Луизиным домом и уже подняла было руку, чтобы позвонить в домофон и спросить, дома ли Фрэнк, но остановилась. А вдруг Луиза уже пришла домой? А я не могла, ну, прямо не могла в эту минуту говорить с Луизой. И пока я стояла перед дверью, ни на что не решаясь, дверь распахнулась, кто-то вышел, прошел мимо меня и вдруг произнес с удивлением:
– Камилла?
– Фрэнк, – отозвалась я, при этом зубы у меня стучали, как от холода.
– Кэм, я уже перестал тебя ждать. Что случилось?
– Ничего, – попыталась я ответить, все еще стуча зубами.
– Тебе что, эта чертова Луиза не передала мою записку? Я хотел встретиться с тобой сразу же после школы.
– Я не могла, – сказала я. – Я хотела, но не могла…
Фрэнк, склонившись ко мне, старался заглянуть мне в лицо.
– Камилла, ты выглядишь так, точно тебя только что пырнули ножом. Лучше давай поднимемся ко мне. Хотя нет. Ничего не выйдет. Мона и Билл дома.
– А Луиза вернулась? – спросила я.
– Нет еще. И нам ведь не очень-то охота с ней столкнуться. Пошли.
– Но ведь ты куда-то направлялся… – Мой голос срывался.
– Да в библиотеку за книжкой. Я очень на тебя разозлился. Я решил, что ты меня просто надула.
Он взял меня под руку и пошел с такой скоростью, что мне почти что пришлось бежать.
– Извини, – сказал он, – но ты выглядишь такой замерзшей, что мне показалась, надо идти быстрее, чтобы тебя согреть.
Я его даже не спросила, куда мы идем. Самое главное было, что Фрэнк держал меня под руку и проявлял заботу обо мне.
Мы остановились перед обшарпанным кинотеатром на какой-то плохо освещенной улочке. Фрэнк купил билеты и повел меня внутрь. В фойе было темновато, душно и дышалось тяжело. Какая-то женщина с торчащими седыми волосами ругалась на конфетный автомат, который не давал ей ни конфет, ни денег обратно. Фрэнк подошел, нажал на нужный рычажок, и коробочка конфет плюхнулась на подносик. Женщина осыпала Фрэнка благодарностями на ломаном английском языке.
На полу в фойе был постелен вытертый ковер, весь замусоренный конфетными обертками и окурками сигарет. Я стояла, тупо уставившись в пол, пока Фрэнк не повел меня по лестнице – два пролета наверх. Мы вошли на верхний балкон. На экране какие-то мужчина и женщина целовались. Мне на мгновение показалось, что меня сейчас вырвет. Потом женщина отлепилась от своего партнера и стала что-то кричать по-итальянски. Мы с Фрэнком уселись на самом верхнем ряду. Балкон был почти пуст. Только на первом ряду поместились несколько человек.
Между нами было несколько рядов пустых кресел.
– Это неплохая картина, – сказал Фрэнк. – Мы с Моной ее уже смотрели.
Я глядела на экран, но никак не могла сосредоточиться. Казалось, люди на экране просто бестолково мечутся туда-сюда. Мне даже не удавалось прочесть английские субтитры – такой сумбур был у меня в голове. Я перегнулась и положила голову к себе на колени. Меня снова начало трясти.
– Послушай, Камилла, – сказал Фрэнк, – ты живая, и это самое главное. Я хочу сказать, ничего не может быть слишком ужасным до тех пор, пока человек жив.
Я повернулась и поглядела на Фрэнка, и хотя меня все еще трясло, я вдруг сделалась совершенно спокойной. Я смотрела на его лицо, по которому бегали отсветы от экрана, и казалось, точно я вижу его во сне или гляжу на него со дна океана сквозь миллионы тонн воды.
– Моя мама умерла, – сказала я каким-то спокойным стеклянным голосом.
– Что?! – воскликнул Фрэнк.
И тут я точно проснулась, и страшно смутилась, и замотала головой:
– Нет, нет, не умерла, она просто… – Я сама не знала, что я хочу сказать.
Мне казалось, будто мама умерла, но она не умерла. Мне так казалось не потому, что она пыталась перерезать себе вены, а потому, что она говорила с Жаком по телефону.
– О, Фрэнк! – воскликнула я. – Я не знаю, что мне делать!
Сидя рядом со мной, Фрэнк какое-то время пристально смотрел на экран. Потом он спросил меня:
– Хочешь рассказать мне?
– Не знаю, – ответила я. – Я просто… О, Фрэнк, я не знаю, что мне делать!
– Послушай, Камилла, – сказал Фрэнк. И он повторил то, что уже говорил прежде: – Послушай, Камилла, ты жива. Ты жива, и это самое главное на свете. Люди умирают, и даже молодыми, вот о них-то и надо печалиться. Не важно, что случается. До тех пор, пока человек жив, – все в порядке.
И вдруг мне расхотелось быть живой. Я подумала, что если бы я умерла, я бы не знала, что мама разговаривала с Жаком, или не знала бы, что она резала вены, и не видела бы, как она целовалась с Жаком в гостиной. Тогда у меня не было бы ощущения, что я живу в каком-то кошмарном сне, и не пришлось бы думать, что же мне теперь делать.
– Я не хочу быть живой, – сказала я. И предпочла бы умереть.
Тогда Фрэнк сгреб меня за плечи и стал изо всех сил трясти и тряс до тех пор, пока я не расплакалась.
– Прости, – сказал Фрэнк сердитым голосом. – Но ты меня вынудила. Просто вынудила.
Мы довольно долго сидели молча. Фрэнк смотрел на экран. Постепенно и я стала смотреть, хотя слезы все еще туманили мне глаза.
Через какое-то время Фрэнк накрыл мою руку ладонью. Он ничего не сказал, но я поняла, что между нами все хорошо опять.
И тут вдруг я вспомнила про Луизу. Я же оставила ее в Музее современного искусства! И я почувствовала, как кровь бросилась мне в голову от того, что я наделала.
– Луиза, – пробормотала я. – Луиза!
– Что «Луиза»? – спросил Фрэнк.
– Я же оставила ее в Музее современного искусства! Я обещала, что зайду за ней, и забыла зайти. Я совсем про нее забыла.
– Да не тревожься ты о Луизе. Она, должно быть, уже дома.
– Но… Но… Я была… в одном месте… и она сказала, что если я не приду через полчаса, она пойдет за мной туда… и это было бы ужасно… А если она забеспокоилась и позвонила ко мне домой, то это еще ужаснее.
Фрэнк вздохнул:
– Думаю, лучше пойти позвонить. Пошли. Мы спустились вниз по лестнице. В фойе нам встретилась девушка с копной черных курчавых волос. Она дожидалась, пока парень в красной водолазке извлечет коробку конфет из автомата.
– Привет, Фрэнки, лапочка, – проговорила она, поглядывая в мою сторону.
– Привет, Помпилия, – ответил Фрэнк и кивнул парню в красной водолазке, а потом быстро потащил меня к выходу.
Воздух на улице был чист и приятен, и мы минуточку просто постояли и подышали. Потом направились к лавочке, где продавали сигары. Там была телефонная будка, я бросила монетку, набрала номер, и почти мгновенно:
– Але! – громким голосом, потому что в комнате гремела музыка, ответила Луиза. – Погоди, я выключу радио.
– Ой, Луиза, ой, Луиза! – закричала я с облегчением.
– Камилла, где ты? – Похоже, она не сердилась. – Где ты есть? Твои папа и мама в истерике.
– Ты не сказала им, что я была у Жака?
– Что ты думаешь, я совсем кретинка? Конечно же, не сказала. Но где ты есть? Что с тобой случилось? Я все ждала и ждала, а потом пошла к Жаку на квартиру и позвонила в дверь. Я притворилась, будто кого-то разыскиваю и ошиблась, но я сумела заглянуть в квартиру и поняла, что тебя там нет. Так что не волнуйся, я тебя перед Жаком не скомпрометировала. Он и понятия не имеет, кто я такая и что мне было нужно.
– А что папа и мама? Ты им-то ничего не сказала?
– Послушай, ты за кого меня принимаешь? Они все звонят и звонят сюда с тех самых пор, как я вернулась домой. И бог знает, где Фрэнк шляется, так что я в квартире одна и никакой информации они от меня не получили. Но ты лучше позвони им, что ты цела и невредима, твоя мама рыдала как сумасшедшая.
– Хорошо, – сказала я. – Я ей позвоню. Спасибо тебе, что ты ничего не сказала, и вообще за все.
– Не за что. Но что случилось и где ты теперь? – требовательно спросила Луиза.
– Потом расскажу, – сказала я. – Пока. Я лучше поскорее позвоню домой.
– Ладно. Когда увидимся?
– Завтра в школе.
– Завтра суббота.
– Ну, когда-нибудь завтра. Сходим в кино.
Если бы мы пошли в кино, то не пришлось бы много разговаривать.
Но Луиза возразила:
– У меня нет ни цента.
– Я тебя приглашаю.
– Нет, – отрезала Луиза. – Нам надо поговорить. Тебе от меня не отделаться. Приходи ко мне, пойдем погуляем с Оскаром. Ему надо побегать.
– Ладно, – согласилась я, – постараюсь.
– Камилла, – сказала Луиза на другом конце провода. – Совсем нехорошо, что ты все стараешься спрятать в себе. Так у тебя будет нервный срыв. Про твою маму и Жака мне пришлось догадываться самой. Ты ничего никогда мне не рассказывала.
– Раз уж ты догадалась, – сказала я, – так нечего мне было и рассказывать.
– Но я не могу догадаться, что сегодня случилось, и если ты вздумаешь молчать, то у тебя будет моральная травма и все такое в этом роде. Я совершенно уверена – сегодня у тебя был стресс. И если ты мне все расскажешь, у тебя не будет психологической травмы. Я хотела бы провести с тобой сеанс психоанализа, уверена, тебе бы это помогло.
– Нет, – отрезала я.
– Ну, ладно. Когда ты завтра ко мне придешь?
– Не знаю. Созвонимся.
– Камилла, я думала, мы с тобой лучшие подруги.
– Так и есть.
– Тогда завтра прямо с утра приходи ко мне.
– Хорошо, – сказала я, потому что иначе мне было никак от нее не отделаться.
– Значит, до завтра.
– О'кей, до свидания. – И я повесила трубку.
Я приоткрыла дверь телефонной будки и сказала Фрэнку:
– Мне надо позвонить маме.
Он кивнул, потом спросил:
– Сказала Луизе, что ты со мной?
– Нет. Я не сказала ей, где нахожусь.
– Молодец, – сказал Фрэнк.
Я прикрыла дверь телефонной будки и набрала домашний номер. К телефону подошел папа.
Я сказала:
– Папа, это Камилла.
Он тут же закричал:
– Роуз, это Камилла! – Потом сказал в трубку: – Камилла, мы так тревожились о тебе. Где ты была?
Потом заговорила мама, и я представила себе, как она вырвала у него из рук телефонную трубку: