— Вы способны его понять?
— Вообразите, — тоном слабого удивления сказал Шент, — что у него был червеобразный аппендикс. В три с половиной дюйма длиной. Ты помнишь, Пола? И зубы мудрости. И волосы на лице.
— Да, да! — также яростно кричал Шварц. — И мне жаль, что у меня не было хвоста, который я смог бы показывать. Я — из прошлого. Я пропутешествовал сквозь время. А теперь оставьте меня в покое! — И внезапно добавил: — Скоро они придут за нами. Это ожидание нас только ослабляет.
Так же внезапно Алварден спросил:
— Вам это известно? Кто вам сказал?
Шварц не ответил.
— Это был секретарь. С носом, как у попугая?
Шварц не мог описать внешность того, с чьим разумом он общался путем прикосновения, но… секретарь? То было лишь мгновение, ощущение прикосновения, впечатление властного ума сильного человека, и он, оказалось, был секретарем.
— Вялкис? — спросил он с любопытством.
— Что? — сказал Алварден, но его прервал Шент:
— Так зовут секретаря.
— О… Что он сказал?
— Он ничего не сказал, — ответил Шварц. — Я знаю, это — смерть для всех нас, и выхода нет.
Алварден понизил голос.
— Он безумец, вы не считаете этого?
— Не знаю… Строение его черепа… Оно было примитивным.
Алварден удивился.
— Вы хотите сказать… О, но это невозможно…
— Я тоже всегда так думал. — Некоторое время голос Шента казался слабым подобием его голоса, как будто присутствие научной проблемы перестроило его разум настолько, что личные дела стали не важны.
— Рассчитано, какая энергия требуется для распределения материи вдоль оси времени, и считалось, что в это должны быть вовлечены величины большие, нежели бесконечность, поэтому на проект всегда смотрели как на невозможный. Но другие говорили о возможности «ошибок времени». И прежде всего потому, что исчезали космические корабли. В прошлом произошел случай с Хором Даналлоу, который вошел однажды в дом, но никогда оттуда не вышел… И потом есть планета, которую можно найти в галактографических книгах прошлого столетия. Три экспедиции посетили ее и дали полное ее описание, а потом ее больше никто не видел. Имеются и некоторые отрасли ядерной химии, отрицающие как будто закон консервации массы-энергии. Атомы с бериумом в мгновенных, но твердых пропорциях, под влиянием излучения гамма-лучей, помещенные в резонирующую систему…
— Отец, — сказала Пола, — хватит. Совершенно бесполезно…
Но Алварден прервал их более решительно.
— Подождите-ка. Дайте подумать. Именно я могу разрешить вопрос. Кто же еще? Позвольте мне задать ему несколько вопросов. Послушайте, Шварц.
Шварц вновь бросил на него взгляд.
— Ваш мир был единственный в Галактике?
Шварц кивнул, потом мрачно сказал:
— Да.
— Но вы только думали так. Я хочу сказать, что вы не совершали космические путешествия, так что не могли проверить свою гипотезу. Могло существовать множество других населенных миров.
— Этого я сказать не могу.
— Да, конечно. Жаль. Как насчет атомной энергии?
— У нас была атомная бомба. Уран… и плутоний… Думаю, что это и сделало радиоактивным теперешний мир. Должно быть, была другая война после того… после моего ухода… Атомная война. — Каким-то образом Шварц вернулся в Чикаго, вернулся в свой старый мир еще до бомб. И ощутил жалость. Не к себе, но к тому прекрасному миру…
Но Алварден что-то бормотал себе под нос. Потом сказал:
— Хорошо. У вас, конечно, был язык?
— На Земле? Множество.
— А как насчет вас?
— Английский… после того, как я стал взрослым.
— Скажите что-нибудь на нем.
Два месяца или даже больше Шварц не говорил по-английски. Но теперь с огромным удовольствием он медленно произнес:
— Я хотел бы вернуться домой и быть с моим народом.
Алварден обратился к Шенту.
— Это тот язык, который он использовал, когда подвергался действиям синапсифера?
— Не могу сказать, — задумчиво произнес Шент. — Странные звуки тогда и странные звуки теперь. Как я могу их сравнить?
— Ладно, неважно… Как звучало слово «мать» на вашем языке, Шварц?
Шварц сказал:
— Мать.
Расспросы продолжались долго, и когда Алварден их закончил, чтобы перевести дух, на его лице царило выражение благоговейного замешательства.
— Шент, — сказал он, — или этот человек гений или я оказался жертвой странного кошмара, который просто невозможно себе вообразить. Он говорит на языке, практически эквивалентном тому, записи на котором были найдены в строках пятидесятитысячелетней давности на Сириусе, Арктуре, Альфа Центавре и двадцати других планетах. Он на нем говорит. Язык этот был открыт лишь при нашем поколении, и, кроме меня, в Галактике наберется не более дюжины человек, способных понимать его.
— Вы уверены в этом?
— Уверен ли я? Конечно, уверен, я же археолог. Ведь подобные люди — моя профессия.
На мгновение Шварцу показалось, что броня его отчужденности дала трещину. Впервые он ощутил, как возвращается к нему потерянная индивидуальность. Тайна была открыта, он был человеком из прошлого, и они допускали такую возможность. Это подтверждало его душевное здоровье, и он ощутил благодарность. И все же он оставался в броне.
— Я должен с ним договориться, — снова заговорил Алварден, забывший обо всем, кроме профессионального интереса. — Шент, вы понятия не имеете о том, что это означает для археологии. Шент… это же человек из прошлого. О, Великая Галактика! Послушайте, мы можем совершить сделку. Это же доказательство, которое ищет Земля. Они могут его получить. Они могут…
Шварц сардонически прервал его:
— Я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете, Земля сама докажет, что является источником цивилизации посредством моей особы и что мне за это будут благодарны. Я говорю вам: нет! Я думал об этом, и попробовал бы рискнуть ради спасения собственной жизни. Но мне не поверят — и вам тоже.
— Имеется абсолютное доказательство.
— Они не станут слушать. И знаете, почему? Потому что у них есть определенные сложившиеся представления относительно прошлого. Любое отклонение от канона — для них богохульство, будь оно хоть самой чистой правдой. Они не желают правды, им важны только традиции.
— Бел, — сказала Пола, — думаю, что это верно.
Алварден стиснул зубы.
— Мы могли бы попытаться.
— Мы непременно проиграем, — настаивал Шварц.
— Откуда вы знаете?
— Знаю! — Слово вырвалось у него с такой настойчивостью, что Алварден замолчал.
Но теперь уже Шент смотрел на него со странным блеском в усталых глазах.
Он мягко проговорил:
— Вы ощутили какие-нибудь нежелательные эффекты после синапсифера?
Слово это было незнакомо Шварцу, но он понял, что оно означает. Они совершили операцию, операцию его мозга. Сколько он узнал!
Он сказал:
— Никаких нежелательных эффектов.
— Но я вижу, как быстро вы выучили язык. Вы прекрасно говорите. Вас и впрямь можно было принять за аборигена. Неужели это вас не удивляет?
— Человек всегда славился прекрасной памятью, — последовал холодный ответ.
— Значит, вы не чувствуете в себе никаких изменений по сравнению с долечебным периодом?
— Совершенно верно.
Теперь взгляд доктора Шента был жестоким. Он сказал:
— Чего вы боитесь? Я уверен, вы знаете, что я имею в виду.
Шварц издал короткий смешок.
— Что я умею читать мысли. Ну, и что с этого?
Но Шент уже оставил его. Он повернулся к Алвардену.
— Он может чувствовать мысли, Алварден. Сколько бы я мог с ним достичь! И быть здесь… быть беспомощным…
— Что… что… — как заведенный повторял Алварден.
Даже на лице Полы возникло какое-то подобие заинтересованности.
— Это правда? — спросила она Шварца.
Он кивнул ей. Она заботилась о нем, а теперь ее должны убить. И все же она была предательницей.
Шент проговорил:
— Алварден, вы помните, я говорил вам о бактериологе, умершем в результате воздействия синапсифера? Одним из первых симптомов его психического срыва было заявление о том, что он способен читать мысли, и он мог. Я обнаружил это прежде, чем он умер. И это было моей тайной. Я никому не сказал, но это возможно. Видите ли, при появлении сопротивляемости мозговой клетки мозг может приобрести способность к образованию магнитных полей, стимулируемых микротоками чужих мыслей к преобразованию в подобные вибрации в самом себе. Принцип тот же, что и у обычного звукозаписывающего устройства. Это можно считать телепатией, и в любом смысле этого слова…
Шварц все это время хранил угрюмое и враждебное молчание. Алварден медленно повернулся в его направлении.
— Если это так, Шент, то мы могли бы его использовать. — Мысли с бешеной скоростью крутились в голове археолога. Он перебирал всевозможные варианты. — Теперь должен быть какой-нибудь выход. Должен быть. И для нас и для всей Галактики.
Толчок был легким, но Алварден вскрикнул от внезапной резкой боли.
— Это сделал я, — сказал Шварц. — Хотите еще?
Алварден перевел дыхание.
— Вы можете сделать это с охранником? С секретарем? Почему вы позволяете им издеваться над собой? Великая Галактика, Шварц, никаких неприятностей не будет. Послушайте, Шварц…
— Нет, — сказал Шварц, — это вы послушайте. Зачем мне выходить отсюда? Где я окажусь? По-прежнему в этом мертвом доме. Я хочу домой, но я не могу пойти домой. Я хочу к моим людям, в мой мир, но не могу пойти к ним. И я хочу умереть.
— Но речь еще идет и о Галактике, Шварц. Мы не можем думать только о себе.
— Не могу? Почему же? Почему я должен заботиться о вашей Галактике? Я надеюсь, что ваша Галактика умрет. Я знаю, что планирует совершить Земля, и я доволен. Эта молодая леди раньше сказала, что выбрала свою сторону. Что ж, я тоже выбрал свою сторону, и моей стороной является Земля.
— Что?
— Почему бы и нет? Ведь я же землянин!
Глава 17Измените вашу сторону!
Прошел час с тех пор, как Алварден впервые очнулся от бессознательного состояния и обнаружил себя распростертым наподобие куска говядины в ожидании ножа. И ничего не произошло. Ничего, кроме лихорадочного беспокойного разговора, невыносимо убивающего, невыносимо тянущего время.