Она посмотрела мне в глаза. Сказала:
— Я об этом пожалею…
— Не думаю, — с лживой уверенностью заявил моими устами встрепенувшийся в глубине порочный соблазнитель.
Уже утром, забываясь в зыбком, истомленном сне, я вспомнил скабрезные разглагольствования папани. Старый чертяка все-таки в чем-то был прав!
Весь экипаж машины боевой под художественным руководством моего мучителя родителя прикатил, немилосердно сигналя под окнами, ровно в половине десятого утра.
— У вас тут что, работа? — не открывая глаз, прошептала Леночка, прижимаясь ко мне восхитительно горячим, ароматным телом.
— Да, дьявол ее побери! — Я с трудом пытался разлепить набухшие веки.
— Какая?
— Ну… работа-то не волк, зато начальник — зверь! — С трудом сохраняя равновесие, я шагнул к окну.
Папаня, стоявший у «Мерседеса» с распахнутыми настежь дверьми, выразительно погрозил мне кулаком.
— Щ-щас, мою бабушку так-растак! — Я скривил ему зверскую рожу. — Без меня не обойдетесь, что ли?!
— Так и поделим все без тебя, — донесся бесстрастный ответ. — Спи. Дорогой товарищ. — После папин голос повысился: — Его благородие только просыпается, а у меня уже вся жопа мокрая от беготни! Всю ночь с бомбой мудрили, герметизировали, кабель с ранья покупали-выбирали…
Я обернулся к Лене. Молвил повинно:
— Должен ехать. Служба!
Она с неохотой раскрыла глаза. Произнесла через вздох:
— Позвольте чисто мужской вопрос: что делаете сегодня вечером?
— И вечером — служба, — ответил я. — На мне ребенок и любимая женщина. Буду с ними занят до следующего утра.
— А утром снова на службу? — Она потянулась. — Ладно. Что в таком случае вы предпочитаете на ужин, любимый мужчина?
— Мы пойдем в ресторан.
— Ну-ну! — сказала она рассудительно. — Не надо излишнего изобилия красивых жестов. Источников доходов на острове Фуэртевентура весьма немного. А на помощь извне теперь рассчитывать не приходится. Или вы граф Монте-Кристо?
— Стремлюсь быть таковым, — поведал я. — Но покуда не выходит. Хорошо, согласен: пускаемся в семейное плавание. Дизеля — на экономический режим!
Острить-то я острил, но, когда выходил из дома, не без трепета душевного подумал о той доле правды в каждой шутке, что в количественном своем отношении иной раз невольно над самой шуткой преобладает…
На Леночку, как мне показалось, я произвел впечатление во всех смыслах благоприятное, однако беда всех этих первых впечатлений в том, что им довольно трудно соответствовать в дальнейшем.
— Хорош! — восхищенно сказал папаня, обозрев мою деформированную активным образом ночной жизни физиономию. — Герой полотна Пикассо! Матрос с торпедированного сухогруза… Ну, починил разбитое сердце свояченицы покойного?
— Поехали, изуверы, — хрипло откликнулся я. — Дайте воды.
— Чего, уже потек радиатор? — не удержался от пошлой подковырочки братец Вова — клянусь, наверняка глубоко завидовавший мне.
— Слушай, я тебе не подушечка для иголок! — взорвался я.
— Чего ты злишься? Я ж о тебе беспокоюсь… Вот и презервативы тебе купил, черного цвета, специально…
— Почему… черного? — обернулся я на него.
— Ну… в доме траур… Твой такт оценят…
Я беспомощно отмахнулся от негодяя вялой со сна кистью.
Обижаться на братца было бессмысленно. Слышал, что как-то, спьяну наткнувшись на процессию, возглавляемую его знакомым, хоронившим жену, Вова, давно не видевший приятеля, удивившись, спросил его: ты что, мол, разве женился? И, услышав скорбное подтверждение, протянул руку, торжественно заверив: «Поздравляю!»
Его прикольчикам с душком черного юмора еще с детства не виделось конца и края.
Память фрагментарно воссоздала из прошлого пластмассовую челюсть вампира, которой Вова пользовался, без очереди пролезая за дефицитной некогда водкой в раздаточное оконце магазина и повергая ужасным оскалом в шок и содрогание пытавшуюся его урезонить очередь; рога лосей и горных козлов, презентованных или же внаглую проданных супругам соблазненных им женщин…
Один из рогоносцев, некто Фридман, бывший Бовин начальник — низенький, толстенький, с приплюснутым носиком, добродушно именуемый им Фрюшей, прознав об измене своей неблаговерной с подчиненным, выкинул подаренные рога с балкона, разбив ими лобовое стекло своей машины, а затем, трясясь от ярости, несправедливо, как полагал Вова, уволил соблазнителя по статье «Несоответствие занимаемой должности», за что в ответ был анонимно подписан на ежегодный журнал «Скотоводство и свиноводство в СССР».
— На почту завернем, — сказал Вова сидевшему за рулем Сергею.
— Зачем на почту? — спросил я.
— Кишка его бросила, — едко пояснил папаня. — Нашла вариант. Вчера в Москву звонил…
— Н-да, — процедил Вова равнодушно. — Не дождалась замка в Испании, не хватило терпения.
— А на почту-то зачем?
— Увидишь.
Из багажника Вова достал увесистый сверток.
На почте у стойки латинскими буквами заполнил текст сопроводительной телеграммы:
«В связи с изменившимся семейным положением и материальными затруднениями высылаю замок по частям».
Затем, попросив у служащего жирный черный фломастер, развернул сверток. В нем я увидел большой, обтесанный с двух сторон булыжник.
— Из руины какой-то вчера вытащил, — пояснил мне Вова, старательно на булыжнике выводя: «Деталь № 1».
Я представил Вовкину манекенщицу, волокущую тяжкий подарок из Африки длинной дорогой с почты домой.
— Интересно получится, — кивнул Вова, откликаясь на мои мысли.
Денег на свои хохмочки братец никогда не жалел.
В океане нас ждал неприятный сюрприз: в нескольких кабельтовых от банки торчала памятником изящного кораблестроения беленькая яхта с безлюдными палубами.
Серега ругнулся сквозь зубы. Он уже напялил гидрокостюм и приготовил заряд, чтобы заложить его в указанное папаней место на палубе субмарины.
Василий увязывал фал на горловине мешка с песком, должным придавить своей массой взрывное устройство, придав необходимую направленность возмущенному детонацией тротилу.
В свидетелях наших манипуляций мы, естественно, не нуждались.
Пришлось, расчехлив спиннинги, прикинуться праздными рыбачками.
Прошел час, затем другой, однако проклятая яхта не удалялась, как вкопанная замерев в штиле — столь редком в этих местах и столь удобном для наших погружений.
— Ладно, — сказал папаня Сергею. — Что мы, нырнуть не имеем права? Имеем. Прилаживай бомбу, а дальше посмотрим…
С неприязнью покосившись на подозрительное судно, Сергей взялся за лямки акваланга.
В пучину потянулся капроновый сигнальный конец и гибкий кабель, приделанный к злектродетонатору. Следом, тяжко перевалившись через борт, канул в синь воды грузный мешок.
Подрывник копался у лодки недолго: вскоре его голова, затянутая в черную мокрую резину, появилась у кормы катера. Плюхнувшись на лавку и стягивая с ног скользкие ласты, он доложил:
— Готово! Хоть сейчас замыкай…
Я посмотрел в сторону яхты. Нос ее медленно, но целеустремленно разворачивался в сторону нашего катера. Это нам не понравилось.
— Зря «глок» не взял, — процедил Сергей, доставая из сумки подводный пистолет. Выдернув плотно притертый к стволу гарпун, поднял глаза на папаню, мрачно созерцавшему приближающееся судно, источавшее немую, но явную угрозу. Спросил: — Патроны от мелкашки с собой?
— Там же, в сумке, в кармашке…
— А ствол-то нарезал?
— Да уже неделю как…
Яхта неуклонно скользила навстречу нашей мирной компании. Вскоре мы различили название на ее ухоженном белом борту: «Мария».
— Если бы у нас была подлодка, — высказался папаня, — я бы скомандовал: «Все вниз! Срочное погружение! Дизеля долой!»
— А я бы напряг комендоров, — откликнулся Вова.
— Хорошо жить в сослагательном наклонении, — накрыв пистолет рубашкой, произнес Сергей. — Только толку вот никакого от этих «Ах бы!», «Эх бы!».
Борт яхты на грамотно выверенном бейдевинде приблизился к катеру.
Облокотившись на леера, на нас воззрились четверо молодых людей, одетых в дырявые футболки и шорты из джинсовой поседелой ткани.
От обитателей яхты веяло явным недружелюбием.
— Что ищем, так-растак вашу мать? — донесся до нас неприветливый вопрос на хорошо знакомом мне английском.
— Рыбу удим, — ответил я. — Неужели нельзя?
— Давайте на борт, поговорим, — приказал парень в черных очках, лоб и щеку которого украшали уродливые шрамы. В пасти его, как я заметил, недоставало половины зубов.
— О чем?
— О чем надо! — Парень полез рукой куда-то за спину, вытащив пистолет — большую черную пушку, наверняка сорок пятого калибра. — Ну, будем спорить?
— Не геморрой, так золотуха, — вдумчиво произнес папаня, раздувая ноздри от злости.
Пистолет агрессора совершал в воздухе плавные дугообразные перемещения, как будто его обладатель использовал данный предмет в качестве веера.
Зато наш боевой чекист оказался куда более конкретен в своих отношениях с огнестрельным оружием, выхватив из-под камуфляжа рубашки папашину мелкашку и слив три умелых выстрела в один…
Видимо, офицер стрелял по выверенной системе: у человека со шрамом выступили отчетливые красные пятаки: на плече, бедре и колене.
Черный пистолетик улетел за борт. Оппонент — в глубь палубы.
Однако возрадоваться победе мы не успели: над нашими головами с надсадным тяжелым воем атмосферу прошила пулеметная очередь, а следом за ней отрывисто рявкнул мегафон:
— Бросить оружие!
Пришлось подчиниться.
А спустя несколько минут мы уже послушными цуциками сидели на юте яхты, как провинившиеся школьники-шалопаи перед учителем, в чьей роли выступал тучный чернобородый крепыш с льдисто-голубыми глазами на загорелом до черноты, жестком лице прирожденного пирата.
— Ну и чего вам надо от этой субмарины? — спросил крепыш, глядя, как неискушенные в оказании какой-либо помощи соратники перевязывают жалобно всхлипывающего подранка, напрочь утратившего как спесь, так и всякого рода позывы к ней.