Камо сначала принял отправленную к нему делегацию, затем скомандовал общий сбор.
— Вы уже знаете, где предстоит нам бывать, — в офицерской среде, в гостях у купцов, священников. Так кто же поверит в ваше «благородное происхождение», если на вас одна кожа да кости? Разведчик обязан быть сильным, ловким, выносливым и сытым. Понимаете, да?
Приказ разучивать модные танцы, правила хорошего тона (девушкам дополнительно занятия по косметике и подбору туалетов — в качестве учебника с трудом добытая книжка «Элегантная женщина») принят без ропота. Хотя и с некоторой долей тоски…
Военная обстановка требовала быстроты действий. Начатое было контрнаступление войск Южного фронта на армии Деникина желанных успехов не приносило. Конный корпус Мамонтова прорвался в тыл советских частей.
Третьего сентября после новой встречи с Камо Ленин на бланке Председателя Совета Рабочей и Крестьянской обороны пишет:
«Удостоверение
Предъявитель сего, тов. К. Петров[53], имеющий билет № 483 (по 1. X 1919) на пропуск в здание ЦИК и работающий в одном отделе ЦИК.
Лично мне известен.
Прошу все советские учреждения, военные и прочия власти оказывать тов. К. Петрову полное доверие и всяческое содействие.
Предс. Сов. Обор.
В. Ульянов (Ленин)»[54].
На заре следующего дня Камо подымает отряд. Долго едут на грузовиках. Потом, оставив машины на опушке, шагают по просекам, по тропинкам — изрядно углубляются в старый лес. Здесь последние перед выступлением на фронт стрельбы. Каждый стремится показать себя с лучшей стороны, не уступить в меткости командиру, запросто всадившему в одну точку все пули из своего маузера. Камо не препятствует. Напротив, подбадривает, подстрекает: «Правой рукой всякий сумеет. Ты левой, левой!»
Незаметно истрачены полностью патроны. Волей-неволей занятиям конец. Девушки стелют чистую холстину. Парни открывают консервы, нарезают хлеб. На аппетит никто не жалуется. За едой, как всегда, завязывается шумный разговор. Подтрунивают друг над другом. Вносит свой вклад Камо, мастер веселых розыгрышей…
Если бы кто предвидел заранее, позаботился выставить часовых! Спохватываются безнадежно поздно. Когда возникают из-за деревьев, быстро набегают какие-то разъяренные люди в военной форме, кажется — царской России. Винтовки наперевес. Брань, крики: «Руки вверх!.. Ни с места, красные гады!.. Не шевелись, красная сволочь!»
Еще можно успеть рывком достать револьверы. Бесполезные. Пустые, без патронов. Нет даже того последнего, что привычно, годами Камо берег для себя… Он неузнаваем. Сник. Замер на пеньке, понурив голову.
Этаким фертом, поигрывая плеткой, на передний план выходит смуглый полковник. Ухмыляется.
— Ну-ка, голубчики, представьте своего комиссара!
Никто не отзывается. Полковник внимательно оглядывает всех. Взгляд задерживается на Камо. Он выглядит более старшим годами. На нем кожаная куртка, галифе, отлично начищенные сапоги.
— Начинайте с этого типа! — полковник тычет плеткой в грудь Камо.
Солдаты поднимают Камо. Бьют в спину прикладами. Уводят. Трещат ружейные выстрелы.
Конвоиры возвращаются. Делят сорванную с Камо одежду. Никаких сомнений: отряд — легкая добыча белой банды, вероятно мамонтовцев. По своей прихоти полковник одних приказывает расстрелять, других повесить.
Очередь Разина-Аксенова. Его отводят, ставят у дерева. Чуть в стороне распростертый у сосны Камо. Изорванная рубашка залита кровью. Никого другого из ранее уведенных не видно. «Побросали в овраг», — мелькает мысль. Солдаты подымают винтовки, целятся. Команда полковника: «Отставить!»
Голосом самым ласковым:
— Дорогой, видишь, что тебя ждет? Надеюсь, будешь благоразумнее. Расскажи, что это за отряд, есть ли здесь поблизости красные войска? Ну!
Исчерпывающий ответ коммуниста:
— Ничего не скажу!
— Не скажешь?! — удар плетью. — Расстрелять!
Снова подняты винтовки.
— По изменнику веры, царя… Отставить!.. Повесить его!
Накинута на шею петля. Один солдат держит, двое тянут веревку… Нечем дышать… Уходят остатки сознания…
В нос ударяет острый запах нашатырного спирта. Парень открывает глаза. Над ним склоняется невредимый, веселый Камо. Целует.
— Понимаешь, испытание было!
Протягивает руку свирепый полковник.
— Молодец, отлично держался!.. Рад познакомиться — Георгий Атарбеков, чекист…
Идея, продиктованная наилучшими побуждениями, от того не менее жестокая. Никогда Камо не покидавшая.
В двенадцатом году Мартыну Лядову: «Придем к тебе, арестуем, пытать будем, на кол посадим. Начнешь болтать: ясно будет, чего ты стоишь. Выловим так всех провокаторов, всех трусов».
И несколько недель назад перед отъездом из Баку Анастасу Микояну: «Хочешь, я останусь здесь, не поеду с Серго. Буду проверять наших работников в Ленкорани. Они далеко, кругом белогвардейцы, могут изменить, оказаться предателями. Как, доверяете? Я поеду с бакинскими коммунистами, переоденемся в деникинскую форму. Ночью неожиданно захватим ленкоранских руководителей, поведем их как будто бы на расстрел. Кто струсит, попросит пощады или начнет выдавать, тех в самом деле убьем. Перед верными товарищами извинимся. Поймут: проверка страхом, потом абсолютное доверие».
Сейчас ко всем прошлым мотивам прибавляется крайняя тревога за успех отряда, за жизнь молодых коммунистов. Сам достаточно пострадавший от донесений провокаторов, от «чистосердечных признании» отступников, он готов на крайние меры. Лишь бы уберечь своих бойцов — в его мыслях воспитанников, продолжателей — от ударов в спину. Ударов смертельных в условиях, в которых отряду придется действовать.
Во благо или во вред в эти дни в Москву приезжает смелый, порой излишне решительный, категоричный в оценках чекист Георгий Атарбеков. Давно знакомые по нелегальной партийной работе, оба весьма симпатизируют друг другу. Сейчас Атарбеков охотно берется сыграть роль отпетого злодея — белогвардейского полковника.
Результатами экстраординарной проверки оба более чем довольны. В отряде, за исключением одного-двух, превосходные парни и девушки. Твердые в своих убеждениях, волевые, бескомпромиссные. Пополнение, с которым ветеранам надежно идти в разведку, в атаку, в решительный бой. Не обходится также без разоблачения подлинного вражеского лазутчика — ловко засланного иностранного разведчика.
Назавтра или на третий день разговор о происшедшем с Владимиром Ильичем. Отнюдь не по инициативе Камо. Не на радость ему. По строгому требованию Ленина.
— Отчитал меня как следует, — не скрывает Камо. — Я ему говорю — понимаете, Владимир Ильич, шпиона поймал. Он задумался, потоки говорит: все равно нехорошо, нельзя так делать. Другое нужно было придумать, есть нормальные способы проверки людей.
27
В немногие дни сентября. Сразу после выгрузки отряда из теплушек. Прорыв фронта превосходящими силами Деникина. Неудачные оборонительные бои. Падение Курска. Предопределенное нераспорядительностью военного командования, бестолковщиной, дезорганизованностью. Обо всем этом Камо докладывает на заседании Оргбюро ЦК двадцать четвертого числа. Вскользь упоминает, что оставался с отрядом в Курске, вел уличные бои уже после ухода всех других частей. Нельзя лишать людей возможности защищать свое родное!
После Курска к отряду примыкают отбившиеся от полков пехотинцы, пушкари с исправным трехдюймовым орудием и запасом снарядов, конники. Вместе со своими набирается до пятисот бойцов. Раздобывают тачанки для пулеметных расчетов. Налаживают обоз. В наилучшем виде выступают в сторону Малоархангельска, небольшого городка Орловской губернии.
Отправленная вперед разведка доносит: «Советские учреждения эвакуированы… Белых еще нет». Подходяще. Помощник Камо Сандро Махарадзе раздает припасенные впрок погоны и кокарды. На рысях в городок влетает кавалерия. Подтягиваются стрелки. Священник и владелец хлебного лабаза приветствуют дорогих освободителей. Попозже, когда стемнеет, объявятся доносчики. В трясущихся руках списки скрывающихся советских работников, местных коммунистов. Велено будет доставить всех обязательно живыми, непокалеченными. Для строгого, конечно, допроса.
Ночь проходит без особых событий. Всего небольшие перестрелки со слишком оторвавшимися от своих белогвардейскими разъездами. Утром пораньше драгуны — так бойцы Камо именуют себя — снимаются на село Александровку. Восемь верст на север. Дома, постройки на взгорье. Внизу мощеная дорога на Орел. Ее не миновать деникинским подкреплениям. По обе стороны в засаде пулеметы. За кладбищенской оградой пушка. Позади в укрытии кавалеристы, тачанки с запряженными конями. На ветряной мельнице Сандро с наблюдателями. Теперь только побольше выдержки…
Приближается, нарастает цокот копыт. «Едут!» Пальцы впиваются в гашетки пулеметов. Скоро, скоро… Сейчас!
«Ого-о-онь!!»
Разом хлещут пулеметы. Ударяет пушка. Вступают в дело стрелки…
«Одни стреляли прямо в лоб, другие прицельным огнем били по середине и по хвосту колонны, — описывает Разин-Аксенов. — Лошади становились на дыбы. Всадники, выброшенные из седла, с распростертыми руками летели на землю в самых разнообразных причудливых позах. Началась безумная паника. Мы вперебежку продвинулись вперед метров на 150, залегли и снова открыли огонь».
Перехваченная на станции Сорочьи Кусты телеграмма белых: «Алексеевский полк разбит наголову. Нужна немедленная помощь».
Пока еще недолгий проблеск солнца на небе, густо затянутом тучами. «Добровольческая армия» взламывает весь центральный участок фронта, прикрывающий подступы к Москве. Вслед за Курском оставлены Воронеж, Орел. Бои на подступах к Туле. Буря, по оценке Ленина, достигает бешеной силы. Опасность есть величайшая, никогда не было такой.
Центральный Комитет партии изыскивает добавочные возможности. Среди всего другого переброска боевиков Камо в глубокий тыл Деникина. Для действий особых.