Решение пришло мгновенно. Она сделает выдающийся препарат: голова человека в разрезе! Как на учебнике анатомии, только значительно лучше. Будет видно строение мозга, вся мышечная система лица и даже дыхательный канал. И все это — сквозь чистейшее стекло. Просто можно влюбиться!
Серафима Кротова отложила голову неизвестного в плоскую кювету и отправилась в подсобку за инструментом для распиливания крупных костей. Барышня рвалась к славе и труду.
Августа 8 дня, около девяти, +19 °CБюро судебной экспертизы Врачебного комитета министерства внутренних дел, Набережная реки Фонтанки, 16
Безделие оправдывали вонючая сигарка, шустовский коньячишка из походной фляжки и уголовный романчик, который перечитывался в местах, отведенных литературному Лебедеву. Развлечение заставляло натурального двойника восхищенно хмыкать, охать и даже выражаться не вполне цензурными словечками.
В дверь излишне вежливо для такого времени постучали.
— Никого нет! Великий Лебедев прожигает жизнь! — крикнул Аполлон Григорьевич и довольно фыркнул.
Тем не менее дверь отворилась.
— Ну, слава Богу, в которого я не верю! — Томик полетел к лабораторным ретортам. — Вы куда исчезли?! Дома нет, в Управлении несут какую-то ахинею, что вас отстранили, Джуранский мрачный и разговаривать не желает… Что происходит, друг мой?.. О, у вас кровь на лацкане?.. Опять зарезали кого-то?.. Да вы с гостинцем! Какая прелесть! У меня водка припрятана, с печеньицем самый шарман!
Все это криминалист выпалил одним махом, как ребенок, заждавшийся родителя с подарком.
— Меня отстранили по подозрению в организации убийства, — спокойно доложил Ванзаров. — Обязан сообфить, что, выставив меня вон, исполните служебный долг и приказ Филиппова. Не более.
Лебедев тронул лоб коллежского советника, озабоченно охнул, открыл ему веки, заглянул в зрачки и поставил диагноз:
— Друг мой, пора вам на воды, в Карлсбад, что ли. У вас ярко выраженный приступ родильной горячки. Женщины на сносях умоляют мужей бросить их и уйти к другой, более красивой. Надеюсь, не будете меня так расстраивать? А то ведь налью брому… Да поставьте коробку, не съем ее…
— Я честно предупредил…
— Послушайте, Ванзаров, уже второй раз за два дня вы пытаетесь меня обидеть. На первой романчиком откупились — кстати, хорошо, шельмец, вас продернул! Про меня, конечно, ерунду понаписал… Так вот… Если ротмистр исполнительный дурак, то и меня туда же записали? Благодарю, да!
Аполлон Григорьевич осекся. Только теперь он заметил, что лицо уважаемого коллеги мало сказать усталое — изможденное. Разговоры были немедленно отставлены в сторону, и заварен крепчайшей чай.
— Да прибудет с вами сила! — торжественно заявил криминалист, выливая в чайник остаток коньяка.
Родион Георгиевич глотал дымящуюся жидкость не чувствуя. Только лоб пошел крупными точками пота, а усы растопырились в метелки.
— Должен покаяться… — уже серьезно заявил Лебедев, тоже прихлебывая чай. — Совершил оплошность. Помните, я говорил, что конечности «чурки» оторвали гремучей ртутью? Так вот, «гремучкой» оторвали только голову. А вот руки — догадайтесь чем?
— Йодистым азотом, — уверенно сказал Ванзаров и вдруг ощутил жар на языке.
— Верно! Могу предупредить: следующее убийство будет использован пироксилин.
— От чего детонирует?
— От искры.
— А от горячего дыма?
— Возможно.
Родион Георгиевич вытащил из карманов два листа фальшивых прошений, два конверта к ним, листок с пробой пишущих машинок Департамента полиции, такой же — из Управления сыскной полиции, список Морозовых, вырванную страницу из «Всего Петербурга», карточку больного по фамилии Морозов, перемятую фотографию, записку к швейцару, визитку Выгодского и лишь потом — коробку сигарок.
Аполлон Григорьевич уставился на бумажную кучу, но в особенности на картонный прямоугольник:
— Приносите мои обожаемые сигарки, которые сами люто ненавидите? Сегодня что, Рождество? Позвольте, испробую…
— Они убийственно крепкие. Порою от курения случается смертельный вред.
— Ах, вот в чем дело… — разочарованно буркнул Лебедев и осторожно выудил сигарку, а затем надрезал скальпелем вдоль. Посыпался табачный лист.
Рассеяв по столу серые завитушки, кончик ножа подцепил крошку твердого вещества. От серной спички крупинка сгорела яркой вспышкой.
— Опоздал… — вздохнул горестно криминалист. — Ну, опять виноват… Зато теперь понятно, зачем «чурку» сделали.
— Не совсем. Проба разной взрывчатки на человеческом теле — лифь одна из причин. — Ванзаров допил чай. — Тут хитрее… Только давайте сейчас другим займемся.
Коллежский советник развязал ленточку и, как сапер мину, поднял крышку жестянки:
— Сможете воскресить из пепла?
— Пара пустяков! — заявил великий, без кавычек, криминалист.
Лабораторным стеклышком он выудил пепельный листок, залил нагретым желатином и аккуратно размял кисточкой. Затем прижал промокательную бумагу, обрызгал раствором соляной кислоты, капнул селитровой кислоты и ферро-цианистого калия. На бумаге стали выступать синие буквы.
— Быстро читайте, через минуту растворится! — последовал строгий приказ.
«Сожженной» оказалась расписка из ювелирной мастерской Кортмана об оплате стоимости работы «Фиг./брил.» в десять тысяч рублей. Синие закорючки на глазах побледнели и скоро растянулись пятнами на промокашке.
— Десять тысяч! — Лебедев присвистнул. — Домик, конечно, не купить, но квартирку на Невском — за милую душу. И кто сей щедрый покупатель?
— Мелкий стряпчий.
— Ну-ну… Видно, пора бросать криминалистику…
Внезапно Родион Георгиевич вскочил, расправил усы, застегнул пиджак и попросил сберечь бумажные улики день-другой.
— Куда это? — насторожился Аполлон Григорьевич.
— К Кортману на Невский, хочу посмотреть на фигурку с брильянтами.
— Я с вами!
В пустом коридоре раздались гулкие шаги. Кто-то приближался решительно и неотвратимо, поступью статуи Командора. Ванзаров невольно огляделся в поисках чего-то тяжелого под руку.
Шаги затихли у двери. Короткий и четкий стук.
— Кто там еще? — крикнул Лебедев.
Створка открылась, нарисовав в проеме строгий силуэт, затянутый в сюртук. Почти строевым ходом гость промаршировал в комнату, щелкнул каблуками и вытянулся по стойке «смирно»:
— Здравия желаю, господин коллежский советник!
— Добрый вечер, — миролюбиво поздоровался Родион Георгиевич. — Прикажете и в Департаменте не появляться?
— Никак нет… Я… Напротив… Я хотел…
Впервые в жизни «железный ротмистр» не мог подобрать слова. То есть они упрямо не желали слетать с уст. Все же закалка кавалериста взяла верх. Джуранский решительно выдохнул и доложил:
— Хочу принести глубокие извинения. Вел себя недостойно чести офицера и вашего помощника. Прошу меня простить.
— Да ведь все правильно делали, приказ выполняли.
— Не всякий приказ надо выполнять… как видно… — Мечислав Николаевич не умел красиво развивать мыль, но зато слова подбирал такие, что и коню понятно. — Я для себя решил, Родион Георгиевич: я с вами. Прошу принять под ваше начало… И еще. Насчет Николя Тальма: он не убийца и даже не жертва. Его задержали на вокзале. Я допросил. Оказалась, в четверг они с князем поругались до драки. Одоленский вроде бы завел нового ухажера, Рябов выследил и увидел их на даче. А этот… танцор просто сбежал в Москву. Вы были правы.
Новость вовремя! Значит, «чурка» никак не может быть балерунчиком. Во-первых. Но самое важное: позднее возвращение князя и его сорванное горло имеют простейшее объяснение — скандал с любовником. Хоть это не алиби, но что-то в этом кроется.
— Как порою забавна истина, господа! — глубокомысленно изрек Лебедев.
Вновь обретенному помощнику опальный начальник пожал руку с искренним облегчением.
Докладная записка заведующему патолого-анатомическим отделением доктору Леткорову А. Г. от санитара морга Гниляева А. Д.
Милостивый государь!
Довожу до Вашего сведения, что 8 августа, в половине десятого вечера, в вверенный мне морг прибыла группа лиц, не менее шести человек, вовсе мне неизвестных, которые учинили форменное безобразие. Отказавшись назвать, кто такие есть, они обозвали меня «сволочью» и «подлецом» без всяких на то оснований, а также выбили ударом кулака передний зуб. Господа эти потребовали выдать тело, которое с утра находилось на публичном опознании, на что я отказался ввиду неимения от Вас никаких распоряжений. Тогда по виду старший из них заявил, что вступит со мною в половую связь и сделает оное с моей матерью и всеми родственниками, фигурально выражаясь. Видя такое насилие над моей личностью, я вынужден был уступить. Господа положили тело в мешок и увезли в неизвестном направлении, а в мое лицо ткнули кулаком, потребовав, чтобы я держал язык за зубами.
В связи с вышеперечисленным ходатайствую о предоставлении мне выходного дня и пяти рублей на поправку нанесенного ущерба.
Августа 8 дня, начало одиннадцатого, +18 °CЮвелирная мастерская Кортмана, Невский проспект, 32
Когда Эдуард Иванович наконец понял, что это не ограбление, за полицией бежать не надо, а напротив, она пришла сама, все семейство высыпало на порог в ночных сорочках и со свечками. Огоньки на фитильках прыгали, трое сыновей и супруга дрожали то ли от холода, то ли от вида «железного ротмистра» с наганом, требовавшего пуститься в лавку… И немедленно! К несчастью, ювелир проживал над мастерской.
Все еще трясущимися пальцами господин Кортман застегивал сюртук.
У витрины встревоженного ювелира поджидали еще двое господ.
— Профу простить за внезапный визит,… — Родион Георгиевич извлек самую светскую интонацию, на какую сегодня был способен, — …но дело больно срочное.
— Извольте, я к услугам. — Эдуард Иванович говорил с легким тевтонским акцентом, впрочем, чисто.