Фёдор бросил быстрый взгляд на Матвея: здоровяка тоже радовало такое обилие света, он словно пытался впитать его, унести с собой хоть частичку в тёмную ночь, ждущую впереди.
— Какие мощные фонари! — восхищённо промолвил Фёдор.
— Ну да, — Кальян кивнул, — всё-таки учёные живут у нас.
В его словах смешались гордость, оттенок сожаления и какая-то недоговорённость. Но Фёдору показалось, что он понял здоровяка: впереди такого больше не будет. Только здесь, под боком у учёных, возможно столь царственное распоряжение ценнейшим на канале продуктом — электроэнергией. И Фёдор вдруг остро ощутил, что действительно покидает свой уютный милый дом, уходит навстречу неизвестности, и каков будет конец этой дороги, ещё вовсе не ясно. Только что-то говорило ему, что просиди он и дальше в безопасной Дубне, его жизнь мало чем будет отличаться от жизни кролика, лучшим завершением которой станет вкусное рагу на чьём-нибудь столе.
«А ты знаешь иную формулировку смысла человеческой жизни? — услышал он насмешливый голос, порой так похожий на отцовский. — Все рано или поздно покидают насиженные гнёзда. Это и есть взросление». Фёдор попытался было вспомнить, говорил ли он о чём-нибудь подобном с батей, но шум машин смолк, насосы отключили, уровень воды в шлюзе выровнялся с уровнем открывающегося за воротами водохранилища.
Фёдор скинул швартовый с крюка рыма; бакен в стенке поднялся не до упора направляющей, видимо, вода в Московском море стояла не на самой высокой отметке. Отшвартовав лодку, они медленно двинулись по шлюзу к дальним воротам, которые уже начали уходить под воду. Фёдор крутил головой, осматривая стены вокруг, потерявшие значительную часть высоты. Впервые в жизни он проходил шлюз, так ждал этого момента, но даже в страшном сне не смог бы представить, что окажется здесь ночью.
Вскоре они прошли над верхними утопленными воротами, и как только это случилось, с тем же тяжёлым звуком свет отключился. Впереди ждала широкая вода Иваньковского водохранилища, и направо по Волге можно было добраться до Твери, из которой давно не было никаких вестей, а за левым поворотом, метрах в пятистах от Ленина начинался вход в канал. Фёдор обернулся, желая узнать, не посветят ли им на прощание из окошка диспетчерской, но ничего разглядеть не смог. Первый, самый безопасный шлюз их путешествия только что остался позади.
Глава 4Страж канала
1
Когда в стороне, над дамбой, скрытой разросшимся ивняком, полоснуло светом, Хардов и его маленькая группа находились уже минутах в десяти ходьбы от памятника.
«Ну вот, они вошли в шлюз, — подумал гид, останавливаясь, — можно не спешить и позволить старику передохнуть».
Некоторое время назад он послал ворона проследить, не шпионит ли кто за ними. С тех пор Мунир возвращался несколько раз, но был совершенно спокоен. Хардову удалось воспользоваться этим ежегодным ярмарочным балаганом и вывести Щедриных из города незаметно.
Пока всё шло по плану, и Ева пока держалась хорошо.
Гид очень опасался девичьей истерики, но, похоже, приглядеть сейчас стоило за Павлом Прокофьевичем. Хотя всё ещё может измениться там, на берегу, когда они станут прощаться и до них дойдёт, что лодка, возможно, увозит Еву навсегда. Щедрин сам ждал этого момента, он спасал дочь, но когда холод предстоящей разлуки и одиночества окатит сердце, они могут и не выдержать. Это плохо; не стоит питать тени, таящиеся в ночи, страхом и горечью дурных эмоций. Особенно там, на берегу. Но и об этом Хардов им уже говорил.
— Хардов! — шёпотом позвала девушка. — Простите, Хардов, вы слышите?
Гид обернулся: голос Евы вроде бы звучал спокойно. Она подняла капюшон мужского походного плаща, который он дал ей, и лишь бледность лица, различимая даже при лунном свете, выказывала волнение девушки.
— Нет, Ева, я ничего не слышу, — солгал Хардов.
— Вот именно, — она кивнула, — всё стихло.
Это правда. Только Хардов чувствовал это уже давно. Когда они только покидали Дубну, ночь была полна жизни.
В кронах деревьев галдели птицы, лёгкий ветерок дул над густыми травами, в которых стрекотали насекомые, на ветвях сосны довольно шумно возились белки, где-то проухала сова, а раз дорогу им перебежал не одичавший кролик, а самый настоящий заяц-русак. Мелкое лесное зверьё оказалось приспособленным к жизни в замкнутом мире канала намного лучше людей. Его не беспокоили ночные кошмары, оно не ждало с ужасом «сезона сновидений», не забивало себе голову страшными байками и с каким-то гибельным наслаждением смакуемыми небылицами.
Утрированно, до безнадёжности пугающими, нарочито нереальными историями, которые даже не оставляли возможности для попытки взглянуть правде в глаза. Тихон считал всё это проявлением посттравматического синдрома. Наверное, так оно и было. Только Тихон полагал, что со временем всё должно утрястись. Хардов не разделял даже этого осторожного оптимизма, иногда с нарочитым юмором называя их чем-то вроде стойких оловянных солдатиков из милой, пронзительной и давно утерянной сказки.
В любом случае мелкое лесное зверьё да и вся дикая природа чувствовали себя вольготней. И дикую природу не тревожил туман. Если только он сам не был её частью и порождением. Да, в этом разваливающемся мире мелкое лесное зверьё чувствовало себя вольготней людей. Но сейчас, по мере приближения к каналу, все эти деловитые звуки смолкли. Как стих и ветерок над низкими травами.
В ночи вокруг чувствовалось лишь повисшее и всё более нарастающее напряжение. Это имела в виду Ева, когда позвала Хардова? Древний инстинкт посоветовал сегодня дикой природе держаться от канала подальше.
— Понимаешь, Ева… — осторожно начал Хардов, пытаясь подыскать подходящие слова, чтобы успокоить девушку, — эта дорога от Дубны к памятнику Ленина, дорога Молодожёнов, её иногда ещё называют…
— Дорогой призраков, — сказала Ева. — Да, я знаю.
— Верно, — кивнул Хардов и понял, что уже давно отвык от общения с молоденькими девушками. — Я к тому…
Ева теперь его не перебивала, и гид посмотрел на ответвление старой дороги, что вела в сторону дамбы и дальше, к Иваньковскому гидроузлу. Под дамбой дорога ныряла в туннель, а русло канала со шлюзом № 1 было проложено над ним. Хардов вспомнил чёрный мглистый зев туннеля и подумал, что это скверное место. Особенно сегодня. Даже в благоприятные дни люди предпочитали пользоваться лодками, а не туннелем, для переправы на другой берег дамбы, и не только потому, что он притягивал уйму крыс.
Если верить городским слухам, некоторые мальчишки на спор перебегали туннель — что там, всего лишь несколько десятков метров. Если верить тем же слухам, некоторые из бегунов не справлялись со столь короткой дистанцией: они не появлялись с противоположного конца туннеля, но и назад, к месту старта, не возвращались. И возможно, именно сейчас, в эту самую минуту, нанятая Хардовым лодка проходит над туннелем, о котором столько любят посудачить в трактирах Дубны.
— Я к тому, — повторил Хардов, — что тебе не стоит бояться: сегодня на этой дороге мы вряд ли встретим призраков.
Ева помолчала. Когда она начала говорить, Хардову что-то очень не понравилось в её тоне.
— Я боюсь не того, что нам встретится по дороге, — голос Евы сделался глухим, бесцветным, и она смотрела в сторону памятника, — а того, что нас ждёт там. На воде. Там что-то…
— Брось, дочка, — попытался успокоить дочь Щедрин. — У нас очень опытный гид. Лучший из гидов.
— Неужели вы не чувствуете? — Девушка покачала головой. — Это вокруг… Его словно становится всё больше. Оно растёт…
«Напряжение?» — подумал Хардов. Вслух он сказал:
— Ева, есть такие дни… Я не думаю, что нам что-либо угрожает физически. По крайней мере, я к этому хорошо подготовился. Но существуют дни не самые благоприятные, чтобы уходить в плавание по каналу. Но они такие же и для наших… — Хардов кивнул, ему показалось, что он отыскал смягчающее слово, — для наших недоброжелателей. Там сейчас нет охраны. Люди остерегаются выходить на канал в такие дни. Идём, Ева, лодка скоро будет на месте.
— Хорошо, идёмте, — согласилась Ева. — У нас действительно нет другого выхода. Но я хочу, чтобы вы знали, я не обольщаюсь насчёт людей. Ну, про охрану там, и всё такое… Недоброжелатели — всё так. Только иногда люди — меньшее зло.
— Что ты имеешь в виду, дочка? — сипло спросил Щедрин.
Хардов смотрел на девушку, плотно сжав губы: в общем, чего уж тут скрывать, эта тишина вокруг и ему действовала на нервы.
— Я не знаю, что там, — наконец сказала Ева и снова неуверенно кивнула в сторону памятника, — но оно как бы… пока далеко. Не знаю… Но с каждым нашим крохотным шагом оно приближается намного быстрее.
«Ну, конечно, ведь мы туда идём», — хотел было возразить Хардов. Однако Ева не оставила ему такой возможности.
— Приближается — не совсем точное слово, — сказала девушка. — Оно там есть. Ну, да, становится ближе. Словно чует нас. Будто мы притягиваем его.
— Пробуждается? — вдруг спросил Щедрин.
— Может быть. — Ева удивлённо уставилась на отца. Он, как и большинство учёных, законченный агностик, всегда твердил ей, что все феномены канала скорее психологического свойства. — Да, наверное.
«Оно никогда не спит», — подумал Хардов. Он прекрасно знал, о чем пыталась сказать девушка.
— Но оно идёт. Из какого-то… очень плохого места. Но, наверное, немного времени у нас всё же есть.
«Не совсем так, — мрачно усмехнулся про себя Хардов. — Оно там везде. И всегда было. Там всё буквально пропитано им. Дело действительно намного сквернее, чем виделось в начале».
— Хардов, простите, пожалуйста, старика, я понимаю, что это может показаться смешным, но… — Голос Щедрина стал словно безжизненным, когда он закончил фразу. — Это то, о чём принято говорить «Второй»?
Хардов помолчал. Затем сложил руки и хрустнул пальцами. В сгустившейся тишине звук вышел довольно необычным, сухим, неприятным, будто сломали грифельный карандаш.