ыслями. Если бы какой-нибудь из более могущественных ками обратил на нее внимание, то заметил бы волны мистической энергии расходящиеся от девушки во все стороны ожесточенного сражения. Однако, заметили они это лишь когда духовные узы, привязывавшие их к уцушиё, растворились, затягивая их тела обратно, в эфирный мир. Ками взвыли от отчаяния и гнева, но это был лишь инстинктивный жест от тщетности их стараний, когда они исчезли из материального мира. В считанные мгновения, лишь пятеро вспотевших смертных остались на плато, уставившиеся друг на друга в ошеломленном неверии.
- Ну, будь я проклят, - прошептал Черный-Нос. – Сработало.
- А куда девался незуми? – солнце вставало, этот вид наполнил Ходзё легкостью, опьянившей его.
- Улизнул куда-то, как только удостоверился, что ками исчезли, - послышался ответ. – Нам, вероятно, стоит быть благодарными за то, что он не прикончил нас в тот же момент.
- Зачем ему это? Он сохранил свою жалкую жизнь. Он не терял времени, чтобы удрать, пока была возможность. – Пауза. – А остальные?
- Сайте сопровождает Кейми в ее деревню. А я, у меня тоже есть дом, в который я возвращаюсь. Было приятно с тобой познакомиться.
Ходзё кивнул. Он подождал несколько мгновений, пока человек перед ним повернулся к нему спиной и зашагал прочь. Он не знал почему – возможно, это было чувство драматичной поэзии. Он вынул из туники свиток и поднес его к теплым лучам восхода. – Уходишь без документа, за которым пришел, Сакашима-сама?
Человек, которого Ходзё знал, как Нисено, остановился, затем медленно обернулся. – Кажется, я тебя не расслышал.
- Думаю, расслышал. Я слышал, что ты говорил незуми. Как я сказал, я много путешествовал и узнал много всего. Я даже был знаком с братьями Ямазаки, еще когда они служили Даймё. Я знаю, что их деревня не была уничтожена ками.
- Ты знал это с тех пор? Ты снова впечатлил меня. Так, почему же ты…?
- Это было неважно, особенно тогда. Полагаю, это неважно и теперь.
Сакашима замолчал, уставившись на протянутый свиток. Он взял его и развернул. – Как ты узнал, что я искал его?
- Просто угадал. Я знал, что в крепости не было ничего ценного, лишь запасы и старые архивы переписи населения. Я увидел имя, и решил, что эта ставка могла сыграть.
- Что ж… Спасибо. – Ответа не последовало. – И что же ты намерен сделать теперь?
- Вернусь в Эйгандзё, посмотрю, чем я могу там помочь. Если Даймё жив, и он примет меня, я вернусь к нему на службу. Насчет моего приказа… Тебя тяжело найти, Сакашима.
- Думаю, да.
Ходзё кивнул ему. – Прощай.
Сакашима подождал, пока Ходзё не исчез за горизонтом, затем вновь взглянул на свиток. В нем, среди множества строк записей о рождении, находилось одно имя, которое он искал: Кенши Сакашима.
- Так это и есть мое имя, - пробормотал он. – Неплохо. У моих родителей был вкус.
Улыбаясь шире, чем за долгое время, Сакашима сунул свиток за пояс. Возможно, он отправится в Шинку, и какое-то время побудет оргом. Или, возможно, посетит незуми? Перед ним простиралась широкая дорога, и все было возможно.
Насвистывая веселый мотив, Сакашима сделал первый шаг в своем новом путешествии.
ВстречаAlexander O. Smith
Маки вздохнула и отряхнула пыль с голубого шелка своей мантии. Она прокашлялась, поскольку движение подняло густое облако пыли со свитков. Как это похоже на Тору, неожиданно вспомнить о важном задании в тот день, когда они должны были вместе проветрить свитки. Ей придется поговорить об этом с Азами-сенсей. Она много раз уже собралась пожаловаться на своего напарника, ученика, как в тот раз, когда она застала Тору, использующего краденный гохэй для выбивания пыли с карт в башенной обсерватории.
- Слушай, - сказал он. – Киёми-но-ками все еще заточен внутри! – Он говорил, что дух очищения, вселенный в гохэй много веков назад каким-то давно умершим каннуси в храме, из которого он выкрал этот гохэй, все еще был жив, и теперь он принес его в библиотеку!
Тору стоял перед большой картой всего комплекса Минамо, разостланной на чертежном столе, и махал отделанным оборками бумажным концом того самого гохэя в воздухе над картой.
- Смотри.
Призрачные нити скользнули вниз из гохэя, извиваясь на поверхности карты. В ужасе, она наблюдала и видела, что в тех местах, где нити касались поверхности, цвета карты начинали светиться. Она присмотрелась и увидела, что вода великого водопада в центре карты двигалась на самом деле! Она видела туман, понимающийся от подножия водопада!
- Видишь? – сказал Тору, широко улыбаясь, - Она чище чистой, и я ее даже не касался. Никаких тряпок, никаких метелок…
Маки не слышала ни слова из того, что он говорил. Ее взгляд был прикован к водопаду в центре карты. Ее глаза расширились. Что-то двигалось в воде – там! Она увидела отблеск света, отразившегося от лазурной чешуи, когтей, затем от змеиного хвоста и… клыков! Маки вскрикнула и насколько могла быстро выхватила гохэй из руки Тору. Не обращая внимания на его возмущение, она метнулась мимо него к арочному окну, выходящему к настоящему водопаду далеко внизу, и швырнула гохэй наружу. Она наблюдала, как он, вращаясь, исчез в клубящемся тумане у подножья водопада.
- Ты зачем это сделала? – воскликнул Тору.
- Идиот! – Рявкнула она. – Выкрасть эту штуку уже было достаточно ужасно, но принести ее сюда, под обереги библиотеки! Что если этот ками решит, что нам требовалось «очищение»? Что если у него есть друзья?
Тору нахмурился, и ничего не сказал, но с того самого дня, казалось, Тору делал все, чтобы превратить ее жизнь в мучение. Сегодняшняя провинность стала последней каплей, решила она. Пришло время ей действовать – как только она закончит переносить эти свитки.
Маки подняла взгляд на кипу свернутого рукописного пергамента, которую она принесла из внутренних складов. Среди них был один, который она узнала, толстый свиток, обвязанный красным кожаный шнуром, обернутым вокруг застежки из слоновой кости. Она помнила, что это была картина, пейзаж, написанный угольной тушью суми. Это явно была работа мастера, широкие мазки кисти, от которых казалось, что горы вот-вот выпрыгнут из бумаги, и лишь тончайший след туши для облаков – столь разные техники, что было сложно поверить в то, что они были нанесены одной рукой.
Что ж, думала она, в работе одной были свои преимущества. Никто не станет ругать ее, если она немного передохнет и еще раз взглянет на картину. Ее рука протянулась к застежке, быстро развязав шнур. Пергамент казался тяжелым в ее руках. Подойдя к стене коридора, она повесила кожаный шнур на держатель для факела, и отступила назад, позволяя собственному весу свитка развернуть его, пока он не повис перед ней в идеально ровном виде.
Легкий ветерок пронесся по коридору, и из дальнего его края донесся шум воды. Кто-то, должно быть, открыл дверь на одну из террас, выходящих к водопаду. Маки не беспокоилась, что ее могут поймать. Лишь единицы заходили так высоко, в эти залы, где хранились картины в огромных стопках свитков. Искусство было приятным времяпрепровождением, но оно не могло помочь справиться с разъяренными ками, или защитить помещение от гадальных зеркал соратами. Поэтому, оно считалось фривольностью, а в эти дни мало кто проявлял интерес к фривольностям.
Картина была точно такой, какой она ее запомнила. Невероятно высокие горы, украшенные тонкими водопадами, стекавшими, словно ленты к предгорью, прежде чем исчезнуть в тумане нижнего края пейзажа. На центральном пике располагался одинокий чайный домик на вершине тропы, спускавшейся по скалистому склону.
Традиционно в подобных пейзажах изображались пилигримы, бредущие вверх по тропе, дабы воздать молитвы и почести у одного из горных алтарей. Это придавало композиции жизни и ощущение масштабности. Но эта картина отличалась. На тропе никого не было, как не было птиц в облаках, и лишь несколько всклокоченных сосен цеплялись за скалистые выступы гор. Она представила себе художника, на закате своей карьеры, сидящего в каком-нибудь горном домике, его зрение все чаще подводит его, но сухие руки все также тверды, как во времена его юности. Здесь, в этом одиноком месте, так близко к его последнему пристанищу, он осознал совершенство величия природы. Гора стоит в одиночестве. Она не потерпит ни единого смертного, решившего взобраться по ее тропам, ни единого… Маки моргнула. Это что, пятно на пергаменте?
Она подошла на шаг ближе. Там, в двух третях пути над крутой тропой к маленькому чайному домику, она ясно разглядела силуэт. Он был крошечным на фоне пейзажа, но она смогла различить его посох и чашу нищего – монах. Ее взгляд поднялся выше по тропе, и она довольно ясно разглядела больше фигур в чайном домике, четыре в общей сложности. Как это возможно? Как она упустила их, когда обнаружила картину два года тому назад? Невероятно, подумала она, но и перепутать ее она никак не могла: это был тот самый пейзаж. Она подошла еще ближе, и ветерок пронесся по коридору, принеся с собой запах горного воздуха и холодных брызг водопада. Она закрыла глаза, и звук бурлящей воды наполнил ее слух.
Старик высунулся из окна чайного домика, вглядываясь вниз сквозь туман раннего утра, на тропу, вьющуюся вниз, к подножью горы.
- Он идет, - сказал он, отвернувшись от окна и стряхивая блестящие капли росы со своей длинной седой бороды цвета слоновой кости. – Единственная встреча каждые 1 000 лет. Можно было бы и не опаздывать.
- Оставь его, - сказал другой человек, столь же старый, как и первый, сидящий на низком табурете за длинным столом посреди комнаты. Поверхность стола была изрезана паутиной линий, ведущих от краев стола к его центру, подобно хитрому лабиринту. Установленные в местах пересечения линий, находились фигурки различных форм: змея, мотылек, сидящий самурай, и другие. Сидящий человек внимательно разглядывал их, время от времени потягивая длинную узкую трубку, которую он держал в зубах. Его глаза отражали рубиновое сияние углей в чашечке трубки. Едкий запах серы наполнял чайный домик. – Он был более занят, чем все мы, последнее время.