— Что ж, можете сделать это прямо сейчас. — Ванзаров пригласил жестом в свое кресло.
Мищук боязливо покосился на вожделенный трон власти и, подавив жадную улыбочку, сказал:
— Ну, зачем же, не стоит, право…
— Садитесь, берите бумагу и пифите.
— Признаний давать не намерен.
— Они не требуются. Не хочу бросать пятно на всю сыскную полицию из-за одного… содала. Но вот профение об отставке — непременно. Причину извольте указать сами.
Мищук сгорбился, как будто постарел лет на двадцать, и прошаркал к рабочему столу помощника начальника сыскной полиции. Какой музыкой звучали эти чины! Сколько раз примерял их к своей фамилии и грезил, грезил, грезил… Маленький человек нежно погладил зеленое сукно, как любовницы коснулся обивки кресла и сел так осторожно, словно мебель фарфоровая. Потертые рукава легли стопочкой, как у гимназиста, он засветился тихим счастьем.
— У меня в жизни была только одна мечта… Благодарю, вас… — И тут Николай Николаевич подтянул к себе электрическую лампу. Он печально улыбнулся, словно извиняясь, и щелкнул рычажок.
Колпак из зеленого стекла разлетелся брызгами, превратив лицо Мищука в кровавое месиво, осколки перебили артерию. Коллежский регистратор рухнул на стол, которым так вожделел владеть, и залил его лужей крови. Бардовое пятно принялось неспешно поглощать канцелярскую материю.
Ванзаров ощутил жжение в шее. Оказалось, рваный кусочек стекла пробил сорочку. Вошел не глубоко. Хватило легкого нажима, чтобы удалить. Но на шелковой ткани расцвел кранный бутончик.
Ударом ноги Джуранский вышиб дверь.
— Живы? — истошно заорал Железный Ротмистр и бросился обнимать своего начальника. Испытания нынешнего дня совершили невозможное: в глазах Мечислава Николаевича блеснуло что-то похожее на слезы. Но ведь всем известно: кавалеристы не плачут!
Родион Георгиевич кое-как унял внезапный порыв помощника и спокойно сказал:
— Это урок. Нельзя недооценивать врага, даже если он полное ничтожество.
— Но уж теперь все? — с надеждой спросил ротмистр, обретя обычный строгий тон. — Последняя жертва?
— Могу ручаться только в одном — осталось недолго… Берите всех, кого сможете, время не ждет.
Не уступая саднящей ране, Ванзаров натянул темно-зеленый сюртук.
Августа 10 дня, в то же время, +17 °CОтделение по охранению общественной безопасности и порядка, Набережная реки Мойки, 12
Голубой мундир душил арканом прямого ворота. Казалось, голова лопнет, как паровой котел. Но требовалось соблюдать внешнее приличие.
Чтобы дать выход бешенству, Александр Васильевич изломал с десяток карандашей. И с удовольствием разрядил бы наган в виновника. Только достать его невозможно.
Такого страшного разгрома Герасимов не переживал никогда: замечательный, умный, тонкий и безошибочный план операции «В.В.П.» не сработал. Вместо взлета к вершинам — падение в такую пропасть, из которой еще надо выбраться. Сейчас некогда раздумывать, где произошла ошибка. Действовать, попросту шкуру спасать. А что для этого надо? Сыскать виновного.
За этим дело не стало. Получив донесение о чудовищном взрыве, полковник обрадовался одному: Модль мертв. Теперь не надо решать, кого сделать из ротмистра — героя, погибшего в борьбе с революцией, или предателя и организатора государственного заговора. Ответ ясен. В случае чего обнаружатся исключительные факты: оказывается, в охранном отделении заговорщики свили гнездо. И лишь бдительностью полковника их удалось обезвредить. Найдутся и свидетели, и нужные показания. Есть тело — будет дело. Проще не придумаешь.
Теперь разобраться с остальными. Нет сомнений: «Рафаэль» мертв. Узнал, что авантюра провалилась, и свел счеты с жизнью. Наверняка на пепелище найдутся останки агента. Следовательно, мертвый не опасен.
Что же, господа Преферанский и Трепов? А ничего. Ведь ничего и не было. Командир жандармского корпуса будет молчать потому, что сам замазан дальше некуда. Что касается Товарища министра Внутренних дел и генерал-губернатора столицы, ему и вовсе нет резона класть голову на плаху. Ну, подумаешь, отдал приказ полкам оставаться в казармах. Простая бдительность, не более.
А Ягужинский? Так ведь бывший начальник дворцовой стражи до скончания дней, сколько не мало их осталось, будет думать, что действовал в одиночку. Он попросту ничего не знает.
Но вот вопрос: как быть с этим лисом и пройдохой, костью в горле, занозой в одном месте, а попросту чиновником сыскной полиции? Решение на удивление простое. Новому фавориту барона Фредерикса удалось избегнуть участи, теперь он будет кушаться в лучах славы. Для чего же копаться в грязи? Это никому не выгодно. Даже самому министру Двора.
Ну, а главный герой? Про него и вовсе не стоит беспокоиться. Заляжет на дно или исчезнет. А решит слово пикнуть, тут же вернется в дом умалишенных. Кто ему поверит?
Оценив сложившуюся ситуацию, Александр Васильевич ясно увидел: бояться нечего. Кто знает все — мертв. Остальные будут молчать. Все-таки великая вещь — политическая целесообразность. Из любого капкана спасет!
Вполне овладев чувствами, полковник Герасимов избавился от документов, которые пять дней тому назад доставил Модль, проветрил комнату от дыма, пепел развеял над Мойкой и приказал подать служебную карету. Он намеревался испросить срочную аудиенцию во дворце.
Августа 10 дня, начало шестого, +16 °CВ Коломенской части С.-Петербурга
В квартире отыскать хозяйку не удалось. В комнатах пусто, даже дверь не заперта. Антонина Ильинична исчезла бесследно, и вещей не захватив. Дворник же клялся и божился, что барышня из дома ни на шаг, еще со вчерашнего дня. И к ней приходил только вот господин из полиции. Так что она должна пребывать в снимаемой квартире. Но мадам Берс не было.
— Объявляем тревогу по всем участкам? — с затаенной надеждой спросил Джуранский.
— Нет, она не могла далеко уйти.
— Куда едем?
— Логика подсказывает один адрес…
И Ванзаров первым прыгнул в пролетку. Отряд сыскной полиции уместился в ней кое-как.
Фамильное гнездо Одоленских встретило их мертвыми окнами и печатью Ягужинского на парадном входе.
Четверо сноровистых агентов были немедленно расставлены Джуранским во дворе и на улице — следить и слушать.
Стараясь не скрипнуть, Родион Георгиевич отправился хоженой тропой. Дверь кабинета оказалась приоткрытой. Оттуда доносились отчетливые шорохи. Вряд ли душа князя балует, тут человеческим духом пахнет. Кстати, приятный одеколон.
Бесшумно прокравшись по мраморной лестнице, Ванзаров приблизился к дверному проему: Антонины Ильиничны не было. Зато на фоне окна очертилась мужская фигура среднего роста в светлом сюртуке отличного покроя. Переложив в левую руку сверток, Родион Георгиевич вошел.
Неизвестный вздрогнул.
— Вот и вы! — благодушно заявил коллежский советник, однако, следя за руками гостя.
Молодой человек лощеной внешности и цветущего вида: одет наимоднейше, в английском стиле; шелковый галстук с брильянтом, элегантный жилет и сорочка тончайшего материала, такой еще поискать, аккуратные усики.
— Петр Александрович Ленский, если не ошибаюсь?
— Петр Николаевич Ленский, — тихо проговорил юноша.
— Ну, конечно, как же я сразу не понял… — Ванзаров оставил сверток на пологом уступе шкафчика и оказался на шаг ближе.
— С кем имею честь?
— Просто Ванзаров, без чинов. Могу ли знать, что делаете в доме покойного князя?
— Вступаю в права наследства, завещанного мне дядей. Господин Ванзаров, у меня мало времени и много дел. Могу быть чем-то полезен?
— А как же! — Родион Георгиевич раздернул усы, что в данную минуту означало высшую степень куража. — Вы не просто полезны, а крайне нужны!
— Поторопитесь, у меня не более пяти минут.
— Не изволите полюбопытствовать, сэр? — и Ванзаров в который раз явил потрепанный кусочек фотографической бумаги.
Юноша не взглянул, но опустился в кресло.
— Какое отношение ко мне имеет этот снимок? — спросил он еле слышно.
— Зачем запираться, господин «Мемнон»? Этим оскорбляете фигуру свяфенную.
— И кого же?
— Логику Сократа.
Молодой человек внимательно изучил выражение лица коллежского советника и лишь улыбнулся:
— Не понимаю, каким образом, вы сунули нос в мою жизнь…
— Доктор Звягинцев записал в карточку больного, — перебил Ванзаров.
— Это ложь.
— Согласен. Но вот вызвать полицию юнофа, спасенный из клиники дуфевнобольных, попросил.
— Досадная случайность…
— Назвал бы по-другому: важнейфая улика.
— Это ничего не изменит… Не смею задерживать, прощайте.
— Намекаете, что нет ни одной улики, указываюфей на виновность Ленского, а только домыслы? Дескать, туз выиграл? — с легким удивлением спросил Родион Георгиевич.
— Именно так.
— Тогда, могу ли арестовать преемника престола?
Юноша не шелохнулся и вообще не выразил чувств. Поразительная сила воли с выдающимся характером. Только и выговорил:
— Что такое?
— Дама вафа убита, — сказал ласково Ванзаров, снимая фуражку и расстегивая уцелевшие пуговицы мундира — становилось душно. — У вас отменная выдержка и подлинный талант к перевоплофениям. Голос копировать умеете по телефонному аппарату исключительно. Меня вот сыграли для пристава Фелкинга и санитара морга, а директору Кулебяко и вовсе князя покойного представили. Неплохо удаются переодевания в посыльных. Какие образы! Посыльный из табачной лавки, который взрывные сигарки доставил, посыльный из конторы стряпчего со срочным пакетом и даже нарочный в редакцию «Нового времени» из сыскной полиции. Недурно носите черные платья с вуалью: извозчики Растягаев и издатель Суворин поражены. Также умеете быстро снять их перед дверью моей квартиры или в дамской комнате «Польской кофейни». Не говорю уже о кожаной куртке водителя мотора. Но последняя роль достойна аплодисментов…
Юноша ответил вежливым кивком: