Какой же прок в «опознании»? Зачем понадобилось выставлять «чурку» напоказ? Какая цель преследовалась?
Трудно отделаться от мысли: все это сляпано специально для Ванзарова. Зачем? Чтобы не потерял нить расследования. Намекают и подсказывают: письмо измены, список «Первой крови», «чурка» и, само собой, Одоленский с Меншиковым связаны одной ниточкой. И за нее кто-то дергает. Коллежскому советнику предлагается сыграть марионетку. Значит, все-таки неведомый и очень мудрый преступник? А князь и штабс-ротмистр могут быть невинными жертвами?
— Как думаете, зачем этот спектакль? — тихо спросил Родион Георгиевич.
— Следы заметает, — проговорил стиснув зубы Джуранский.
— Могу ли знать, как?
— Хочет повести в ложном направлении.
— Видите здесь какое-то направление?
— Я — нет. А вы — наверняка. Вот он и хочет сбить.
— Зачем для этого вытаскивать труп из Выборгского?
— Общественный резонанс, нам теперь отступать некуда. — Ротмистр сурово сжал губы, отчего усики встали горкой. И тут же добавил: — Я бы этих господ-мужеложцев шашкой-то угостил…
Как ни удивительно, в слепых подозрениях кавалериста тлел уголек здравого смысла. Действительно, теперь отступать некуда. Так бы лежал «чурка» тихонечко в морге Выборгского участка, и горя не знали. То есть, при желании дело о неизвестном трупе можно было волынить хоть год. Выходит, кому-то надо, чтоб чиновник сыскной полиции закатал рукава. Может, этот «кто-то» — Модль или Ягужинский? Сомнительно. Те господа церемониться такими изысками не стали бы. Да и срок розыска назван четкий.
В однообразно пугливой толпе вдруг выделился господин довольно приличного роста. Он не строил испуганных физиономий, не отворачивался, а напротив, встал в «ногах», осмотрел торс, что-то заметил, пригляделся внимательно, качнул головой и стал уходить, поглядывая на тело. Но дорогу ему преградили.
— Кажется, признали, не так ли? — Ванзаров подошел к помощнику, сработавшему преградой.
— С кем имею честь? — спросил господин без всякого испуга.
Коллежский советник представился. Посетитель сказал, что ему очень приятно, назвал себя Аристархом Петровичем Звягинцевым и протянул визитную карточку. На дорогом тисненом картоне значилось, что он доктор медицины, специалист по нервным болезням, а также загадочные слова: «Электролечебница, лечение светом, током Арсонваля, синим светом, световыми ваннами».
— Так вам знакомо тело? — напомнил Ванзаров.
— Полной уверенности нет, хотя думаю, он был моим пациентом.
— Как узнали?
— Вон там, около подмышки, две красные точки. Это следы моего метода лечения электрическим разрядом. Замечу, новейшего метода.
— В чем заключается метод?
— Пользуясь атласом китайской медицины, нахожу особые точки, закрепляю электроды и даю разряд тока.
— От каких же болезней лечат такой пыткой? — спросил Родион Георгиевич.
Звягинцев несколько замялся, но ответил:
— Метод новый, еще рано говорить о результатах…
— Все же я настаиваю.
— Мужеложество, — понизив голос, таинственно сообщил Аристарх Петрович.
Растрепанная бородка и слегка кривоватый нос могли вызвать неприязнь. Но сумасшедшим доктор явно не выглядел. И потому Ванзаров спросил без тени улыбки:
— Сколько раз испытывали этот метод?
— Лишь один…
— Любите ходить на опознание трупов, господин Звягинцев?
— Ну, что вы… — Доктор улыбнулся застенчиво. — Просто случайность. В «Новом времени» публикуется объявление моей клиники, я заплатил на год вперед. А сегодня открываю номер и нахожу вместо, прошу прощения, моей рекламы, объявление о публичном опознании. Ну, я понял, что дело общественно важное, и претензии газете предъявлять не стал. А самому вдруг стало любопытно, дай, думаю, схожу. И вот я здесь, господа!
Даже ротмистр ослабил бдительность. Настолько Звягинцев располагал и очаровывал. Детская открытость в наше время стала редкостью. И как подобный одуванчик лечит мужеложество?
Родион Георгиевич вынул из-за пазухи мятый снимок, закрыл подушечкой большого пальца князю голову и предъявил:
— Посмотрите внимательно, не этот ли юнофа?
Звягинцев нацепил очки, прикрыл один глаз и сообщил:
— Лицо вроде знакомо, но, право, боюсь ошибиться… Это они в «живые картины» играют? Как забавно!
Августа 8 дня, в то же время, +20 °CМихайловский сквер рядом с музеем императора Александра III
Развлечений в постовой службе мало. Покажешь власть низшему сословью, погоняешь мелких хулиганов, отчитаешь извозчика, и только. А обязанностей! Честь отдавать — намахаешься всякому встречному и поперечному в погонах. Чуть забылся — сразу норовят во фрунт поставить и отчитать.
Но Петр Воскобойников не жаловался. В чине фельдфебеля перевелся он из пехотного полка в младшие городовые, чтоб не сложить голову на сопках Манчжурии. И теперь тянул лямку не в окопе, а на кольце конки, огибавшей садик.
От безделья и распалявшегося солнцепека Воскобойников разомлел, но держать пост оставалось еще часов шесть. Население столицы спешило по своим делам, садилось в империал, прогуливалось, и чинить правонарушения, как назло, не изволило. Городовой откровенно заскучал. И перевязь с шашкой поправил, и кобуру с наганом пристроил по ремню, и мундир огладил, и даже белые перчатки поднатянул.
Тут его окликнули.
На рельсах стоял неприметный господин, что-то рассматривая в кустах.
— Городовой, ко мне! — сказал он тоном, не терпящим возражений.
И хоть одет был в штатское, Воскобойников нутром почуял: незнакомец может отдавать приказы. Придерживая шашку, страж порядка подбежал к кустам.
— Это что? — спросил господин, раздвигая ветки тростью.
Воскобойников нагнулся. В траве виднелся какой-то длинный предмет, завернутый в грязную тряпицу. От него шел слабый, но тревожный запашок. Вот тебе на, не было заботы, так накликал. Теперь набегаешься. Городовой зачем-то встал по «стойке» смирно.
— С какого часу на посту? — строго спросил прохожий.
— С восьми утра, по распорядку, — отрапортовал Воскобойников и на всякий случай отдал честь.
— Кто оставил это?
— Не могу знать, вверенный порядок не нарушался.
— Городовой, с каких пор части человеческого тела, разбросанные в центре столицы, считаются порядком?
Августа 8 дня, четверть двенадцатого, +21 °CЭлектролечебница Звягинцева на Мойке у Конюшенного моста
Порядок царил идеальный. Каждая скляночка в стеклянных шкафах имела новенький ярлык, надписанный правильным почерком, и размещалась там, где полагалось по фармацевтической науке. Со стен взирали светила медицины, все сплошь с бородками и таким особым выражением в глазах, которое встречается исключительно у докторов: «Ну-с, голубчик, я про тебя все знаю, уж сколько таких как ты отправил на тот свет!»
Отдаленное сходство с камерой пыток добавляли странные аппараты, в изобилии наполнявшие кабинет: огромные рефлекторы с лампочками, покрашенными в голубой цвет, динамо-машины с хищно тянущимися проводами и какие-то приборы с магнитными катушками и щупами, похожие на механических пауков. Стоял и вовсе странный агрегат в виде чугунной ванны, обильно утыканной проводами. Один только вид этой армии должен безвозвратно излечивать нервные и особенно психические болезни. В остальном же клиника производила скорее приятное впечатление. Большие окна пропускали много солнца, а светлые обои рассеивали мрачные мысли о результатах врачебной практики.
Аристарх Петрович просил гостей устраиваться, предложил чаю или кофе и вообще выказал бурю гостеприимства.
И тут из-за двери донесся протяжный и мучительный вопль. Где-то в глубинах клиники истязали человеческое существо. Судя по голосу — мужчину средних лет.
Доктор Звягинцев и бровью не повел, заявив с гордостью:
— Путь к выздоровлению не бывает легким, господа!
Родион Георгиевич хоть и торопился, но по долгу службы вынужден был спросить, что происходит.
— Занимаемся лечением. Случай тяжелый, но верю в успех, — с гордостью заявил доктор.
Ужасный вопль повторился.
Джуранский покосился на начальника. Тот выражал полное спокойствие и лишь попросил:
— Позвольте и нам с ротмистром причаститься к передовой науке.
Звягинцев торжественно распахнул дверь. Они прошли узкий темный коридорчик и оказались в помещении, лишенным естественного света. Спиной к ним стоял господин в белом халате, как видно ассистент. У него под руками находился ламповый проектор и электрический рубильник. Луч демонстрировал на противоположной стене картинки уж очень фривольного толка. Любовные сценки сменялись быстро, механизм щелкал не переставая. Вдруг картинки с пышногрудыми ню сменились страстным поцелуем двух обнаженных мужчин. Ассистент решительно нажал на рубильник. Раздался вопль, которому позавидовали бы палачи святой инквизиции.
Крик исторгнул мужчина, скрытый темнотой. Глаза привыкли, удалось разглядеть стул с высокой спинкой, ремни, стягивающие члены больного, и кожаный колпак, охвативший его голову. К стулу тянулась стая электрических проводов.
Аристарх Петрович знаками показал, что не следует мешать лечению.
Светлый кабинет скрасил гнетущее впечатление.
— Доктор, что это было? — только и смог выговорить глубоко впечатленный Родион Георгиевич.
— Эффективный способ лечения, — с гордостью сообщил Звягинцев. — Онанизм и мужеложество являются всего лишь нервными расстройствами, то есть обычными болезнями, как малярия или желтуха. Это великолепно доказано в статье профессора Бехтерева, а также описано в трудах Тарновского, Моля и Крафта-Эбинга. Следовательно, лечить их надо при помощи рефлекторных методик. Больному показываются картинки извращенной любви, при этом дается небольшой разряд тока в… скажем, разные части тела. Когда же он видит сцены сношения с женщинами, то испытывает приятные ощущения, так как тело его восстанавливается после легкого шока. Затем все повторяется сначала. Через неделю-две сеансов больные перестают смотреть на мужчин с вожделением, а через месяц у них возрождается склонность к женскому полу и они счастливо женятся. У нас прекрасный процент успешных исцелений.