Ли, совсем перепуганный, продолжает тянуть за вожжи, мул продолжает пятиться назад. Еще два шага, и повозка, мул, незадачливый кучер рухнут с полукилометровой высоты…
— Вперед! — кричит сэр Джордж, видя, что принадлежащее ему снаряжение может вот-вот погибнуть. — Вперед! Дурак! Негодяй!
Китаец, ничего не видя и не слыша, воет как зарезанный.
Он тоже рухнул бы в бездну, если бы железная рука не схватила мула под уздцы и не удержала бы повозку, начавшую уже скользить вниз.
— Отпусти, отпусти вожжи, — злобно кричит кто-то обезумевшему от страха повару. — Олух! Растяпа!
Перро! Это Перро, растолкав злорадно посмеивающихся носильщиков, успел подскочить и предотвратить неминуемую катастрофу.
Едва вожжи ослабли, мул пошел вперед.
— Главное, — продолжает метис, — подчиняйся животному, оно умнее тебя.
С этими словами охотник, полный достоинства, возвращается на свое место во главе каравана.
Три часа спустя — привал и обед близ Топорного озера. Затем, в час дня, двинулись дальше и без приключений проследовали вдоль Ножевой реки, которая вытекает из этого озера. В шесть часов уставшие люди и животные останавливаются на привал точно на уровне пятьдесят первой параллели, проехав за день не более тридцати двух миль.
Оставшись без кучера и без слуги, сэр Джордж улегся спать под открытым небом, даже не поблагодарив проводника за спасение повозки и повара.
Ли, как истый человек Востока, ведет себя независимо. Он ни словом, ни взглядом не удостоил своего спасителя, считая того, видно, дикарем, а Перро то же самое думал о спасенном.
Канадец к тому же задавался вопросом, зачем было бросаться к мулу, и пояснял: «Мой покойный дедушка говорил, что во французской крови всегда есть что-то непредсказуемое».
Восьмого июня, когда солнце осветило снежные вершины, лошади сэра Джорджа радостно заржали. Им ответила ржанием другая лошадь, еще не показавшаяся из-за поворота.
— Том! Это Том! — воскликнул наш джентльмен, обрадованный, что слуга, отсутствие которого уже создавало неудобства, наконец вернулся.
Перестук копыт все ближе, и сэр Джордж различает в легких сумерках под растущими вдоль дороги соснами свою золотистую чистокровку и всадника.
Животное тянется мордой к ноздрям сородичей, которые вдруг фыркают и пятятся назад.
— Что там еще такое?! — кричит Его Высочество, обеспокоенный, как бы снова не началась паника. — Том, давайте сюда, что вы там замешкались?
Том в широкополой серой ковбойской шляпе, надвинутой на уши, с карабином через плечо, подбадривая кобылу шпорами, сидит в седле как каменное изваяние, не произнося ни слова. А лошадь, проголодавшаяся за время этого долгого перехода, нагнув голову, тянется к сочной траве.
Том тоже наклоняется и застывает в позе, противоестественной с точки зрения законов равновесия. Какая странная посадка для такого, как он, наездника… Словно манекен, набитый паклей и привязанный в седлу.
— Да что же это такое? — не выдерживает сэр Джордж. Откинув теплое одеяло, встав с мягкого травяного ложа, он делает несколько шагов и мобилизует все свое хладнокровие, чтобы не закричать.
Слуга при помощи хитрой системы веревок привязан так, чтобы тело держалось на лошади, а ей была бы предоставлена полная свобода.
Привязан… Но почему? Почему он не двигается, застыв как каменный, почему ничего не говорит? Что с Томом? Убит и привязан к лошади, которая самостоятельно догнала караван?
Ударами ножа англичанин перерубает просмоленные веревки. Похоже, что они местного производства — из коры кедра.
Лошадь дернулась, и Том заваливается набок, к ногам хозяина. Шляпа падает, и взору предстает обезображенная до неузнаваемости голова. С ковбоя сняли скальп?
Хуже. Лицо тоже без кожного покрова, глазные впадины пусты, изо рта, лишенного губ, падает какая-то пена, щеки срезаны. Куртка слуги стала ломкой от густой запекшейся крови. С тела также содрана кожа. После зверской экзекуции ободранные ноги и ягодицы втиснуты в брюки и сапоги.
Сэр Джордж, продолжая рассматривать тело, понимает, что кожа с Тома была снята сразу, причем очень искусно, — так свежуют медведя или карибу, северного канадского оленя. Руки и ноги покойного разделаны как в анатомическом театре.
Обнаженные мышцы — темно-красного цвета с белыми личинками, отложенными мухами. Значит, эта таинственная чудовищная операция происходила вчера днем, ведь ночью мухи не летают.
Тут инспектор края не на шутку заволновался.
— Когда свежевали Тома? До или после визита на почту? — Его Высочество безо всякого отвращения засовывает руку в карман куртки, вытаскивает бумажник и находит в нем квитанцию.
— Почтовая квитанция, значит, мои материалы в сохранности. Прекрасно! Ой, а это что такое? Под седлом вместо чепрака? Кожа Тома. Ну что ж! Вот и еще один документ!
ГЛАВА 7
Объяснения Перро. — Сэр Джордж понимает, что он в опасности. — Хороший совет. — Слово охотника. — Да, конечно, это носильщики. — Сэр Джордж и медведь. — Демон охоты. — В путь. — Страх Ли.
Перро, услышав топот лошади, откинул одеяло и поспешил к джентльмену, подойдя как раз в тот момент, когда англичанин отдирал от спины коня кусок кожи, положенный вместо чепрака.
— Что вы об этом думаете? — спрашивает сэр Джордж Лесли у канадца.
— Дело плохо, сэр, очень плохо, — повторяет метис, внимательно рассматривая веревки и систему их переплетения.
— Мы в опасности?
— Я-то нет. Что же касается вас, посмотрим…
— Что вы имеет в виду?
— Пока сам не знаю. У вас есть в этом краю враги?
— К чему такой вопрос?
— С христианами вроде вас или меня да и вообще с белыми ни с того с сего так не обойдутся.
— Не понимаю.
— Нужно понять. Думаю, люди, которые освежевали вашего кучера, были обижены на него, а если они послали вам его труп, значит, вас предупреждают. Средь бела дня, на большой дороге так изуродовать белого, да еще находящегося на службе у властей, — такое не часто случается. Теперь вы понимаете…
— Полагаете, это не белые изуродовали моего слугу?
— Конечно нет! Белый так свою жертву не отделает — убьет и был таков, только его и видели. А индеец, когда мстит, становится диким.
— Думаете, это месть краснокожих?
— Бесспорно, и могу вас уверить, что освежевали беднягу живого. А глаза выдавили двумя раскаленными камнями, вложив их в глазницы, как яйцо в подставку. Говорят, это невыносимо больно.
— А индейцы не могли проделать все это без всякой причины?
— Никогда! Этот парень, похоже, сыграл с ними злую шутку. И повторяю, его тело отправили вам с единственной целью устрашить. Если у вас есть грех на душе, сами поймете, что это значит.
— Ну я-то сумею себя защитить.
— Тем лучше для вас, индейцы очень хитры.
— Вы думаете, я в опасности?
— Не говорю ни да, ни нет, просто не знаю.
— Мы далеко от Баркервилла?
— Приблизительно в семидесяти милях.
— Это не меньше пяти дней.
Поразмыслив, Джордж Лесли решает переменить тему разговора.
— А что вы думаете об исчезновении индейцев?
— По-моему, надо удивляться, что часть индейцев еще с вами. Со слугами так не обращаются.
— Вы хотите сказать… — запальчиво произносит англичан, не терпящий замечаний.
— Говорю, что думаю, — обрывает Перро, притронувшись рукой к рукоятке ножа. — Но если правда для вас оскорбительна, до свидания, я поступлю, как они, и оставлю вас с вашим китайцем.
— Не будем ссориться. Лучше порассуждаем хладнокровно. По вашему мнению, это преступление совершили сбежавшие?
— Это не преступление — месть. Это совершенно разные вещи. А чья она, не знаю, на месте событий не присутствовал.
— Хорошо, Перро, не хочу быть нескромным, но ради чего вы отправились в Баркервилл?
— Повидаться с племянниками, славными парнями, сыновьями моей покойной сестры Клодины Перро и ее тоже уже покойного мужа Батиста. Хочу их позвать на золотые прииски, там нужны толковые и честные люди.
— Других причин у вас не было?
— Нет.
— Удастся ли нам встретить бигорнов недалеко от дороги, в горах между Сода-Ривер и Быстрой рекой?
— Обязательно. Но путешествие плохо началось. Вы плохо обращались с носильщиками, они вас бросили, это ясно. Вы швырнули вашего лакея в пропасть. Вашему кучеру за что-то мстят… Короче говоря, с вами нет сейчас никого, кроме китайца, который родился далеко от этих мест, и меня, который ничем не может вам помочь, кроме как найти бигорна. Послушайтесь моего совета. Дилижанс[57] от Йела до Баркервилла ходит дважды в неделю. На вашем месте я попробовал бы сесть на него по пути и прибыл в Баркервилл, а оттуда снарядил бы новую экспедицию за бигорнами. Едва ли стоит добираться до Баркервилла еще тридцать часов.
— А если нет?
— Извините меня, но я не поставил бы за вашу голову и пяти су.
— Вы преувеличиваете!
— Считайте, что я ничего не сказал!
— Но все-таки…
— Вокруг бродят Кровавые люди, принюхиваясь к человеческой плоти. Позапрошлой ночью были слышны ритуальные крики, не иначе как они лакомились своим ближним.
— А сами вы их не боитесь?
— Да ни один из них не решится меня и пальцем тронуть. А вот вас, не знаю… Ведь освежевали же они американца. Дилижанс пройдет здесь сегодня, не упустите сей рыдван, как говаривал мой покойный дедушка.
— А кто займется моим багажом? — проговорил сэр Джордж, почти согласившись уехать. Он не мог забыть освежеванное тело, засиженное мясными мухами.
— Возьмите с собой самое ценное, а остальное оставим с китайцем и носильщиками.
— А за вами они пойдут?
— Как один человек.
— Оставьте меня на часок, мне надо побыть одному.
— Как знаете, пойду завтракать.
Отважный охотник повернулся и пошел прочь, бубня себе под нос:
— Что я тут делаю? Мне наплевать на этого заносчивого, злого, жестокого аристократа. Какая от него польза?.. И все потому, что я — гид, — как они говорят. Да, мы, охотники, по-рабски верны своему слову, долг — это долг. Я пообещал, что найду ему бигорна. Если англичанина прикончат, он не встретит бигорна, и тогда скажут, что Жозеф Перро не сдержал слова. Как только этот спесивец возьмет первого бигорна на мушку, я сразу скажу «до свидания». Пусть потом драгоценного сэра Лесли свежуют, режут на части, снимают с него скальп, поджаривают на медвежьем жиру, мне будет уже наплевать.