— Наверное, уже никого. — Ванзаров улыбнулся одной из самых приятных улыбок, когда пышные усы встают кошачьим хвостом. — По правде говоря, надеялся увидеть убийцу.
— Только предполагаете, кто он? Вчера, кажется, уже знали…
— Знаю его под псевдонимом «Антон Чижъ».
— Автор уголовного романчика? — изумился Берс. — Не путаете?
— Ничуть. У меня есть его портрет.
— Не может быть! Покажите!
Из глубин явилась помятая фотография и была предъявлена любопытствующему чиновнику.
— Но позвольте, здесь только князь да Петр Александрович… — с сомненьем проговорил Берс.
— Гляньте вот сюда… — Палец коллежского советника уткнулся в нижний уголок снимка.
— Где?
— Да вот тут, отражение в крохотном зеркальце…
Берс приблизил карточку, покрутил так и эдак и признался, что ничего не находит.
— По-моему, там вообще нет никакого зеркала, — закончил он.
— А вот я вижу то, чего нет на самом деле.
В лице Николая Карловича случилась перемена: исчезло мягкое и чуть глуповатое выражение, даже милые морщинки у глаз как будто разгладились.
Среди кленовой аллеи стоял все тот же мелкий чиновник в потертом сюртуке и с нелепым портфельчиком, но стал он другим. Налетел легкий, уже осенний ветерок.
— О чем это вы? — спросил Берс незнакомым, ломаным голосом.
— Разве не ясно? Такой умница, а простых вещей не понимаете… — Ванзаров укрыл от греха подальше драгоценный снимок. — Так здравствуйте, Антон Чижъ…
Коллежский асессор быстро отступил.
— Не бойтесь, у меня ни оружия, ни ручных цепочек, — совершенно спокойно признался Ванзаров. — И поединков устраивать не намерен.
— Как узнали? — Берс цепко следил за каждым движением спутника.
— Ну, начать с бани… — Родион Георгиевич сорвал листик и понюхал: уж небо осенью дышало. — Не верю в приведения, стало быть, соверфить нападение на господина Берса мог только один человек: господин Берс. Окунулись в лохань с кипятком, упали на пол и давай играть сценку. Только ведь не учли, что лежать надо на спине, так бы дуфила опытная рука, а вы на животе кувыркались, потому что кожа саднила после кипятка…
— Дальше…
— Любовь к пифущим мафинкам. Ладно, отправили письмецо мне, так ведь сколько еще! И барону Фредериксу, и статейки в «Новое время», и приказы передать труп в академию, и записку от покойного Выгодского, да и нынефнее приглафение…
— Не вижу, при чем здесь я.
— Логика простая, — Ванзаров отпустил листок по ветру. — Во-первых, когда я попросил напечатать слово «аякс», так резво бросились исполнять, что сомнения отпали — умеет. Откуда навык? В присутствии у вас мафинки нет, вам полагается документы расписывать пером. И все же умеете. Я в этом окончательно убедился только что, как руку пожал: подуфечки-то вафи с мозольками. Такие зарабатывают, когда сутками стучат по клавифам старенькой мафинки, у которой и буквы потерты. Например, на «а» — трефинка.
— Да, это промах, — вдруг согласился Берс. — Чему еще поучите?
— Логике… В бане не признали Петра, потом оправдались очками, дескать, не вижу дальфе своего носа. А в тенистом лесу так внимательно разглядывали фото, что про очки и забыли. Отсюда вывод: врал господин чиновник, что не знает Петра, врал, что слаб глазами, а значит, скрывает, что знает куда больфе. Например, о содалах.
— Занервничал в Соболевских, сам не знаю что нашло… И нападение глупо разыграл… Но, прошу вас, продолжайте… Доставляете истинное удовольствие.
Ванзаров слегка поклонился.
— Не меньфее, чем вы… — светски парировал он. — Ефе логика. Я как выфел из особняка князя, так и ляпнул: «знаю, кто убийца». Вам о трех трупах известно, так ведь? Но вот незадача: не интересуетесь вовсе, о чьем убийце фла речь. Что бы спросил непричастный? Он бы спросил: «Убийца кого?» Что из этого следует? Только два вывода: или, знаете каждого из убийц, или все сделал один человек, который вам хорофо знаком.
— А ведь верно, — усмехнулся Берс. — Подлая деталь. Но четыре промаха еще не улика?
— Опять вступает Сократова логика. Николай Карлович находит у себя на столе роман, написанный «Антоном Чижом» и неизвестно как изданный. Он дает прочесть племяннице, барыфня горит желанием познакомиться со мной и служить сыфиком. Я, натурально, отказываю. Что в остатке? Господин Берс познакомился со мной. А почему же он не хочет знакомиться на даче, ведь это так просто? А потому, чтобы моя супруга не обмолвилась, про Петра Александровича Ленского или случайным смущением не выдала его. Что для этого надо? Чтобы я не разговаривал с супругой, а лучфе всего не появлялся на даче. Как этого добиться? Уверить меня, что я рогат. Дальфе ссора и разрыв. Пусть временный. Кому это выгодно? Только господину Берсу. А зачем господину Берсу это надо? Чтобы лично помогать в розыске убиенного князя. На правах недавнего знакомого.
— Поразительно, как просто! — с легкой досадой сказал Николай Карлович.
— Но это ефе не все! — Родион Георгиевич опять нанес урон природе, оборвав ягодку ежевики. — Господин Берс прилагает героические усилия, мы за день ловим преступника, и тут Менфиков гибнет так, что и не придумаефь — словно на него морок навели. Как такое возможно? Пока нет ответа. Но идем дальфе. Извозчики, которые возят несчастного «чурку», дают фантастические показания: якобы сначала труп сопровождает моя супруга, а потом — Одоленский. Как такое возможно? Оказывается, очень просто. Стоит овладеть гипнозом и показать фотографию нужного лица, как «ванька» с заплетаюфимся языком отбарабанит словесный портрет лучфе филера! Далее…
— Достаточно, — резко оборвал Берс. — Будем заканчивать.
Ванзаров раздавил ягоду, под пальцами брызнул кровавый сок.
— Я только коснулся захватываюфей истории, — укоризненно сказал он. — Впереди столько поразительных открытий. Неужели не интересно?
— Как жаль, что такой ум не с нами, — торжественно и печально произнес коллежский асессор. — Сколько бы вы могли совершить.
— Никак, хороните меня?
Николай Карлович выронил портфель, вытянул руки, как привидение и монотонным голосом стал бубнить:
— Слушай мой голос… слушай только мой голос… Ты слышишь только мой голос… Подчиняйся ему… Тебе тепло… тебе хорошо… Я твой голос… Спать… Спать… Тепло в руках… Ты снова маленький мальчик… Рождество… Елка… Тебе уютно и тепло… Ты будешь жить, но ничего не вспомнишь…
Ванзаров, стоявший до сих пор совершенно прямо, покачнулся, зашатался, подломил колени, шлепнулся задом на траву и свалился ничком в куст.
Берс осторожно приблизился, склонился и, водя над телом руками, монотонно повторял заклинание.
Разразился хруст ломаемых веток, и на аллее показался низенький господин с перетянутой талией. Он вскинул револьвер и почти не целясь, выстрелил. Маленький чиновник рухнул в траву.
А из куста вскочил живой и здоровый Ванзаров и отчаянно закричал:
— Что наделали! Я же приказал ждать! Я почти раскусил его!
Николай Карлович захлебывался в собственной крови.
Коллежский советник упал пред ним на колени и бережно повернул лицо к небу.
— Вы признаетесь? — вскричал он.
— Да, я убийца — еле слышно прошептал умирающий. — Прошу вас, позаботьтесь о племяннице, она ничего не знает, бедная Антонина! Это я… Это все я… Я хотел стать Наполеоном, Ницше, великим человеком, а умираю в пыли! Все, что вам нужно, находится в моем портфеле…
Николай Берс вздрогнул всем телом и испустил дух.
«Из кустов вышел смиренный Лебедев, печально склонился над телом, даже не пощупав пульса и не проверив дыхание:
— Великий преступник! Но людскому суду более не доступен!
Виноватый Джуранский был недвижим, а Ванзаров в отчаянии рвал на лице усы. И лишь великий и коварный злоумышленник стеклянным взором смотрел в небеса».
Августа 9 дня, около четырех, +18 °CБюро судебной экспертизы Врачебного комитета министерства внутренних дел, Набережная реки Фонтанки, 16
— Романтически сочинили. Прямо слеза профибает, — сказал Родион Георгиевич, кладя последний лист в стопку и незаметно оправив сбившийся ус. — Смерть со взглядом в небеса — это мечтания в духе страстных приказчиков.
— Галиматья! Дешевая подделка под уголовную книжонку! — раздраженно заявил Аполлон Григорьевич и швырнул непочатую сигарку в колбу с кислотой. — «Смиренный Лебедев»!.. Тьфу! Таланта не видно даже в лупу. Такая же дрянь, как тот романчик.
Николай Карлович дернулся ответить обидчикам, но французские цепочки невежливо держали у спинки стула, а локти стреножили рукава собственного пиджака, спущенные и перекрученные узлом. Чиновник, весь перемазанный в пыли, озлобленно рыкнул:
— Дописать не успел, за меня закончат другие. Романчик выйдет, что и Габорио не снилось. Чисто изюм!
На первом листе машинописной рукописи, извлеченной из портфеля, гордо чернело слово «Камуфлет». Ванзаров поднял бумажку к свету, проверяя засечку на изученной букве, и спросил:
— Хоть не люблю изюм, а вот любопытно: чем романчик-то завершится?
— Скоро узнаете! — фыркнул Берс и тут же получил легкий, но ощутимый тычок. Литературной критикой Джуранский занимался быстро и кратко. Роскошный синяк под левый глаз — вот и вся рецензия. Вдогонку — прием джиу-джитсу «захват рукавами». После яростной борьбы в партере на дачной тропинке, разгоряченную натуру требовалось занять ведением протокола немедленно.
Лебедев притащил из канцелярии пишущую машинку и водрузил на лабораторный стол. Мечислав Николаевич с грохотом каретки воткнул чистые листы, проложенные копиркой, отстучал формулярный заголовок и приготовился.
ВАНЗАРОВ. Господин Берс, с вас снимается допрос в связи с проводимым сыскной полицией дознанием о смерти Петра Николаева Морозова, его светлости князя Павла Александровича Одоленского, штабс-ротмистра Кирилла Владимировича Меншикова и стряпчего Сергея Пионова Выгодского. Прошу сообщить, что вам известно о смерти вышеозначенных лиц.
БЕРС. Они умерли.