«Будь осторожен: подлинной хозяйкой черепа остаюсь я. Это важно. Лишь вещь, переданная мной лично, изменит ситуацию».
Ева поморщилась. Смысл фразы не совсем ясен. Почему он должен быть осторожен?
«… я бы сама отпустила его, но пока он нужен Университету. Я вернусь, и он ещё сослужит нам службу. Знаю, что оставляю череп в надёжных руках, и ты выполнишь мою просьбу. Любовь моя, очень рассчитываю, что вернусь, и мы снова будем вместе. Но если судьба распорядится иначе, будь хозяином Горху, пока не убедишься, что весть о моей гибели окончательна. И тогда отпусти его. Ибо таково моё обещание».
Ева опять отвела взгляд от дневника. Каким удивительным образом всё менялось… дальше шли технические детали: смена владельца может быть только добровольной, и всегда должен присутствовать какой-то обмен. Ева подумала, что всё это теперь не столь важно для неё, – она искала упоминания о возможном ребёнке, – но всё же заставила себя вникнуть в суть. Вернулась на несколько абзацев назад:
«…это случилось, когда я передала тебе череп, а ты мне столь ценную для тебя вещь из твоего прошлого. И теперь череп твой. Я сберегу то, что взяла взамен, обещаю. А с тебя беру обещание выполнить мою просьбу».
Ева перелистала страницы – оставалось совсем немного. Вернулась к месту, где прервалась:
«Ты должен простить меня, я не могу похитить эликсир у Петропавла. Это было бы предательством. Но я разыщу её. Ты знаешь, о ком говорю. И тогда мы сможем быть счастливы».
Вот! Это оно? О ребёнке?! Разыщу её… Ева нахмурилась: нет, так не выходило. Лидия доверила дневнику свои самые сокровенные тайны, но ни разу не назвала девочку по имени? Нет, здесь речь о чём-то другом. Ева читала дальше; снова об этом чудодейственном эликсире, чудовище Горхе, но ни слова о самом важном.
«Больше всего я сожалею сейчас, что оставила слова прощания лишь этому дневнику. У меня есть для тебя ещё один важный секрет. Но я расскажу о нём, глядя в твои глаза, а лучше прошепчу на ухо. Любовь моя… Всё, должна идти. Ты был и остаёшься моей единственной любовью».
И дата: «1 март».
Всё. Ева дочитала до конца. Много всего менялось, но ни слова о том, что она искала. Девушка опять отклонилась к спинке стула. Посмотрела в полумрак, куда уходили книжные полки. Ей почудилось движение каких-то теней, словно что-то из дневника появилось здесь, наполнило ненадолго пространство своим пребыванием и не хотело исчезать, таять вместе с буквами на пожелтевших страницах. Печаль, любовь, которую вынуждены были скрывать, и расставание. Последняя запись в дневнике датирована мартом, первым днём весны. Глубокой осенью того же года президент Лидия погибла. При страшных обстоятельствах. Даже останков её скремлина, огромного пса неизвестной породы по кличке Раджа, найти не удалось.
Ева разочарованно вздохнула. Её взгляд сам вернулся к последней записи: «У меня есть для тебя один секрет… а лучше прошепчу на ухо. Любовь моя…»
Сердце девушки вдруг быстро забилось. Она выпустила ключ из пальцев, и буквы на последней странице растаяли.
«Есть один секрет, – прозвучало в голове у Евы. – А что, если она была беременна? А?! И ребёнок всё-таки успел родиться?»
Ева, не мигая, смотрела на последнюю страницу дневника, чистую сейчас, лишь отсветы масляной лампы играли на пожелтевшем листе бумаги. Они расстались навсегда, Лидия погибла. Но ребёнок мог родиться. И тогда Ева не ошибается… Какое это отношение может иметь к ней? Почему дневник президента Лидии решил раскрыть Еве свои тайны? По крайней мере, некоторые вещи становятся очевидны. У замужней Лидии был тайный возлюбленный. Эту связь, естественно, вынуждены были скрывать. Но от этой связи могла родиться девочка, похожая как две капли воды на свою легендарную мать. И ещё кое-что: перед гибелью президент Лидия успела передать череп Горха своему тайному возлюбленному. Кто мог им быть? Отпустил ли он Горха? Выполнил обещание? Или не смог расстаться со столь бесценным даром? Не захотел. Или не успел. Ведь он мог погибнуть так же, как и его возлюбленная. Передать череп ещё кому-то… А что, если в Университете до сих пор находится кто-то, кто тайно владеет черепом Горха?
– Вот для чего ты раскрыл мне свои тайны, – прошептала Ева, глядя на давно забытые всем строки старого дневника. Усталый шелест старых писем, давних слов… Повернула голову – движение теней в полумраке. Вот что становится самым главным вопросом.
Шершавый голос впервые появился, как только они стали приближаться к Университету. Ключ Фёдора помог его понять. А амулет и сон этой ночи заставили прочитать дневник. Всё связалось… только вот для чего? Почему, зачем дневник раскрылся именно перед ней? Ева обязана что-то понять. И теперь Петропавел не сможет так просто отмахнуться от неё. В мире, конечно, существуют двойники, но уж больно поразительное сходство. И, вероятно, Ева единственная, кто об этом знает…
Грххп-ктсм-хм-пр…
Девушка дёрнулась, как от удара током. Сейчас этот трескуче-пустотный звук прозвучал настолько громко, словно тот, кто издавал его, находился совсем рядом. Глаза девушки чуть расширились: ключ, лежащий на чистой последней странице, выглядел необычайно ярким. Всё связалось,
(зачем?)
ключ требовал, настойчиво звал.
Грххп-ктсм-хм-пр…
Наверное, Ева всё-таки перестала бояться этого звука. Но смыкая пальцы вокруг ключа, она почувствовала укол глухой тоски в сердце. И услышала: «Впусти меня».
– Кто ты? – тёмной хрипотцой сорвалось с губ девушки.
Тишина. Нет ответа. Густая, всё заполнившая тишина, лишь тени в полумраке. Ева ждала. Крепко, почти до боли сжимая в кулаке ключ. Но вместо ответа на её вопрос теперь уже тихо, будто издалека, повторилось: «Впусти меня».
Глава 15Ещё один сеанс гипноза
– Они собираются погрузить меня в гипноз, – мрачно сказал Алёшка.
Ева его слушала невнимательно. Полностью погружённая в свои мысли, она пришла вернуть ключ.
– Завтра, – добавил Алёшка. – Ты веришь в эти штуки?
– А… не знаю.
– Я нет. Мало ли чего я им наплету под гипнозом?! Не всему можно верить… Я не помню половины и не хочу вспоминать. Лженаука…
– Что тебя беспокоит? – рассеянно поинтересовалась Ева.
– А ты не понимаешь?! – неожиданно рассердился Алёшка. – Или тебе всё равно?
– Послушай… – До Евы наконец дошло, что происходит с парнем.
– Я не хочу, чтоб копались в моей голове, – перебил он. Взгляд беспокойный, под большими карими глазами залегли тени. – Не хочу переживать это заново.
– Послушай, – повторила Ева, устыдившись собственного эгоизма. – Ты прости меня… Тоже тут навалилось много всего.
– А у тебя-то что? – Такой едкой насмешки она от него никогда не слышала.
Девушка вздохнула:
– Не надо нам ссориться. Я представляю, каково тебе пришлось там… Столько пережить. И конечно, ты…
– Напуган?! Да, Ева, мне страшно. Представляешь? Мне очень страшно.
– Ну, зачем ты так? Я лишь к тому, что любой бы на твоём месте…
– Я не герой, Ева! Не эти бесстрашные гиды, с которыми ты привыкла общаться. Просто смотритель…
– Зачем ты пытаешься меня обидеть?
– …в отделе рухляди.
– Я ведь извинилась уже. Я… любой бы на твоём месте был бы… напуган.
Алёшка отвернулся:
– И не верю я, что выйдет польза.
Ева с сочувствием взяла его за руку, но он отдёрнул свою.
– Ты ведь знаешь, Петропавел очень деликатен в таких вещах. – Она улыбнулась, впервые поймав себя на том, что успокаивает его, как ребёнка. – Он не причинит тебе вреда. Это необходимо и для тебя тоже. Если убийца… Необходимо для всех.
Он посмотрел на неё. Отрицательно помотал головой.
– Мне ведь почти сразу досталось. Что я могу вспомнить? – Вид у него был очень несчастный.
Ева всё-таки взяла его за руку:
– Меня не пустят на гипноз. Но я буду ждать тебя здесь. Просто чтобы ты знал, что тебя ждёт друг.
Алёшка слабо улыбнулся:
– Ладно… Это ты прости меня. Просто… Чего пришла-то?
– Я?! А мне… вернуть ключ. Мир?
– Конечно, – посмотрел на неё застенчиво. – Вот и у нас чуть первая ссора не вышла.
– Не бойся завтра ничего, – сказала Ева.
Он пожал плечами.
– Послушай, Петропавел тебе друг. Ты пережил ужасное. Твой страх – это нормально. Главное, не считай это трусостью. Хорошо?
– Постараюсь, – пообещал Алёшка. Он вроде бы был уже в норме.
«Вот и молодец, – подумала Ева. – И вообще, ты недооцениваешь себя».
Но она не стала этого говорить.
Старик нравился девушке за стойкой. Он приходил сюда каждый день и сидел тихонько в своём уголке, никому не мешая. Правда, пил он много, но никогда не буянил и всегда покидал «кафешку» – как тепло, но без особого пиетета и без всяких иллюзий сотрудники и клиенты прозвали этот придорожный шалман «У дяди Миши» – на своих двоих. Опять же свою пенсию пропивал не с бомжами на лавочке, а тянуло его к людям, в относительную чистоту. Девушке за стойкой было жаль этого одинокого старика. Что-то в нём было… И в его ясных светлых глазах, печальных, конечно, но порой в них чудилось какое-то неведомое безграничное понимание.
«Вот оно, одиночество», – думала девушка за стойкой. Правда, она и сама была известна склонностью к выпивке, поэтому её фантазии никто не воспринимал всерьёз.
Девушку за стойкой звали Евдокией, и сегодня у неё выдался не самый простой день. В отличие от остальных работников «кафешки», невнимательных, нелюбопытных и, собственно говоря, равнодушных ко всему, кроме себя любимых, она не считала, что всё в порядке, беспокоиться не о чем. Потому что всё было совсем не в порядке.
Старик не знал, что его тянуло в это кафе. Только почти каждый вечер он приходил сюда. О себе он тоже толком ничего не знал. Соседи из тех, кто поначитанней, считали, что у него деменция, старик путался с историями о своём прошлом, часто выдавая взаимоисключающие версии, но наверняка ничего не помнил. Кстати, о существовании терминов «деменция» и «ложные воспоминания» он также узнал относительно недавно. И это были «цветочки». Что-то происходило со стариком в последнее время. Непонятным образом ему открывалось существование вещей, о которых прежде он даже не догадывался.