Управление сыскной полиции С.-Петербурга, Офицерская улица, 28
Сундучок терпел муки монашки, попавшей в лапы кровожадного и любопытного индейца. Аполлон Григорьевич с полчаса пробовал так и эдак: нажимал резные завитушки, тер уголки и даже попытался отколупнуть резную фигурку. Голова святого с хрустом отвалилась, и подвижник веры обратился в безголовое чудище.
Погрозив деревянному ящику: «Ах вот ты как!», Лебедев скинул пиджак, закатал рукава, вынул из походного саквояжа молоток для трепанации черепа и принялся простукивать каждую выпуклость. При ударах ящик издавал жалобный стон, но секретов не выдавал.
Терпению пришел конец, и криминалист изготовился расколотить произведение деревянного зодчества на мелкие кусочки.
— Что, коллега, дровифки рубите? — участливо поинтересовался Родион Георгиевич, быстро входя в кабинет.
На счастье сундука, рука с молотком, занесенным для последнего удара, опустилась.
— Вот зараза, не сдается! — Лебедев мстительно тюкнул сундук в бок.
— Что он вам сделал?
— Всегда мечтал раскрыть в старинной вещи тайник. Ведь чую, есть в нем секрет! — И Аполлон Григорьевич исподтишка обидел вещь.
— С чего вдруг?
— Ну, как же, сундуку лет двести-триста, английской работы, наверное, я, по правде, не разбираюсь. Значит, секрет должен быть наверняка!
Кто бы мог подумать, что в матером светиле криминалистической науки живет мальчишка, мечтающий о пиратских кладах? По секрету от всех он перечитывал «Остров сокровищ» хотя бы раз в год.
Последнего романтика пришлось жестоко разочаровать.
Узнав, что это не сундук вовсе, а ковчежец, и вообще вещь уникальная, а владелец его фигура влиятельная и не потерпит экспериментов, Аполлон Григорьевич сник. Оружие возмездия спряталось в саквояж.
Почти машинально Ванзаров приподнял крышку и заглянул. Внутри сияли гладко отполированные доски. От дерева пахло букетом старой пыли, лака и засохшей крови. Без всякой цели Родион Георгиевич поводил крышкой вверх-вниз, слушая скрип петель, и закрыл ее с хлопком.
Где-то внутри щелкнула пружинка. От боковой панели плавно опустилась дощечка, как крепостной мостик, обнаружив крохотную нишу с чем-то белесым внутри.
— Что я говорил?! — закричал Лебедев. — Ай да Ванзаров, ай да умница! Удивил так удивил! Просто гений какой-то, да!
Криминалист извлек находку с горящими глазами и… немедленно угодил под ледяной душ разочарования. Ах, если бы он не знал так хорошо сорта бумаги!.. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить: это не пергамент, не манускрипт и не папирус, а самая заурядная писчая бумажка, почти новая.
Аполлон Григорьевич надулся совершенно по-детски, и не глядя пихнул скучную находку Ванзарову.
Листок оказался запиской, напечатанной на машинке совсем недавно, так что буквы не успели поблекнуть:
П.А.О. содал Менелай
B.Ф.М. содал Ахилл
C.П.В. содал Пенелопа
К.В.М. содал Аякс
В.В.П. содал Парис
Н.Н.М. содал Диомед
М.О.Н. содал Агамемнон.
Внизу чернилами было приписано: «Primus sanguinis».
Лебедев заглянул через плечо:
— Содалы? Что-то древнегреческое?
— Почти. Древнеримское. Тайное обфество друзей, на которых всегда можно рассчитывать. То есть единомыфленников. Хотя все имена из Троянского цикла.
— Фраза латинская, как понимаю, означает «Первая кровь»? — И Аполлон Григорьевич скривился: мечтал открыть остров сокровищ, а тут скучная схоластика.
А вот настроение Родиона Георгиевича проделало резвый кульбит: нешуточную тревогу подняли знакомые инициалы. Тем не менее виду он не показал, уселся к столу и довольно равнодушно спросил:
— Чем ефе порадуете с «чуркой»?
— Особенно нечем… — Опечаленный Лебедев вытянул сигарку, покрутил и убрал. — Часа за два до смерти юноша хорошо поел, вина выпил бокала два. Снотворного или лекарств не принимал. Следов обычных ядов не нашел. В воду не падал, угарным газом не дышал. Колотых, резаных ран нет, как и пулевых отверстий. Могу заверить, что смерть наступила от известной вам причины. Также я установил, что за пятнышки у него в области подмышки.
— Все-таки укусы вампира?
— Зря веселитесь… Следы прижиганий электрическим током.
— Его пытали?
— Всего лишь результат новомодного лечения электричеством, магнитными волнами, светом и прочей дребеденью, да.
— Юнофа был пациентом клиники?
— Частнопрактикующего врача. Официальная медицина на счет этих методов имеет большие сомнения.
Среди двух тысяч двухсот семидесяти двух врачей Петербурга частные клинки имеют десятка три эскулапов, не больше. А уж током лечат и вовсе единицы.
— Я распорядился оставить тело в Выборгском, — добавил Лебедев печально.
— Что молчите про отрыв конечностей?
— Это не отрыв.
— А что же?
— Самые обычные следы взрывного действия.
Родион Георгиевич прямо-таки удержал себя за вожжи, чтобы не подскочить или не стукнуть кулаком в гневе, а лишь сдержанно спросил:
— Могу ли знать, коллега: что обычного в отрывании ног, рук и головы при помофи взрывчатки? Напомните, когда встречались с подобным случаем? Не изволите хоть сообфить, какой тип применялся?
Лебедев горестно вздохнул:
— Да ну вас, увидели что-то в записке — и секретничаете, утаить пытаетесь… А я вот мечтал открыть тайную инкунабулу… Ну, хоть малюсенькую загадку… Я вот о чем все думаю: Жюль Верн в этом мае скончался, наш мир стал скучным и предсказуемым, капитану Немо не осталось места, одни бухгалтеры копошатся, преступления и те по списочкам вершат… Да что уж теперь… Ничего определенного про взрывчатку сказать пока не могу, судя по остаткам на шее — похоже на пироксилин. Наверняка не порох, не динамит и не «гремучий студень» наших бомбистов… Белые кристаллики… Сегодня установлю точно.
— Благодарю…
— Ну, признавайтесь, что вас так поразило в записке?
— Да с чего вы взяли?
— С того, что знаю вас как облупленного, да! Таинственная надпись на латыни будоражит? Дескать, кровавый обрубок и тут же «Первая кровь»? На игры гимназистов похоже… Так скажете?
В дверь вежливо, но уверенно постучали, избавляя Ванзарова от признаний. На пороге возник Джуранский, попросил разрешения доложить и щелкнул каблуками. Мечислав Николаевич никак не мог оставить привычки кавалерийского офицера.
— Списки пропавших лиц проверены, подходящих по полу и возрасту не имеется, — отчеканил ротмистр. — Вы приказали за три дня, так я на всякий случай взял за две недели.
Похвала нашла усердие.
— Также мною опрошен лакей князя Одоленского, — продолжил окрыленный Джуранский. — Он показал, что князь ночевал дома, а проснулся в восемь утра.
— Можно ли верить показаниям слуги? Наверное, выгораживает князя?
— Это невозможно. — Усики Джуранского дернулись вверх. — Бирюкин в нашем полку служил «охотником», то есть вольноопределяющимся… Хороший кавалерист был, с лошадьми аккуратен… Исполнителен, жаль, не пошел в унтеры после двух лет… Простите… С Пряникова протокол снят.
— Адрес, где проживает, записали?
— Никак нет. Я его в камере запер, в Казанском. Чтоб под рукой был. Прикажете отпустить?
Исполнительный ротмистр удалился с распоряжением проверить все пригородные вокзалы на предмет дамы в черном платье с сундуком. Сам же Родион Георгиевич глянул на часы и засобирался.
— Так про что записка? — напомнил Аполлон Григорьевич.
— Коллега, вам показалось, просто жарко и вообфе… — пробормотал на ходу Ванзаров.
Августа 6 дня, года 1905, около шести вечера, полегчеРоща в Озерках
Они сошлись. Кусты надежно скрывали их от любопытных глаз. Можно было не играть в холодность, не бояться, что откровенный взгляд выдаст, и не краснеть удушливой волной, слегка соприкоснувшись рукавами. Держались за руки и не могли разорвать взгляд. Наконец кинулись в объятья, прижались. Их губы насытились. Дальше — только шепот:
— Как мне тяжело… если б ты знал…
— Надо потерпеть.
— Я без сил, боюсь не справлюсь…
— Постарайся, хотя бы ради меня.
— Делаю все, что могу.
— Обещаю, это не продлится долго.
— Сколько?
— Не больше месяца. Все будет кончено.
— Я впервые боюсь.
— Чего?
— Боюсь потерять тебя.
— Со мной ничего не случится, обещаю.
— Это правда?
— Конечно.
— Что с той женщиной?
— Там приготовлено…
— Хорошо… Поцелуй меня…
— Наше время на исходе. Тебе пора.
— Опять натягивать маску…
— У тебя лишь маска, подумай как тяжко мне…
— Прости меня… Обними покрепче…
— Тебе пора.
— Постараюсь не сойти с ума от одиночества… Ну, напоследок…
На мгновение они потеряли осторожность.
Наказанием стал вежливый кашель из-за кустов. Краем глаза он заметил силуэт коренастого господина, невежливо разглядывавшего интимную встречу и опрометью бросился вглубь леска. Он верил, что ветки и сумрак спрятали лица.
Этакие презабавные камуфлеты случаются, господа.
Августа 6 дня, года 1905, около пяти, еще жаркоВблизи Финского вокзала Финляндской железной дороги
Господин неказистой наружности встал на пути. Отличал его влитой сюртук, но не по жаре — вызывающе черного цвета. Незнакомец произнес бесцеремонно:
— Прошу следовать за мной.
Само собой, Родион Георгиевич выразил глубокое возмущение.
Тем же бесцветным голосом субъект в черном сообщил: господину коллежскому советнику не стоит беспокоиться.
Вот, уж тут помощник начальника сыскной полиции не сдержался. Это ему беспокоиться? Ну, знаете! Да сейчас… Вон, кстати, маячит дежурный городовой…
Черный прервал поток возмущений, шепнув четыре слова.
Ванзаров покорно свернул за угол.
Под уходящим солнцем блистало чудо из чудес — шестиместный мотор! Да еще какой! Шофер в кожанке за рулевым колесом и закрытое купе для пассажиров. В российской столице такие «скакуны» обитали лишь в одной «конюшне».