За ней скрывалась гладкая, без ручки, дверь, оклеенная обоями в цвет стен. Ключ, хранившийся в кармане директора Департамента, вошел в замочную скважину и повернулся три раза.
Открылась крохотная комнатка, и не каморка, а чулан даже. Без окон, всегда темная и затхлая. Из мебели — шкафы-картотеки, рабочий столик с лампой и скрипучий стул. Ни сейфа, ни тайника. Николай Павлович предложил чувствовать себя как дома, сам же целомудренно удалился.
Первым был извлечен картотечный ящик на букву «О». Дело, заведенное на князя, имело фотографическую карточку, подробный список любовников, даты и места встреч, также с канцелярской прямотой сообщались интимные пристрастия Его светлости. Ни Меншикова, ни Выгодского в досье не было. Впрочем, как и господина с инициалами «В.В.П.». Зато нашлась фамилия, какую меньше всего следовало ожидать. В числе бывших любовников присутствовал не кто иной, как… Берс! Судя по записям, он состоял в интимной связи года три назад, после чего Одоленский сменил еще четырех протеже. Выходит, Николай Карлович не просто врал, а врал художественно!
Ящик на букву «Б» неожиданно запутал: личной карточки Берса не оказалось. «Берятов» был, «Берсаков» тоже, но между ними зияла пустота. Но если верить словам Антонины о пристрастиях дяди, тогда все объясняется просто: карточку удалили. Стоило ли сомневаться, чьих рук дело.
Проверка ящиков «М» не дала ничего нового. Господин штабс-ротмистр дворцовой стражи не имел никакого отношения к мирку мужеложцев. Во всяком случае, карточка отсутствовала.
Настал черед ящику «В». Судя по всему, жадноватого стряпчего можно было подозревать в чем угодно, но только не в извращении. А вот кандидатуру, подходящую буквам «В.В.П.», найти нигде не удалось.
Приличное время вышло. Гарин вежливо кашлянул.
— Что происходит с карточкой умерфего лица? — поинтересовался Ванзаров. — Изымается?
— Ни в коем случае. Эти документы хранятся сто лет. Таково правило, — любезно заверил радушный директор.
У парадных дверей тихонько дремал швейцар. Стараясь не разбудить старика, Ванзаров уже взялся за медную ручку, как вдруг заметил сводчатую дверку с табличкой «Типография». Пришлось поддаться искушению.
Даже в неурочный час в министерской печатне кипела работа. Шел тираж плаката с Высочайшим указом о созыве Государственной думы, как видно, для необозримых провинций империи, куда не доходят столичные газеты.
Коллежский советник нашел заведующего в крохотной конторе, спасавшей от грохота станков тонкой перегородкой. Извинившись за причиняемое беспокойство, предъявил уголовный романчик. Евграфий Пустырин, жилистый старичок с красными от бессонницы глазами, только взял книжицу и немедленно подтвердил: их работа, само собой. Буквально сам печатал недели три назад, еще удивился, с каких это пор государственная типография занимается подобной ерундой.
— Кто разместил заказ? — спросил Ванзаров, несколько озадаченный открывшимся обстоятельством. Пустырин полез в конторскую книгу, поводил пальцем по строчкам и нашел:
— Модль какой-то записан, — сообщил печатник, захлопывая кондуит.
— Он приказал поставить адрес типографии?
— Это мы сами! — Евграф гордо ухмыльнулся. — Разве ж можно, чтоб книга вышла без адреса? Никуда не годится. И так с ней намаялись.
— А что такое?
— Да и то сказать, тираж — десять штук, смех один. Так ведь еще на печати какой-то жандармский сидел, высматривал да вынюхивал. Как сшили, все забрал и лично рассыпал набор. Виданное дело?!
Что спасало и спасать будет эту страну? Только две силы, если не считать Божьего провидения: непредсказуемая глупость или бессмысленная честность. Верь и радуйся!
Августа 9 дня, около одиннадцати вечера, прохладноУправление сыскной полиции Петербурга, Офицерская улица, 28
— Рады приветствовать ваше высокое и объемное благородие! Не прогоните? — Аполлон Григорьевич с грохотом отодвинул стулья, выбрал жертву и уселся с размаху так, что ножки застонали. — Говорят, большим человеком становитесь? Уж не забудьте старых друзей, сыщите теплое местечко…
Поразительно, как разлетается слухи. Разрастаются, множатся, приобретают совершенно фантастические размеры, и вот уже письмоводитель, которому намечено скромное повышение, объявлен трепетными коллегами новым вице-королем Индии. Но как жить, если б не было сплетен? Скука царила б в коридорах департаментов и присутственных мест. Не приведи Господь, еще бы и трудиться пришлось!
Счастливчик немедленно заверил, что, как только получит назначение, не позднее дождичка в четверг, закажет из Северо-Американских Штатов наисовременнейшее криминалистическое оборудование, и вернулся к скучным реалиям:
— Что раскопали про Одоленских?
— Во-первых, одна из древнейших фамилий, — Лебедев старательно загнул мизинец. — Но этого добра пол-Петербурга, да. Что действительно любопытно: Одоленские — прямая ветвь от Рюрика и Владимира Святого, причем никогда не прерывавшаяся. Настоящая княжеская кровь старой закваски, что отражено на их гербе. Девиз «Lux in tenebris» — это евангельское «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Что же касается птички — то, без всякого сомнения, имеем изображение легендарной птицы Феникс. Как вам известно, феникс присутствует на гербе нашей империи в виде двуглавого орла таким, каким был перенят у Византии…
— Что вы сказали? — в голосе Ванзарова послышалось нервное напряжение.
— Про феникса?
— Кровь старой закваски… Иными словами: старая кровь. Не так ли?
Криминалист немедленно согласился и добавил:
— Помните на записке латинское название общества?
— «Primus sanguinis».
— Мы с вами перевели: «Первая кровь», но я сверился со словарем. Смысл может быть иным: «Первый наследник». Странное название для содалов-мужеложцев.
Тут Родион Георгиевич вскочил как ошпаренный, подскочил к бюсту Сократа, чмокнул каменную лысину и ласково добавил:
— Спасибо, старик, что бы мы без тебя делали!
Греческий философ остался мраморно-равнодушен к проявлению чувств. А вот Аполлон Григорьевич предложил выбор между бромом и коньячком. Но Ванзаров уже совершенно спокойно сказал:
— Зря брезгуете классической древностью. Не будь старины Сократа, не знал бы правильного вопроса. А без правильно вопроса нет и правильного ответа.
— И какой вопрос?
— Самый главный в логике сыска: зачем!
— Ну, и зачем это «зачем»? — скаламбурил Лебедев.
— К примеру, зачем Менфиков перед смертью что-то хотел сказать?
— Мне, как всегда, достался хладный труп…
— Успел сказать: «Он нас убьет». Но вот зачем? Зачем Выгодский рисовал в крови букву «V»? Зачем князя убили взрывом? Зачем «чурка»?
— Да объясните же, в чем дело!
— Дело, дорогой коллега, в том, что впервые в истории сыскной полиции преступник не скрывался, а всячески помогал распутывать преступление.
— И зачем ему голову в петлю совать?
— Камуфлет хотел произвести. За которым скрыта особая цель.
— Ну, да, наследство Одоленского…
— Новая заря России, — удивительно серьезно сказал Ванзаров. — Объединить старую и новую кровь. Вот ради чего умирали Менфиков, Выгодский и сам князь. Да и Берс тоже. А кража наследства — это чуфь… Все удивительно просто. Как карточка пациента у доктора Звягинцева. Но я бы и теперь ходил на веревочке, если бы с вафим талантом не разыскал птичку.
В кабинете распахнулась дверь, как обычно решительно вошел Джуранский. Судя по хмурому виду и шевелению усиков, Мечислав Николаевич был чем-то озабочен.
Оказалось, он блестяще решил загадку воскресшего князя. Городовые, дежурившие на Литейном и Бассейной заметили, куда двигался мотор. А сам механизм обнаружили с выключенным двигателем на Надеждинской. На сидение лежала кожаная куртка, шлем с очками и перчатки с крагами. Водитель попросту скинул одежку и ушел проходными дворами. Простой, но ловкий обман.
Джуранский с брезгливой миной разложил вещественные улики.
Даже беглого осмотра хватило, чтобы установить: вещи принадлежали, без сомнения, Одоленскому. Их всего лишь одолжили. Вот, зачем модный костюм пропал из особняка!
— Прекрасно, Мечислав Николаевич, результат великолепный, — подбодрил Ванзаров. — Отчего мрачны?
— Филеры от мастерской Кортмана прислали донесение: птичка упорхнула.
— Упустили?!
— Никак нет, провели до конца.
— Так что тревожит?
— Я проверил донесение… Двое агентов вели… Ошибки быть не может…
— Ротмистр, позвольте угадать… — Родион Георгиевич погладил череп Сократа. — Филеры видели, как птичку привезли… в «охранку». Ведь так?
Джуранский уставился на начальника с плохо скрываемым удивлением.
— Нет! — решительно отрезал он.
Коллежский советник оставил бюст древнего грека, призадумался и с некоторым сомнением спросил:
— Неужто в Министерство Императорского Двора?
— Никак нет!
— Могу ли знать…
— В приют.
— Куда?!
— В Никольский женский сиротский институт! — отчеканил Джуранский. — Один филер на Обводном канале остался, присматривает за главным входом. Так я еще двоих послал.
Вот это действительно сюрприз. Серебряный феникс прилетел вечером туда, где еще днем томились дочурки. Какая, однако, неожиданная, но любопытная случайность.
Из походного саквояжа явилась фляжка шустовского.
— За логику Сократа! — провозгласил Аполлон Григорьевич, изрядным глотком облегчив емкость, и добавил с ехидной ухмылкой: — Верю в нее даже в минуту горестных поражений, да!
Ванзаров отказался поддержать и захлопнул створки окна.
— Пора! — решительно заявил он.
— Да, к актрисам поздно, пойду упаду на подушку. — Лебедев со вкусом потянулся.
Внезапно Родион Георгиевич выхватил из брючного кармана браунинг, лихо отщелкнул обойму, проверил, заткнул оружие за пояс, как заядлый революционный боевик или тать с большой дороги, и скомандовал:
— Ротмистр, за мной.
— Куда еще? — поразился Лебедев. — Сирот пугать на ночь глядя?