жизнь: в памяти возникали знакомые парни, которые пытались ухаживать за ней, а некоторые сразу же предлагали жениться… Она представляла своего сына с вьющимися волосами, с ясным и открытым, как… да, как у принца, взглядом. Но как она сможет полюбить кого-то, чтобы от этой любви родился ребенок, да ещё и похожий на принца?!
Мысли о замужестве уходили, не оставив следа в её сердце, и любовь к королю разгоралась ещё сильнее.
…К утру само томление обессиливало в ней и оставляло её душу в каком-то печальном покое. Кухарка вставала совсем другой, хотя внешне ничем не отличавшейся от прежней. Однако внутренне она очищалась, будто освобождаясь от каких-то мучительных пут. Они чуть отпускали, но ещё не совсем оставляли её.
Раньше, в первые годы правления, в бою на короля находило настоящее ожесточение. Ему было мало поразить врага, он стремился обязательно убить, оставаясь при этом хладнокровным и видя битву и уязвимое место противника как бы со стороны. Кровь кипела в нём, и он испытывал особый восторг от битвы и от победы.
Тому, кто знал короля до его восшествия на трон, казалось удивительным, как романтически настроенный принц мог превратиться в кровожадного правителя. Но кое-кто особенно проницательный догадывался, что именно с собой, с тем нерешительным и добрым принцем, борется нынешний король.
С годами он стал терять боевой настрой. После нескольких дней воспалённой радости от кровавых поединков в душе происходил резкий перелом. К сердцу подступала тоска, и тогда короля не могли утешить ни восхищённые отзывы о его храбрости, ни вино, ни восторженные взгляды женщин. Он садился на коня и уезжал куда-то, возвращался усталый и через день-другой становился прежним королём.
Никто не знал (хотя могло ли в придворной жизни быть такое, чтобы чего-то не знал совсем никто?!), что уезжал он на далёкую лесную опушку, с которой открывался вид на горные вершины. Слезал с коня и, прислонившись к могучему дубу, смотрел на белеющие хребты. Перед ним расстилался луг, усыпанный цветами, тихо шумел кронами деревьев лес, и монолиты гор, как неусыпные стражи, охраняли чистоту этого первозданного царства.
Дни бежали, как извилистая тропинка, когда Эльза, будучи совсем юной, ходила домой через луга. Но если тогда ей хотелось, чтобы тропинка не кончалась, а всегда бежала перед ней, то теперь она старалась не думать, где закончится и куда приведёт её узкая жизненная тропа. И слава Богу, что каждый день был наполнен множеством дел и хлопот, они не позволяли расслабиться.
В глубине души Эльза верила, что настоящая любовь – та, которая милосердна и терпелива, – рано или поздно победит. Победит и её усталость от душевного напряжения, и злую одержимость короля, одолеет все препятствия, и в конце концов их бессмертные души будут вместе. Однако милосердие и терпеливость не давались как небесный дар, они выковывались в огне страданий, сжигавшем земные печали и сор переменчивых желаний.
Центральной фигурой всей жизни королевского двора была королева. Король часто отлучался из дворца то в военные походы, то на охоту, то в другие королевства, и венценосная супруга, любившая быть в центре внимания, с большим увлечением пользовалась возможностью влиять не только на кабинет министров, но и на все стороны придворной жизни.
Король же, казалось, устал от нескончаемых балов и пустопорожних пересудов и всё чаще старался избегать их. Военные походы и выезды на охоту выглядели бегством от суетной дворцовой жизни. Отчасти так оно и было. Монарх привык к тому, что его слова схватывали на лету, исполняли всё, о чём он едва успевал подумать, но никто не мог вдохнуть в его сердце радость. И чем больше придворные старались угодить королю, тем глубже проникало в его душу одиночество.
Как-то ночью на пороге его кабинета вновь появилась тайная гостья. Душа её была настолько открыта королю, что одного его благожелательного слова, даже одного взгляда было бы достаточно, чтобы огонь её сердца согрел и его душу. Но король лишь вежливо ответил на её приветствие, оставаясь внутренне совершенно закрытым. Эльза ощутила, что перед ней стена – холодная, ничем не пробиваемая. Бедная кухарка пыталась сказать, как она ждала встречи, скучала, но, наткнувшись на отторжение, так толком ничего и не сказала. Она убежала в свою каморку, и поток её слёз не прекращался до самого утра.
Ночные встречи после этого не прекратились, но всякий раз, когда открывалась массивная дверь королевского кабинета, Эльза натыкалась на ещё более массивную стену закрытости короля. Кухарка старалась не показывать, как ей тяжело, говорила о чём-то второстепенном, на что король неизменно вежливо и безучастно отвечал односложными фразами, ожидая лишь окончания встречи.
По прошествии какого-то времени старательной кухарке стали доверять готовить еду лично для короля. Она теперь находилась на особом положении. Ей даже предложили более просторную комнату. Однако кухарка уже очень привыкла к своей. И отказалась.
Вечером после напряжённого, утомительного дня она выходила подышать свежим воздухом. Мириады цветов, которые когда-то отражали небо, вознеслись ввысь и сияли дивным светом, напоминая о божественной красоте мира. Кухарка вдыхала эту красоту, освобождалась от усталости и, умиротворённая от божественного прикосновения, возвращалась в узенькую каморку. Зажигала свечу и… попадала в свой мир, где царила Любовь. К Ней-то она и обращалась:
– Господи, Боже мой!..
Она просила освободить короля от чар колдовства и наполнить его сердце любовью. Просила спасения души матери и обителей праведников отцу… В этом мире незримо, а порой и явственно, присутствовали те, кто пребывал в потоке божественной любви и имел силу помогать людям, нуждающимся в поддержке.
Эльза, слыша об ужесточившихся выходках короля, страдая от невозможности пробиться к его сердцу, вдруг почувствовала искреннюю жалость… к королеве. Хотя та вызывала мало симпатий среди дворцовой прислуги, но кухарка стала чувствовать душу супруги короля и теперь молилась и о ней.
Часто являлся ей и старичок-странник, с которым она иногда могла даже поговорить.
– Жалко короля, – говорила кухарка, – ведь ему приходится ходить в походы, драться в сражениях и убивать, хитрить и лукавить, жить как бы чужой жизнью. У него когда-то была совсем другая душа… А ему приходится пребывать в злобе и в состоянии войны чуть ли не со всем миром. И самое печальное, что он добровольно отдал этому своё сердце. Осталось ли в нём хоть чуточку доброты?..
– Когда он победит себя и научится управлять своими чувствами, то сможет управлять и людьми без злобы и ожесточения, – успокаивал её странник. – Но ты должна помочь ему.
– Я отказалась от всего: от свободной жизни и красоты любимых лугов, от дома и близких… Ради него, ради того, чтобы быть рядом с ним, помочь ему избавиться от колдовских чар. Но у меня ничего не получается, все мои усилия тщетны.
– Тебе так только кажется. И было бы гораздо хуже, если бы казалось, что ты уже достигла цели. Это был бы коварнейший самообман!
Много слёз и молитвенных воздыханий… да, собственно, своего сердца отдала кухарка, прежде чем король наконец смягчился и стена между ними исчезла.
Первые лучи солнца попадали в маленькую, как вытянутый шкаф для белья, каморку и ласково касались бледного лица кухарки. Её утро всегда начиналось с воспоминаний… Отца и мать она вспоминала порознь, каждого по-своему, как запечатлелись и жили они в её душе. Её мать, конечно же, нашла то Королевство, ради которого претерпела столько страданий. Отец, хотя в молодости был, по-видимому, обычным гвардейским кутилой, тоже несомненно достиг того Королевства – за терпение, незлобивость и отрешённость от земных забот.
Очень часто всплывало в её памяти и чудесное преображение старичка, встреченного по пути на рынок, его настойчивое «отдай!». Эльза ощущала его постоянное присутствие в своей жизни, даже если он долгое время не являлся ей в видениях. Он больше никогда не повторял своего повеления, и от этого она ещё сильнее чувствовала необходимость его исполнения.
Всё, что кухарка ни делала, она делала для короля. Её не покидало ощущение, что король знает об этом. Когда воздух на кухне раскалялся от сильного жара, она мечтала: вот бы сейчас вошёл король… «Ты что здесь делаешь?» – спросил бы он. «Тебя жду», – ответила бы она. Но… в каком виде она предстала бы перед ним! Запачканный передник, платок, сбившийся набок… Да и кто она… Обычная замарашка с первыми признаками увядания. Она никогда не старалась себя приукрасить, не умащивала лицо кремами или маслами. Однако внимательный взгляд мог сразу же заметить чистую белую кожу, ясный взгляд по-детски распахнутых глаз, трогательно выбившуюся из-под косынки прядь.
Хотя… что толку напрасно мечтать? Ведь король никогда не появится на кухне. Зато её всегда согревала надежда, что наступит глубокая ночь и, возможно, они смогут видеть глаза друг друга, стоя по разные стороны порога королевского кабинета.
Король уже стал настолько близким кухарке (наверное, как принц – юной Эльзе), что она могла говорить о том, что её волновало или даже мучило.
– Иногда мне жаль, что я незнатного рода и мы не могли стать мужем и женой… – Кухарка резко оборвала себя в испуге, что переступила грань дозволенного. – Ты прости меня, это я так…
Она не считала дворянство по отцовской линии чем-то существенным – ведь оно не делало её возможной претенденткой на руку и сердце короля.
«А мне совсем не жаль, – думал король. – Мне кажется, что любая девушка, став королевой, через две недели превратилась бы в чужую, ненавистную мне женщину».
– Нет-нет, – продолжала оправдываться кухарка, будто услышав его возражения, – я не хотела… совсем не хотела быть королевой. И дело не в тебе… не в вас… Во дворце все считают, что тебе… что вам не повезло с супругой.
«Мне повезло, – думал король. – Я выбрал то, чего хотел… Да разве в королеве дело?!»