из него бумагу:
— Возьми.
Агапия взяла от Муромцева бумагу, развернув ее, пробежала глазами. Вошел в кабинет Комар. Почувствовал недоброе, быстро подошел к Муромцеву. Агапия спросила его:
— Слушай. Барин тебе сказал, что только на словах мне вольную дал. Говорил?
— Кажется, говорил.
— Так гляди, бумага о сем из бариновых рук перешла в мои. Уразумел? — Агапия, сложив бумагу, спрятала ее на груди под платье. — Дале слушай. Стратоныча немедля отправь в Ксюшино. Сдашь его под расписку Анисье Ведеркиной.
— Его нет, мадам.
— Куда делся?
— Убежал.
— Я приказал тебе держать его в подвале.
— Виноват. Мерзавец меня обманул.
— Врешь! Куда спрятал?
— Именем бога клянусь: мужик убежал.
— Когда убежал?
— Вчера вечером, господин Муромцев.
— Помнишь, что обещал тебя выпороть, если мужик сподличает?
— Его поймают. Как найдут, немедленно отошлю в Ксюшино.
— Врешь! Не убежал Стратоныч. Запрятал ты его. Спросите, барин, куда запрятал.
— Где карнауховский мужик? — послушно повторил вопрос Муромцев.
— Убежал!
— Ладно. Сейчас скажешь.
— Не трогай его, Агапия.
— Обязательно трону. Вдоволь от него натерпелась неуважения.
— Нагайки не дам.
— У меня кулаки есть.
Комар кинулся к двери, но Агапия загородила ему путь. Управитель закричал:
— Господин Муромцев, если эта баба тронет меня…
Сильный удар в лицо заставил Комара отшатнуться назад. За
ним последовал другой, третий. Управитель со стоном упал на пол. Агапия пинала его ногами. Муромцев пытался схватить ее сзади, но она вырвалась. Обозлившись, Муромцев схватил с письменного стола нагайку, пошел к Агапии.
— Хлестнешь, барин, станешь слепым по свету ходить. Вот тебе крест!
Муромцев торопливо сказал:
— Что ты? Что ты? Не трону! Успокойся!
— Брось нагайку.
Муромцев выполнил приказание.
— Так-то лучше. Пока живу под вашей крышей, всех заставлю себя признавать!
Комар еле поднялся с полу. Агапия пошла к двери, взглянув на него, сказала:
— Благодари бога, что злоба во мне мимолетная, а то бы в постели отлеживался. Теперь станешь уважать! Я вышибу из тебя подлость. Зайдите, барин, через часок. Поговорим, о чем мне беседовать с Харитоновой. Комара не больно жалейте. Сами обучаете его меня не уважать. Чую, что по вашему приказу Стратоныча спрятал. Но я дознаюсь. Слово даю!
В Кыштым к Марии Харитоновой Агапия ехала в одиночестве.
Легкий экипаж вез вороной горячий конь. Дорога проходила лесом, и на нее ложились косые тени. Горел закат. Залюбовавшись осенним нарядом деревьев, Агапия сдерживала ход коня. Ему это не нравилось. Он отфыркивался, мотал головой, дергая вожжи, надеясь получить разрешение бежать в полную силу.
Агапия охотно в пути отыскивала в своей памяти радостное. А самое радостное давно пережила в избе Тихона Зырина. Побывав недавно у него на руднике, она все сильнее подпадала под власть ожившего чувства. Любовь к Тихону настойчиво заставляла думать о нем. Не раз она порывалась вновь свидеться с Зыриным.
Жить в доме Муромцева становилось тягостно. Если бы Агапия могла куда-нибудь уйти, ушла, не задумываясь. Но места такого не было для нее. Пойти к людям на прииски не в состоянии. Для всех Агапия ненавистна заодно с Муромцевым.
Выехав из Старого завода, она собиралась свернуть с большака на медный рудник Зырина. Но в последний момент раздумала, а вернее, просто не решилась…
Березовые рощи справа и слева от дороги. Деревья в них древние, плакучие. Засыпаны колеи дороги опавшей листвой. Шелестят золоченые березы, но летней певучести в шелесте уже нет.
Донеслась песня. Агапия увидела: впереди вышла из леса на дорогу из березового царства женщина, опираясь на посох. Идет легко. Слышит топот конских копыт, а не оборачивается. Идет и поет. Видать, бесстрашная, если одна не боится вышагивать в осенней березовой бесконечности. Ни корзины в руках, ни пестеря за спиной нет, да и посох в руке женщины без надобности.
Поет женщина, да и песня по напеву нетоскливая.
Агапия ослабила натянутые вожжи, лошадь пошла рысью. Нагнала путницу на мостике через ворчливую горную речку. Остановила коня. Переглянулись друг с другом. Одежда на путнице простая, только платок на голове повязан, как у скитницы. Привлекли внимание Агапии глаза незнакомки, колючие, но незлые.
— Может, по пути? Садись. Босая ведь.
Путница молча села в экипаж. Заметив у Агапии за поясом пистолет, с улыбкой спросила:
— С огнем ездишь?
— Для обережения. Какое время на Камне? Чать, баба.
— Вроде так. Спасибо, что посадила. Денек ведреный, а все одно притомилась. В Катеринбурге была.
— Пошто лесом шла?
— Дорога короче. Лес мне ведомый. Рощами как в сказке идешь.
— Из этих мест, стало быть?
— Уральская.
— Улыбкой обзавелась, оглядывая меня? Аль видались где?
— Припомни.
— Вроде незнакомая мне.
— Позабыть немудреное дело, ежели с той поры годы минули. Шаг-то у них был для тебя не из радостных. Агапия ты. Из скита с Иремель-горы. Так? Ноне жительствуешь подле Седого Гусара.
— Будто впрямь знаешь меня. Тебя не помню. Прости.
— Бог простит. Бывает, иной раз из памяти самая крупная горошина выкатится. По одеже ты вовсе барыня. Видать, заводчик холит твою пригожесть.
— Все знаешь?
— Как не знать, ежели скитскому проклятию не покорилась. Проклятая живешь. Но все же побаиваешься за свою головушку, потому и при пистолете. Жизнью своей со всех скитских беглянок кару проклятия сияла. Старцы и старицы боле не проклинают их. Понимают, что нет силы у их проклятий, ежели ты живехонька.