— Ну, допустим!..
— Он до последнего не хотел верить, что это его рук дело! Не обманывайте себя, Николай Александрович, не надо…
— Но… но я-то здесь при чем?
— Хороший вопрос, — похвалил Вадим, — это нам и предстоит выяснить! Что, если вам для описания сцены убийства понадобились красочные, живые эмоции? — Понижая градус, усмехнулся: Это я так, в порядке научного бреда! — Продолжил, не сводя с меня упорного взгляда: — Мы не зря едим свой хлеб, кое-что накопать успели. Кроме вас, бывающего на даче наездами, всю зиму и весной в поселке никто не жил. Покойного, скорее всего, вы видели последним, из чего следует…
Капитан умолк, как если бы решил не выкладывать все карты разом. Это его «следует» мне особенно не понравилось. Если верить прессе, российская судебная система располагает весьма смутными понятиями о презумпции невиновности, как не имеет привычки трактовать сомнения в пользу обвиняемого. Значит, после запятой может стоять все, что угодно, и услышу я это уже из уст прокурора. Но что бы следователь ни говорил, а в одном я был уверен точно: к смерти Семеныча никакого отношения не имею.
— Позвольте, позвольте!..
— С большим удовольствием, — заверил меня Сельцов, — но несколько позже! Я выслушаю все, что вы найдете нужным сказать, а пока, с вашего позволения, изложу имеющиеся в моем распоряжении факты. — Поднялся из-за стола и, как показывают в фильмах о сталинских репрессиях, заходил, заложив руки за спину, по комнате. Повторил: — А факты имеются!.. И они наводят на мысль о. вашей причастности… — помедлил, — назовем это для корректности уходом гражданина Самсонова из жизни…
Вернулся к столу и, глядя в окно, продолжил:
— На первый взгляд дело обыденное, особой молодостью ваш Семеныч не отличался. Ничего интересного о его биографии выяснить тоже не удалось. Если и были у него враги, то остались в далеком прошлом. Безобидный, так сказать, старичок, и смерть к нему пришла в общем-то банальная…
Не уверен, что капитан это заметил, но употребленное им слово заставило меня вздрогнуть. Я представил себе, как открывается дверь и в сторожку тихо входит Морт. Замирает, оглядывает помещение. Лицо скрывает глубокая тень капюшона. Интересно, о чем они могли говорить, если, конечно, говорили? Месье, помнится, заметил, что у него поблизости есть дельце…
— Вы меня слушаете? — склонился ко мне, обойдя стол, капитан. — Вам плохо? — забеспокоился, заметив, что я достаю из кармана платок. — Принести воды?..
Я помотал отрицательно головой:
— Нет, спасибо! Устал, много работы, вчера весь день просидел за компьютером…
— Да-да, конечно, я понимаю! — выпрямился Сельцов, присел рядом на край стола. — Творческие люди они ранимые, нафантазируют черт-те чего, а потом сами же и мучаются… — Вздохнул тяжелее некуда: — У меня теща начинающая поэтесса! — Предложил: — Хотите, открою окно, а то здесь душновато?.. Ну, как хотите! Продолжим?..
Я убрал платок.
— Сделайте одолжение!
Следователь сполз со стола и возобновил прогулки маятником вдоль стены. Руки в карманах форменных брюк, смотрел перед собой в пол. Тон его стал совсем уж повествовательным.
— Семеныча нашел его приятель, звонарь из соседней деревни, и сразу же сообщил полиции. Смерть, по свидетельству медэксперта, наступила около полуночи от удара тупым предметом в висок. Тело лежало рядом с буржуйкой, старику стало плохо, об ее железный угол он, возможно, и приложился. Казалось бы, картина ясная, но тут вступают в игру обстоятельства… — Повернулся на каблуках. — Вы звонаря знаете?
Уперся в меня взглядом. Без улыбки, без эмоций, не человек, а робот в униформе.
Я и не думал отпираться.
— Пару раз видел! Такой мелкий, занюханный, с сизым пористым носом и опухшей ряшкой в красных прожилках…
Выражение лица капитана изменилось, в том смысле, что оно приобрело выражение. И выражало оно удовольствие.
— Именно! Завидую образности вашей речи. Высокохудожественное описание, чувствуется рука мастера! За версту видно, товарищ сильно пьющий, и все было бы ничего, если бы этот, как вы сказали, занюханный не нацарапал бумажку…
— Бумажку? — удивился я. — Какую бумажку?
— Да заявленьице! — только что не хохотнул Сельцов. — Буквально несколько строчек, но грамотно и по делу! Что он, который с сизым носом, желая продолжить в компании приятеля праздник души, пришел ближе к полуночи к гражданину Самсонову — заметьте, так и написано: гражданину! — но сразу в сторожку не вошел, а заглянул сначала в оконце. Видеть ничего не видел, зато услышал, как Семеныч довольно громко воскликнул: почему я? — Следователь сделал паузу. — Улавливаете логику?..
Все сходится! Морт сказал, все люди одним миром мазаны: завидя фигуру в островерхом балахоне, возмущаются несвоевременностью ее прихода. Капитан между тем опустился в кресло и взял карандаш. Поиграл им, посматривая на меня сочувственно, этакий самый человечный после дедушки Ленина человек.
— Перед тем как свалиться со стула и садануться виском о печку, никто, как правило, не выясняет, почему ему выпала такая участь! А звонарь к тому же утверждает, правда, устно и не слишком уверенно, что заметил, как из дома выскользнула темная, напугавшая его до полусмерти фигура. Завидев ее, он чесанул от сторожки со скоростью света и провел остаток ночи на коленях перед образами… — Вздохнув, Сельцов постучал тупым концом карандаша по массивной дубовой столешнице, подытожил: — Такая вот, Николай Александрович, у нас с вами вытанцовывается история!..
— И вы тут же решили, что темной фигурой в глазах запойного алкаша был я?
— А вы сами подумайте, — придвинулся ближе к столу капитан, — по одну сторону ворот несущийся по дороге галопом звонарь, по другую в темном, безлюдном поселке только вы один. — Откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня из этого далека. — Но и это еще не все!
— Рядом с убиенным, — предположил я, — вы нашли наградной топор с надписью «От Союза писателей России»? Весь в крови и отпечатках моих пальцев, включая те, что на ногах…
— Завидую вашему самообладанию и чувству юмора, — улыбнулся следователь, — правда, несколько специфическому! А ведь именно так все и обстоит, с той лишь разницей, что пальчики ваши мы обнаружили…
Не знаю почему, но я рассмеялся. Слова Сельцова были настолько абсурдны, что меня развеселили.
— Все, приперт к стене, сдаюсь! Кеннеди и теракт с башнями-близнецами в Нью-Йорке тоже я…
— А ведь это не так весело, как вам кажется… — ухмыльнулся следователь и с хмурым видом добавил: — Все значительно веселее! Отпечатки ваших пальцев обнаружены в кухне дома убитого на стакане!
И посмотрел на меня так, что возникло желание себя оговорить. И ведь было в чем признаться, было! Только как этому парню объяснить, что месье Морт не убийца, что это его повседневная, будничная работа? Стоит о нем заикнуться, как психиатрическая экспертиза мне обеспечена, а я ее могу и не пройти. Но веселости слова капитана и правда поубавили, ее место заняла с трудом сдерживаемая злость.
Процедил холодно, сквозь зубы:
— Вы давно приехали в Россию?
Сельцов опешил. Чувствовал, что вопрос с подвохом, но куда тот его заведет, просчитать не мог.
— Я… я русский! Здесь и родился…
— Тогда какого, мягко говоря, хрена вы мне тут Ваньку валяете! Не знаете, что ли, чем в нашей пьющей стране расплачиваются со сторожами? А принести бутылку и сразу уйти нельзя, человека можно обидеть. Что ж до пальчиков, нашли вы их на граненой стопке граммов на семьдесят, в нее покойный мне всегда наливал, а мытье посуды у Семеныча, не тем будь помянут, было не в традиции. Брезговал, грешным делом, каждый раз, но пил, благо водка все дезинфицирует. Так?..
Теперь, когда мы фактически поменялись ролями, капитан чувствовал себя не в своей тарелке.
— Приблизительно…
— Не приблизительно, а точно! — поправил я его, повысив голос, пусть знает, кто в доме хозяин. Но успех, как в каждом деле, надо было развивать, и я продолжал:
— Если с дактилоскопией мы худо-бедно разобрались, обратимся к показаниям алкоголика. Вы что, действительно верите, что беспробудная пьянь был в состоянии что-то слышать? Сами же сказали, к Семенычу он шел, продолжить праздник души, значит, в сильном подпитии и только что не на бровях…
Спросить-то я Сельцова спросил, только про себя знал, что звонарь поведал следствию чистую правду. Но роль надо было доводить до победного конца, и, строго глядя на Вадима, я нахмурился.
Капитан выглядел подавленным, но тут же оказалось, что и он играет в игры, а в актерском мастерстве еще и даст мне фору. Поднял на меня невинные голубые глаза и едва ли не с трепетом в голосе промолвил:
— Что же в таком случае прикажете делать с собачкой?..
— С какой еще собакой? Она-то здесь при чем?
— Да с нашей, из служебного питомника! Кличка Гамлет. Проводник из бывших студентов, Шекспира начитался. С ней-то как быть?.. — И, меняясь по ходу пьесы со мной местами, с едва сдерживаемой усмешкой продолжал: — Вы ведь не сомневаетесь в том, что пса нельзя подкупить? Человек поведется на лесть, его можно соблазнить деньгами или запугать, а собака — Божья тварь, не продаст и не предаст. Захватили ее с собой для порядка, полковник приказал соблюсти все формальности, но пес в сторожку заходить отказался. И это еще слабо сказано! Уперся, как осел, всеми четырьмя лапами, шерсть дыбом, рычит. Потом лег на землю и жалобно так, по-щенячьи, заскулил. Никто из наших никогда такого не видел… — Раскинувшись в кресле, капитан не спеша закурил. Бросил спичку в пепельницу, попал. — Поскольку толку от собаки не было, я послал проводника пройтись по поселку, поискать живые души. Найти, как вы, наверное, догадываетесь, он никого не нашел, но удивительный факт выяснился…
Не то чтобы я особенно волновался, но сигарету из пачки достал. Чем скрасил повисшую паузу, а заодно уж понизил градус драматизма, на который дознаватель явно рассчитывал. Чиркнул зажигалкой и безразлично поинтересовался: