У второго стражника тоже было оружие, но в данный момент бесполезное. Свободной рукой он дико колотил пространство перед собой.
Джилберт звонко смеялся.
— Фаррил, — сказал он, прервав смех, — вас что-нибудь беспокоит?
— Я ничего не вижу, кроме хлыста, который теперь у меня.
— Хорошо. Теперь уходите. Они не смогут остановить вас. Их мозг полон несуществующих звуков и видений.
Джилберт едва увернулся от нападения второго стражника.
Байрон высвободил руку и ударил снизу вверх. Удар пришелся по ребрам. Лицо стражника исказилось от боли, тело его содрогнулось. Байрон встал, держа хлыст в руках.
— Осторожнее! — воскликнул Джилберт.
Но Байрон обернулся недостаточно быстро.
Первый стражник, пришедший в себя, обрушился на него.
Это была крепкая атака. Невозможно было сказать, что стражник видит перед собой. Несомненно, в этот момент он видел не Байрона, а нечто другое. В горле у него клокотало.
Байрон извернулся, пытаясь ухватить выпавшее оружие, и с испугом увидел глаза, в которых застыл Не видимый другими ужас.
Байрон уперся ногами в стражника и попытался от него освободиться, но тщетно.
Клокотание перешло в слова. Стражник закричал:
— Я вас всех…
Очень бледное, почти невидимое мерцание ионизированного воздуха показало, где проходит луч хлыста. Луч описал широкую дугу и коснулся ноги Байрона.
Байрон как будто ступил в расплавленный свинец, или на ногу ему упал гранитный блок, или его укусила акула. Физически ничего не произошло. Лишь нервные окончания, управляющие болевыми сигналами, были предельно возбуждены. Большего не сделал бы и кипящий свинец.
С криком, рвущим горло, Байрон упал. Он даже не заметил, что борьба кончилась.
Оставалась только разрывающаяся тело боль.
Но хотя Байрон и не ощутил этого, рука нападающего вдруг разжалась, и минуту спустя, когда молодой человек заставил себя открыть глаза и вытереть слезы, он увидел, что стражник пятится к стене, что-то отталкивая перед собой и глупо хихикая.
Второй стражник по-прежнему лежал на спине, раскинув руки и ноги. Он был в сознании, но молчал.
Глаза его следили за чем-то, тело слегка дрожало, на губах пузырилась пена.
Байрон заставил себя встать. Хромая, подошел к стене. Удар рукоятью хлыста — и стражник упал. Потом назад, ко второму, который не сопротивлялся. Теряя сознание, он по-прежнему следил за чем-то взглядом.
Байрон снова сел, осторожно снял ботинок и носок и удивленно смотрел на совершенно неповрежденную ногу. Он потер ее и застонал от ощущения боли, потом взглянул на Джилберта, который оставил свой видеосонор и потирал щеку тыльной стороной ладони.
— Спасибо за помощь!
Джилберт пожал плечами.
— Скоро нагрянут другие стражники. Идите скорей в комнату Артемизии, там безопасней!
Байрон понял — это самое разумное.
Ноге стало легче, но она слегка распухла. Он надел носок, сунул ботинок под мышку, отобрал у стражника второй хлыст и заткнул его за пояс.
Поворачиваясь к двери, он спросил:
— Что вы заставили их видеть, сэр?
— Не знаю. Этого я не могу контролировать. Я лишь включил прибор на полную мощность, остальное зависело от их комплексов. Не теряйте времени на разговоры. Вы не потеряли план?
Байрон кивнул и вышел в коридор. Коридор был пуст. Быстро идти Байрон не мог, он хромал.
Он взглянул на часы, потом вспомнил, что так и не успел перевести часы на время Родии. Они по-прежнему показывали межзвездное время, используемое на кораблях, где сто минут составляют час, а тысяча минут — день. Поэтому число 376, холодно сверкавшее на циферблате, ничего не говорило ему.
Во всяком случае, была глубокая ночь или период сна на этой планете, иначе залы не были бы пусты, а рельефы на стенах не фосфоресцировали бы без зрителей. Он коснулся одного из них — это была сцена коронации — и обнаружил, что он двухмерный. Но создавалась полная иллюзия внутреннего пространства.
Ему хотелось остановиться и получше изучить странный эффект. Но он вспомнил, где находится, и заторопился.
Пустоты коридора были еще одним доказательством упадка Родии. Теперь, став мятежником, он обостренно подмечал все признаки упадка. Будучи центром независимого государства, Дворец всегда был полон часовых, а теперь он казался вымершим.
Байрон взглянул на чертеж Джилберта и свернул направо, поднимаясь по широкой витой рампе. Когда-то здесь могли двигаться целые процессии.
Байрон остановился у нужной двери и коснулся фотосигнала. Дверь чуть отворилась и затем открылась шире.
— Входите, молодой человек.
Это был голос Артемизии. Байрон скользнул внутрь, и дверь быстро и неслышно закрылась. Он виновато взглянул на девушку. Его смущало то, в каком виде он явился: рубашка порвана на плече, один рукав болтался, одежда у него грязная, лицо в кровоподтеках.
Вспомнил, что все еще несет под мышкой ботинок, и принялся надевать его. Потом сказал:
— Вы не возражаете, если я сяду?
Она проводила его к стулу и встала рядом, слегка раздраженная.
— Что случилось? Что с вашей ногой?
— Поранил, — коротко ответил он. — Вы готовы?
Лицо ее прояснилось.
— Так вы согласны?
Байрон был не в состоянии обмениваться любезностями. Нога у него по-прежнему болела. Он сказал:
— Проводите меня к кораблю. Я оставлю эту проклятую планету. Если хотите, я возьму вас с собой.
Она нахмурилась.
— Вы могли быть повежливее. Была стычка?
— Да, со стражниками вашего отца, которые хотели арестовать меня за измену. Вот вам и право убежища.
— О! Мне жаль!
— Мне тоже. Неудивительно, что горстка тиранитов правит полусотней миров. Мы сами им помогаем. Люди, подобные вашему отцу, делают все, чтобы укрепить власть тиранитов. Они забывают, что значит быть джентльменами.
— Я уже сказала, что мне жаль, лорд Ранчер.
Артемизия произнесла этот титул с холодной гордостью.
— Пожалуйста, не судите моего отца, — продолжала она более мягко. — Вы не знаете всех фактов.
— Меня они не интересуют. Нужно действовать быстро, пока не появились полчища стражников вашего обожаемого отца. Я не хотел вас обидеть…
Байрон не собирался больше извиняться; никогда раньше он не испытывал на себе действие нейронного хлыста и не хотел испытать снова. И, во имя космоса, у него было право на убежище.
Артемизия рассердилась не на отца, конечно, а на этого глупого молодого человека. Он так молод и опрометчив, а еще берется осуждать порядки чужого государства!
Загудел коммуникатор, и она резко сказала:
— Подождите минуту, я выйду.
Слабо прозвучал голос Джилберта:
— Арта, у тебя все в порядке?
— Он здесь, — тихо ответила она.
— Хорошо. Ничего не говори, только слушай. Не выходи из своей комнаты. Пусть он побудет у тебя. Сейчас начнется обыск всего дворца. Я попытаюсь что-нибудь придумать, и пока не двигайтесь.
Он не ждал ее ответа. Контакт прервался.
— Вот оно что, — сказал Байрон.
Он все слышал.
— Мне оставаться здесь с риском навлечь на вас неприятности или выйти и сдаться? Я думаю, на Родии мне нечего ожидать убежища.
Она гневно посмотрела на него и возмущенным шепотом произнесла:
— Замолчите вы, отвратительный глупец.
Они смотрели друг на друга. Байрон чувствовал себя обиженным. Он ведь пытался помочь ей. Ей-то незачем было обижаться.
Она сказала:
— Простите.
— Все в порядке, — ответил он холодно. — Вы высказали свое мнение.
— Не следовало бы так говорить о моем отце. Вы не знаете, каково быть Директором. Он работает для своего народа, что бы вы о нем ни думали.
— О, конечно. Он хотел выдать меня тиранитам ради своего народа. В этом весь смысл.
— В некотором смысле, да. Он хотел показать им свою лояльность. Иначе они могли бы сместить его и установить непосредственную власть над Родией. Разве это было бы лучше?
— Что хорошего и сейчас, если дворянин не может здесь найти убежище?
— О, вы думаете только о себе. Вы эгоист — это ваш недостаток.
— Не думаю, чтобы нежелание умереть было эгоистичным. Умереть ни за что. Прежде я хочу побороться. Мой отец боролся с ними…
Он знал, что начинает говорить мелодраматично, но это она принуждала его к этому.
Артемизия лишь сказала:
— Что хорошего дало это вашему отцу?
— Ничего. Он был убит.
Артемизия почувствовала жалость.
— Мне жаль на самом деле… — И, защищаясь: — У меня неприятности, вы знаете о них.
Байрон вспомнил.
— Знаю. Но давайте начнем все сначала.
Он попытался улыбнуться. Нога болела меньше.
— На самом деле вы не так отвратительны, — сказала она.
— Ну… — начал Байрон.
И замолчал. Артемизия поднесла руку ко рту. Они повернули головы к двери.
Послышался мягкий звук множества ног на полуэластичной пластиковой мозаике, покрывавшей пол коридора.
Многие прошли мимо, но за дверью раздалось щелканье каблуков и загудел ночной сигнал.
Джилберт должен был действовать быстро. Прежде всего нужно было спрятать видеосонор.
Впервые он пожалел, что у него нет надежного убежища. Будь проклят Хинрик! Слишком быстро принял он на этот раз решение об аресте, не стал ждать утра. Другой возможности не будет. Надо торопиться.
Он вызвал капитана стражи. Приходилось как-то объяснить исчезновение пленника и то, что у него в комнате два стражника без сознания.
Капитан угрюмо выслушал его.
— Милорд, из ваших слов я не совсем понял, что произошло, — сказал он.
— Вы видите, — ответил Джилберт. — Они хотели арестовать его, а молодой человек не подчинился. Он ушел. Космос его знает, куда.
— Минутку, милорд, — сказал капитан. — Дворец хорошо охраняется, несмотря на поздний час. Сегодня у нас почетный гость. Выйти он не сможет, а внутри мы поищем. Но как он ушел? Мои люди были вооружены, а он — нет.
— Он сражался, как тигр. Я прятался в это время за стулом.
— Мне жаль, милорд, что вы не соблаговолили помочь моим людям обуздать осужденного изменника.