Колоды ульев. От них тени на земле. Избушка среди кустов. В ее окошке тусклый свет. Не видать Тихона на пасеке. Неужели Манефа зряшное болтала, чтобы взбаламутить душевный покой?
Постояв в нерешительности, Агапия пошла к избушке. Дверь в нее раскрыта. Она шагнула в сени, из них в горницу. Увидела Тихона у стола. Свечка горела, а он сидел, положив голову на руки.
— Пришла я! — громко сказала Агапия.
Тихон вскочил. Смотрел на пришедшую, будто не верил, что стояла она перед ним живая.
— Пришлая!
Тихон шагнул к Агапии, а она метнулась к нему, прижалась, и совсем задохнулась от счастья, когда Тихон поднял ее на руки…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1
Садов в Екатеринбурге избыток.
В осеннюю пору городские площади, улицы и переулки густо усыпаны опавшей, мертвой листвой, от ее шевеления на земле слышны настораживающие шорохи и шелесты — озвучивать свой путь по уральской природе осень — мастерица. Деревья она оголяла без торопливости; в осенней окраске, совсем будто по-новому предстали перед людскими взорами привычные обличил домов, несхожих между собой по дородности и убогости…
Оскудела листва на ветвях плакучих берез карнауховской рощи, и опять стали приметными для любых глаз трещины на белых колоннах, украшающих фасад дома. Нежданно оборвалось в его летнем обиходе беспечное житье дворни. И все от того, что из Ксюшина раньше срока вернулась хозяйка. Кирилл же не докучал дворовым своим присутствием — он часто разъезжал по окрестностям Екатеринбурга. Дворня надеялась: Василиса Мокеевна выполнит свое твердое намерение дождаться в селе первой пороши. Но хозяйка решила по-иному. Все обитатели дома не сомневались, что у старухи для этого появились веские причины, о которых велись пересуды, когда поблизости не было ворчливого Тараса Фирсовича. Ему-то эти причины известны, челядь была уверена в том, но у кого же из слуг хватит смелости спросить о них старого камердинера.
С возвращением хозяйки в доме ожила обычная для него суматоха. Гости званые и незваные не переводились с утра до ночи.
На пятый день после приезда старухи из Ксюшина вернулись Ксения и Кирилл, а с ними прибыл и Сергей Ястребов.
У комнатных служанок, наблюдавших обхождение молодой хозяйки с крепостным парнем, от удивления разевались рты. А приказание Василисы Мокеевны изготовить для Сергея постель в серебряной гостиной заставило слуг окончательно растеряться от догадок. Да и как было им не прийти в замешательство: всем известно, что из этой гостиной водится дверь в опочивальню Ксении Захаровны. Правда, дверь много лет на глухом запоре, а у кого хранится ключ от ее замка, знает только Тарас Фирсович.
Первое же появление Карнауховой в соборе у ранней обедни в сопровождении Сергея Ястребова насторожило и озадачило городских сплетниц. Они кинулись за дознаниями про новости на карнауховский двор. Но люди на нем оказались на язык тугими. Несмотря на это, по городу пошли в гулянки слушки о разного рода новшествах в укладе дома знатной миллионщицы…
Солнце садилось при порывах холодного ветра.
Перед подъездом карнауховского дома кучер Патрикей остановил бег вороной тройки. Из экипажа сошла Мария Львовна Харитонова, легко поднялась по гранитным ступеням к белым колоннам и вошла в парадную дверь.
В просторной раздевальне краснощекая девушка с низким поклоном приняла от важной гостьи накидку горностаевую и побежала, шлепая по паркету большими, не по размеру домашними туфлями, но громкий окрик Харитоновой заставил ее остановиться.
— Куда понеслась?
— Знамо, хозяйку повестить.
— Знаешь, кто я?
— А то нет. Харитонова вдовствующая.
— Ишь ты! На язык, видать, скорая. Как это раньше тебя не примечала?
— С энтой весны только замаячила в доме. Потому и не примечали.
— На уральской земле сотворилась?
— Из-под Кушвы родом. Одначе пойду?
— Не надо. Сама в доме все углы знаю.
— Ксения Захаровна в малой столовой чаевничают.
— А старая барыня?
— Ее в доме нету. С час времени куда-то на тройке подалась.
— Та-а-ак! — Харитонова придирчиво оглядела себя в зеркало. Проходя мимо девушки, приветливо потрепала ее по щеке: — Баская уродилась на чью-то мужичью беду.
— А виновата в том, что ли? — оправдывалась девушка, но, встретившись с нахмуренным взглядом гостьи, убежала в людскую.
Стены в малой столовой обиты зеленым шелком с золотыми блестками. На индийской земле выткан шелк, а привезен Ксенией из Петербурга. Вокруг тяжелого стола двенадцать кресел красного дерева. В одном из них ближе к самовару — Ксения Захаровна, напротив нее сидел незнакомый Харитоновой молодой человек.
Увидев гостью, Ксения удивленно воскликнула:
— Марьюшка! Глазам не верю! Ты ли?
— Я самая, Ксюшенька. По старой привычке, явилась незваной, потому на порог дома для меня запрет не наложен.
Расцеловавшись с Ксенией, Мария Львовна подсела к столу. С нескрываемым любопытством разглядывала незнакомца.
— Кто такой, Ксюшенька?
— Разве не знаешь нашего мастера Сергея Ястребова?
— Гляжу на него впервые, но про дар, коим его бог одарил, вдоволь наслышана. Обликом, на мой взгляд, вовсе приятный. Будем знакомы, мастер из-под Оглядной горы. Харитонова я, до замужества — дочь Льва Расторгуева. Родом ты из наших Каслей?
— Да.
— По глупости покойный муженек тебя Василисе Мокеевне продал.
— Чай станешь пить? — спросила гостью Ксения.
— Налей, ежели не остыл самовар.
— Только подали.
Взяв из рук Ксении чашку с чаем, Харитонова поставила ее перед собой и, не отводя глаз от Ястребова, спросила:
— Василиса Мокеевна куда подалась?
— К генералу Глинке поехала, — ответила Ксения.
— Понятно. Надо ведь полагать, все по делам медной руды хлопочет?
— Нет. Вольную законом утверждает.
— С кого крепость сняла?
— Вот с него.
— Не скажи! — Харитонова поглядела на Ястребова, потом на Ксению. — Неужели худо мастеру без воли?
— Надо Сергею вольным быть.
— Так. Не боитесь, что, став вольным, сойдет от вас дельный мастер? Крепостные на воле позабывают про благодарность своим благодетелям. Все твои фантазии, Ксюшенька?
— Угадала. Мои, Марьюшка. Едет Сергей в Петербург обучаться мудрости ваятеля, сама с ним еду.
Харитонова, поглядывая на Ксению, допила чай, опрокинула чашку на блюдце вверх донышком, сокрушенно вздохнув, сказала:
— Выходит, иной раз дивные дела творятся втайности.
— Сама виновата, что редкой гостьей у нас стала. Берложишь в Кыштыме.
— У меня там хорошо. Леса да горы. В отцовском доме все на свой вкус переладила.
— С Катериной не ссоришься?
— Поладили. Чать, сестры. Зотовскую родню привела в христианский вид. Припеваючи живу в одиночестве.
— В одиночестве?
— Будет, Ксюша, насмешничать над подругой.
— А Хохликов куда делся?
— Петр Данилович при мне. Дельным человеком оказался. Во всем ему доверяюсь.
— Ну и слава богу. При мужчине и вдоветь легче.
— Язык у тебя, Ксюшенька, вовсе без косточек. Чего это оглядываешь меня? Наряд не нравится?
— Все в тебе в самый раз. Жир слила и худобой себя украсила. В глазах эдакий блеск с грешком. Хороша стала.
— Да будет тебе при молодом человеке мои старые кости перебирать.
— Вот, Марьюшка, бывает и так, что ради одного дельного человека душой и телом можно помолодеть.
— Истинно. Верен счет, коли в руках приход. Долго прогостишь в столице?
— Устрою Сергея в хорошем месте и вернусь.
— Ох, милая, не зарекайся. А вдруг на какой тропе петербургской свои старые следы разглядишь?
— Разгляжу и сотру их новой поступью.
— Тебе, конечно, видней. Говорят про тебя в городе.
— Знаю! Говорят! Только ты себя об этом догадками не мучь. Придет время, сама тебе обо всем расскажу.
— Сейчас не скажешь?
— Нет!
— При мастере не хочешь тайну бабьей души раскрыть?
— Просто время не вышло. При Сергее обо всем могу говорить. Он мою тайну знает.
— Так! И на том спасибо. Все же ниточку о твоей правде будто и уразумела. — Харитонова выразительно посмотрела на Ястребова.
В столовую вошла Василиса Карнаухова в сопровождении горничной.
— Здравствуй, Харитониха. — Но, не обняв гостью, Карнаухова сразу же села в кресло. — Клавка!
— Слушаю, хозяюшка.
— Тащи домашние туфли.
— Сичас.
— Погоди. Разуй сперва меня.
Девушка, встав на колени, сняла с ног хозяйки козловые ботинки.
— Слава Создателю! Страсть как обутки ноги нажали. Будто огнем их жгло. Генерал мне о том, о сем говорит, а у меня одна мысль: скорей до дому добраться, да разуться.
Карнаухова встала, в чулках подошла к самовару, пощупала его бока ладонями и, довольная, сказала:
— Налей, Ксюша, в самую пору по горячести.
Горничная принесла сафьяновые туфли на беличьем меху.
— Погоди, Клавка, пусть ноги жизнь обретут. Не нужна пока мне. Ступай.
— Как генерал, матушка? — спросила Ксения.
Отхлебывая торопливо горячий чай, Карнаухова ответила:
— Принял хорошо. Про тебя спрашивал, велел кланяться.
— Вольную узаконил?
— А как же! Ты, Серега, немедля к нему поезжай. Пожелал государев хозяин Урала на тебя собственными глазами поглядеть. Высокого мнения о твоем даровании. Я дала согласие, что ты ему покойного родителя из нашего голубого мрамора выдолбишь. Понял? Позабыла, что вольность тебе дала, да, по старой привычке, без твоего согласия наобещала. Так уж сделай милость, не роняй мое достоинство, от моего обещания не отказывайся.
— Я понимаю, Василиса Мокеевна.
— Поезжай. Генерал, сам знаешь, с норовом. Ждет он тебя. На тройке поезжай.
— Я тоже с ним поеду, матушка.
— Совсем дельное надумала. Может, генерал какое поручение тебе даст. Ступайте. Серега, надень то платье, которое Кирилл подарил. Тебе теперь о нарядах надо заботиться. В столице по одеже о человеке судят.