— Если не ошибаюсь, вас зовут Николаем?..
Глаза мои тем временем пообвыкли, и я уже неплохо различал его закутанную в подобие плата фигуру. Отодвинулся от стола, так, чтобы свет из окна не падал мне на лицо.
— Нет, не ошибаетесь!
— И вы писатель? — уточнил он, превращая лишь по форме утверждение в вопрос.
— Есть такое дело! — подтвердил я, чувствуя, как меня покидают остатки страха. Их место заняло любопытство. — С кем имею честь?
Тут-то он и произнес удивившие Михаила слова:
— Морт, меня зовут Морт, и попрошу не забывать ставить перед моим именем месье!
Скепсис Мишани можно было понять. Современный, хорошо образованный человек, живущий в реальном, полном проблем мире, а ему на голубом глазу килограммами на уши! Интересно было бы знать, как все это выглядит со стороны. За кого он меня держит, за юродивого? За городского сумасшедшего?
— Ладно, Мишк, дослушай, а там думай, что хочешь! Твоими познаниями во французском я не обладаю, но имя непрошеного гостя и меня заставило вздрогнуть…
Морт сидел неподвижно, вытянув с наслаждением худое, длинное тело. Аллюзия была очевидной, но поверить в то, что все происходит со мной, я не мог. Одно дело испытанный при появлении незнакомца животный ужас и совсем другое занявший его место конкретный страх. Вещи разные, ужас связывают с непредвиденным, тут все было яснее ясного. Тенью крыла скользнувшей над головой птицы мне вспомнилось предсказание старухи. Я видел ее сидящей на обочине петлявшей по полю ржи дороги. Не может быть, неужели прошло двадцать лет!
Про месье Морта я ничего не писал, но теперь точно помнил, что похожий эпизод в одном из ранних рассказов действительно был, а значит, я должен был знать, что за этим последует… должен был, однако не знал. Заточенный под поиск сюжетных ходов мозг бился в истерике, но память подводила.
— Вы… вы за мной?..
— А вы бы возражали? — ответил вопросом на вопрос Морт. — Кое-что из вашего я читал, и у меня сложилось впечатление… — то ли хмыкнул, то ли усмехнулся. — Вы ведь, Николай Александрович, не слишком высокого мнения о том, что люди называют жизнью… — и после короткой паузы добавил: — Впрочем, как и о них самих!
— Значит, не за мной! — выдохнул я с нескрываемым облегчением.
Морт пожал плечами:
— Эх, людишки, людишки, все одним миром мазаны, пекутся лишь о себе! — Заложив руки в перчатках за голову, сладко потянулся: — Нет, на этот раз не за вами! У меня тут рядом дельце, вот и заглянул…
Сковавшее тело напряжение начало оставлять, я чувствовал себя набитой тряпками куклой, готовой вот-вот сползти с кресла. Прикончил одним глотком коньяк. Поднес к сигарете зажигалку. Никогда раньше с таким наслаждением не курил. От депрессии до эйфории один шаг, и я его сделал. Охватившая меня веселость была конечно же нервического свойства, но это не имело никакого значения. Жизнь продолжалась, остальное не в счет. Колотимся, все чего-то ищем, шустрим, а того не понимаем, что смысл жизни в том, чтобы жить, другого попросту нет. Не раз и не два я изгалялся, вещал устами персонажей, мол, жизнь человеческая — пустая трата денег, а столкнешься вот так с месье, и как-то сразу не до ерничества. Нахлынувшая радость перехлестывала через край.
Наблюдавший за мной Морт сделал жест рукой, означавший все, что угодно, только не готовность разделить мои чувства.
— В вашем положении я бы не стал по этому поводу ликовать! — заметил он и, выдержав паузу, поинтересовался: — Если не ошибаюсь, это вы написали…
Последовало название моего первого романа.
Ясный перец, не ошибается! — продолжал я по инерции веселиться. Какие уж тут ошибки, если знает, кто я такой и чем занимаюсь… но постепенно до меня начало доходить, что за безобидным вроде бы вопросом скрывается угроза. Она прозвучала в тоне, каким тот был задан. Исчезнувший было страх уколол с новой силой. При чем здесь роман? Что он хочет этим сказать? Странный какой-то получается у нас разговор, да и не разговор вовсе, а нечто вроде игры в угадайку.
Заметив мою вернувшуюся нервозность, незваный гость, как можно было понять, ухмыльнулся:
— Что это вы так испереживались, мне и надо-то с вами поговорить! Ваш роман?
— Ну, мой!
— Вот и славненько! — констатировал Морт, вставая с лавки. — И сделайте одолжение, не тряситесь от страха, дом ходуном ходит. Философ Хайдеггер, которого вы так любите цитировать, утверждал, что человеческая жизнь проходит в тени смерти, так что пора бы привыкнуть… — Прошелся, разминая ноги, вдоль дальней стены избы, остановился у печи. — Ничего плохого с вами не случится… по крайней мере, пока. Правда, и бесследно наша встреча для вас не пройдет! Надеюсь, в школе вам рассказывали, что людям выпало жить в причинно-следственном мире? Другими словами, это означает, что за все содеянное рано или поздно придется заплатить… — посмотрел на меня из-под капюшона долгим взглядом, — и отнюдь не деньгами!
А вот и угроза, которую до поры до времени он прятал, понял я, хотя манера гостя говорить была близка к повествовательной. Занимаясь большую часть жизни игрой в слова, я стал к ним болезненно чувствительным. Морт употребил «людям» там, где другой бы на его месте поставил место-имение «нам», это лишний раз доказывало, с кем мне приходилось иметь дело. Что ж до утверждения, будто бы у нашего разговора будут последствия, намек следовало понимать так, что давнишний мой роман мне еще икнется.
— Да-а… — протянул между тем Морт, прикладывая руки в перчатках к изразцам печи-голландки, — изрядно, Николай Александрович, вы накосячили, изрядно!..
Так вот оно что, осенило меня, все происходящее — розыгрыш! В литературной среде такие случаи известны. Так коллеги по канувшему в Лету Союзу советских писателей пошутили над одним из его руководителей: попросили от имени патриархии сочинить церковный гимн. Не бесплатно, за очень приличные бабки. И он написал, а когда все открылось, стал посмешищем. Закавыка была лишь в том, что шутники с тех пор перевелись, а среди моих друзей и врагов таких никогда и не было.
Но если все это не шутка, что он имеет в виду? Содержание романа я, естественно, помнил, правда, в общих чертах. За прошедшие почти двадцать лет было написано много другого, а привычки перечитывать изданные тексты у меня не было, я к ним никогда не возвращаюсь.
— Ну и что же такого-эдакого я натворил? Готов признать, роман получился неоднозначным, но именно это и привлекло к нему всеобщее внимание. А писателя, как хорошо известно, должно судить по законам, им самим над собой признанным…
— Ну уж что-что, а судить, — покачал головой Морт, — я точно не собираюсь! Меня просили вас предупредить, я всего лишь технический исполнитель, и только. Оправдываться, Николай Александрович, вам придется в другом месте. Подробности дела мне знать не след, могу лишь высказать свое сугубо частное мнение. Хотите?..
Я кивнул. Собрался было встать с кресла, но он движением руки велел мне этого не делать. Шагнул к столу. Падавший из окна свет проник на мгновенье под капюшон, и мне показалось… я увидел… О Господи!..
— Ваш кофе!
Дежуривший в некотором отдалении официант приблизился и поставил передо мной чашку китайского фарфора. «Сэр» не прозвучало, но я его отчетливо расслышал. Забрал с поклоном недопитую. Михаил сидел напротив, вертел в пальцах хрустальный стакан. Дождавшись, когда официант удалится, спросил:
— Так я не понял, видел ты физиономию месье или нет?
— А черт меня знает! — разозлился я. — Видел — не видел, какая разница…
Как делал это еще в школе, Мишка покусал в задумчивости верхнюю губу и склонился к разделявшему нас шахматному столику. Понизил голос:
— Слушай, старик, у меня есть знакомый психиатр, алкоголизм — его профиль! Языком не болтает и берет недорого…
— А не пошел бы ты к чертовой матери! — взорвался я и посмотрел на него так, что Мишаня заткнулся. Вспомнил, наверное, паразит, что хук справа в свое время был у меня очень ничего.
— Ну, извини!
— Охотно… — пробормотал я, допивая остававшийся в пузатой рюмке коньяк. Следивший за нами издали официант дернулся наполнить опустевшую посудину, но, увидев выражение моего лица, благоразумно решил повременить.
Я уперся в Мишку хмурым взглядом:
— Слушай дальше! Падавший из окна свет проник на мгновенье под капюшон, у меня перехватило дыхание. Хмель снесло, как порывом ветра осенний лист. Не спускавший с меня взгляда, Морт это заметил.
— Если вы не передумали, я бы немного выпил… — Подошел, не дожидаясь моего согласия, к полке на стене и снял с нее толстостенную молочную кружку. — Нет, нет, не вставайте, я сам!..
Пряча в тени капюшона лицо, взял рукой в черной перчатке бутылку и налил себе коньяка. Вернулся к печке. Прислонился к ней спиной, словно сильно озяб. Не знаю почему, но мне казалось, что он улыбается. Спросил неожиданно мягко, как если бы мы были давно знакомы:
— Помните как у Булгакова: «Я прочел ваш роман»? — Сделал из кружки глоток и промокнул невидимые мне губы рукавом балахона. — Напиток неплох, вы правы, только тут ваша правота и кончается… Скажите, что заставило вас лезть в сферы, о которых вы не имеете ни малейшего представления? Не дано смертному… — Замолчал, помедлив, начал иначе: — Самому странно такое слышать, но я испытываю к вам нечто сродни симпатии. Мне ли не знать, что человеку свойственно ошибаться, насмотрелся, как говорится, выше крыши! Но, дорогой мой Николай Александрович, тонкий мир оттого и называется тонким, что не надо в него с сапогами! С чего вы взяли, что в Небесной канцелярии есть департаменты светлых и темных сил, кто вас надоумил?..
Поскольку Морт умолк, я сделал вывод, что вопрос его не относится к риторическим и требует хоть какого-то ответа.
— Но, месье, это подсказывает элементарная логика!
— Какое неожиданное и странное слово! — хмыкнул он саркастически. — Неужели вы видите много логичного в окружающем вас безалаберном мире?..
Не готовый дискутировать, я пропустил его замечание мимо ушей: