Те же эмоции ощутил орочий воин, стоя на вершине камня и разглядывая скалистый склон, на котором были уложены — слишком аккуратно — мертвые тела.
Как много их было.
— Тингвингей, — прошептал Гнарк.
Он должен найти ее. Ему необходимо увидеть дочь, и орк знал, что это нужно сделать незамедлительно — пока тело не обезобразили птицы, жуки и личинки.
Когда все кончено, остаются только кости и камни. Крики стихли, запах исчез. Кровь смыта дождем. Сытые птицы уничтожают все, что отличало павших друг от друга.
Остаются только перемешавшиеся кости и камни. Время идет, и ветер или дождь разрушает скелет, погребая их под грязью и песком. Пройдут годы, и останки сможет разглядеть только очень внимательный наблюдатель.
Камни скрипели под ногами, но Пвент не слышал. Он карабкался вверх по утесу к тому месту, где сражались дворфы до отступления в Мифрил Халл. Потревоженные им щебень и мелкие осколки скалы заскользили вниз небольшим камнепадом, но берсерк этого тоже не услышал.
В ушах звенели крики восторга и боли, сообщая о приближении противников или о призыве поддержать товарищей, которые, как все понимали, были обречены.
Старый дворф слышал звон металла о металл, треск костей черепа под тяжестью его тяжелых рукавиц и влажный звук вонзившегося в орочьи кишки шипа на шлеме.
Подойдя к краю утеса и окинув взглядом длинный каменистый склон, усеянный трупами десятков дворфов и сотен орков, он мысленно вернулся в то сражение. Орки атаковали отсюда. Сверху на их отряды сбрасывались валуны, а в обратную сторону летели огромные обломки скал, которыми стреляли из катапульт великаны — берсерк отлично помнил тот отчаянный момент, кода только Мясники — его Мясники — могли что-то предпринять. Дворф повел стремительную и яростную контратаку вниз по склону на орду орков. Дерясь кулаками и ногами, сеча и кромсая, он выкрикивал имена Морадина, Клангеддина, Думатойна и короля Бренора из клана Боевого Топора во славу Мифрил Халла. Никто из отряда не выказал страху, никто не проявил неуверенности или колебаний, хотя ни один из Мясников не надеялся вернуться живым.
Неся на лице смесь решимости, гордости и скорби, Тибблдорф Пвент вновь спускался по тому же склону, останавливаясь лишь изредка, чтобы подобрать камень и швырнуть в птиц, жаждущих полакомиться кем-нибудь из его друзей.
Берсерк отыскал место, где его отряд занял оборону, и увидел тела дворфов, лежащие вперемешку с орочьими. Сваленные друг на друга словно стены из плоти, они возвышались над землей до пояса, и даже выше. Как же отважно бились Мясники!
Старый дворф надеялся, что птицы не успели выклевать глаза Джендрея. Хонклебарт заслужил того, чтобы посмотреть в них еще хоть раз.
Пвент подошел ближе и начал отбрасывать тела орков с пути, ворча от напряжения. Дворф был слишком зол, чтобы заметить свою жесткость даже тогда, когда рука одного из павших противников оторвалась от трупа и осталась в его ладони. Он просто отбросил ее вслед за телом, сыпля проклятиями.
Он добрался до первого солдата-дворфа и вздрогнул, узнав Тулиддла Железного Кулака, одного из старейших членов отряда Веселых Мясников.
Пвент сделал паузу, чтобы помолиться за Тулиддла Морадину, но, так и не завершив молитву, остановился, задумавшись над предстоящей задачей. Принести домой тело Джендрея было не трудно, но тогда придется оставить на поле битвы всех остальных.
Как он может так поступить?
Берсерк отступил и пнул мертвого орка в лицо. Уперев руки в бока, он огляделся, прикидывая, сколько придется сделать ходок и со сколькими компаньонами, чтобы вернуть домой всех его парней. Дворф понял, что просто не может оставить товарищей — никого из них — птицам и насекомым.
Тибблдорф Пвент всегда путался в больших цифрах, особенно когда отвлекался на что-то.
Со стороны северо-запада он заметил какое-то движение.
Сначала дворф подумал, что это большая птица или другой пожиратель падали, но тут его осенило, словно ударило камнем по затылку.
Это был орк — одинокий орк, пробирающийся через лабиринт раскуроченного камня и тел погибших и, очевидно, не замечающий Пвента.
Надо было упасть на землю и притворится одним из погибших. Это была одна из уловок, которой пользовались мясники. Засада и последующее стремительное нападение.
Пвент подумал о Джендрее, Тулиддле и всех остальных. Он представил, как птица выклевывает глаза сыну Хонклебарта, представил рой жуков, облепивших его кишки. И снова почуял запах сражения и услышал крики. Перед глазами берсерка снова встала отчаянная битва.
Надо было упасть на землю и притвориться мертвым, но вместо этого сплюнул на землю, взревел и бросился в атаку.
Кто будет помнить тех, кто умер здесь, и что обе стороны получили взамен своим потерям?
Перед близящейся битвой любой дворф будет утверждать, что оно того стоит, ведь для их кланов война — благородное дело. Ничего дворфы не почитают более, чем война и взаимопомощь. Их всех роднят крепчайшие узы верности и совместно пролитой крови.
Итак, для дворфа смерть в бою это способ достойно закончить достойно прожитую жизнь. Или же сделать ее достойной, пожертвовав собственной жизнью.
Гнарк едва поверил своим глазам и ушам, когда увидел одинокого дворфа, бегущего к нему по склону. На лице орка расцвела улыбка.
Груумш послал этого бородача, чтоб его последователю было на ком выместить гнев и избавиться от отчаянья, вызванного гибелью Тингвингей.
Гнарк не уклонился от сражения. Он не боялся дворфа, даже такого, что был больше похож на закованного в броню зверя. Черный искореженный доспех дворфа усыпали шипы, которые могли разорвать шкуру даже громадного зверя. Подобное зрелище испугало бы многих, но Гнарку только это было и нужно.
Ухмыляясь, орк вытащил из-за спины тяжелое копье и оценивающе взвесил в руке. Оно не предназначалось для метания. Гнарк повесил на тупой конец древка железный шар, переместив баланс.
Увидев грозное оружие, дворф и не подумал остановиться. Он дважды споткнулся об орочьи тела, расшвыривая их в стороны, продолжая реветь от ярости и… боли?
Гнарк подумал о Тингвингей и понял причину горечи противника, он ответил столь же воинственным рыком.
Орк держал копье горизонтально перед собой до последней минуты, а затем упер тяжелый конец в землю и прижал его ногой для большей устойчивости.
Гнарк думал, что легко прикончит противника, но этот парень не настолько обезумел, как казалось на первый взгляд. Дворф метнулся в сторону, левой рукой отбросив нацеленное на него копье.
А затем нанес удар по древку.
Но Гнарк уже отступил назад и, развернув копье, направил тупой конец в грудь дворфа. Сила удара остановила воина-дворфа и даже отбросила на целый шаг назад.
Орк зашел слева, ловко орудуя копьем и нанося удары то одним, то другим концом. Завершив серию выпадов, он отскочил в сторону, занося оружие для решающего удара.
— За Тингвингей! — воскликнул он на дворфийском, желая, чтобы враг знал это имя, чтобы оно было последним, что он услышит!
Дворф повалился наземь, и копье пронеслось мимо.
С удивительной ловкостью для закованного в сталь коротышки, дворф подскочил на ноги. В тот миг, когда шип его шлема оказался возле копья, берсерк повернул голову, парируя удар Гнарка.
Дворф продолжил движение, удерживая копье шипом. Он отпрыгнул назад и низко склонился, прижав древко к земле. Невероятно, но он поворачивал копье вспять!
Открыв рот от удивления, Гнарк все же пытался нанести удар во время разворота, надеясь пронзить маленького негодяя.
Но тот только этого и ждал. Стоило орку начать атаковать, берсерк вцепился в древко копья.
— За погибшего друга я вырву твои глаза, — прохрипел он, и Гнарк, несмотря на скромные познания в дворфийском, понял каждое слово.
Дворф был слишком близко для атаки копьем, и его хватка оказалась на удивление сильной. Гнарку никак не удавалось высвободить оружие.
Поэтому орк решил удивить противника. Он сжал покрытую броней ладонь в кулак и, ухмыльнувшись, изо всех сил ударил противника в лицо. Такой удар мог свалить наземь почти любого орка или дворфа.
Я не могу не задаться вопросом, хотя и в более широком смысле: что теперь? Стоила ли победа заплаченной за нее цены? Достиг ли чего-то Обальд ценой гибели сотен, возможно тысяч своих воинов? Получит ли он что-нибудь долговечное? Принесла ли героическая оборона утеса что-то стоящее армии Бренора? Разве не могли они уйти в туннели Мифрил Халла, которые куда легче защищать?
Сто лет спустя, когда на поле брани останутся только кости и камни, будет ли кто помнить о том, что здесь случилось? Любопытно, что же питает пламя жаждущих битвы сердец столь многие разумные расы? Глядя на последствия бойни, что произошла на этом склоне, я словно гляжу в пустоту. Я представляю крики боли. Мысленно слышу в голове крики умирающих воинов, знающих, что пришел их последний миг и потому зовущих своих близких. Вижу рушащуюся башню и моего друга, стоящего на ее вершине. Конечно, обломки оружия, кости, прочие останки едва ли стоят мига сражения. Но есть ли что-то неосязаемое, что-то способное оправдать кровопролитие? Или возможно во всех нас заложено нечто — и этого я боюсь — что снова и снова подталкивает нас к войне?
И одновременно я задумываюсь, у всех ли нас это внутри? Когда воспоминания о войне и крови исчезают, мы вновь хотим стать частью чего-то великого, и тогда мы отбрасываем тишину, спокойствие и рутину мира. Равняем ли ми мир со скукой? Быть может, горящая в нас жажда насилия затухает лишь от свежих воспоминаний о боли и потерях. Но время лечит все раны, и тлеющие угли вновь вспыхивают всепоглощающим пожаром. Я заметил это и в себе, и признал, что не комфорт и спокойствие, а лишь бьющий в лицо ветер, стелющаяся под ноги дорога и поджидающие впереди приключения делают меня счастливым.