Точнее, попытки-то были, когда-то, тысячи лет назад сюда кто-то прилетал, но так и исчез, оставив непокорённую планету и десятки видов приноровившихся животных. Это был уникальный мир, собравший себе по сусекам следы жизни из нескольких неведомых уголков Вселенной, не считая земной биологии, появившейся здесь уже позже, и носил этот мир почётное звание «проклятого».
Исследовательская экспедиция середины Второй эпохи, и давшая планете название Аракор, с наскока обнаружила тут занесённую биологию в печальном состоянии, причём несовместимого генезиса: тут хищник мог не интересоваться своей жертвой по простой причине — ничего кроме сильнейшего отравления ему этот ужин не обещал. Были обнаружены также признаки посещения людьми, датированные концом Первой эпохи, следов от них почти не осталось, кроме удивительно живучей микрофлоры.
Возможная колонизация была формально одобрена — уникальной экологией здесь и не пахло, из каши в виде пучка разных аминокислотных формализмов (не считая одной небелковой формы жизни, представленной несколькими толком не изученными видами) не могло вырасти ничего путного, разве что недра здешних океанов могли скрывать какие-то таинственные биотайны.
Статус «незаселённой планеты» и то самое почётное звание среди матёрых шутников из ГКК, как Джон успел узнать в корабельной библиотеке за время перелёта, Аракор получил после ряда нештатных ситуаций, приведших к доброму десятку аварийных высадок на планету не только кораблей КГС, но и представителей других рас, входящих в Содружество. Когда же на Аракор рухнул пролетавший мимо «муравейник» одного из малых Домов к’Каха, терпение экспертов ГКК лопнуло.
Через ГИС они продавили решение об официальном отказе от Аракора в пользу любой расы, что пожелает осуществить тут ксеноформирование и колонизацию по своему вкусу. Заявок с тех пор не поступало, планета же, продолжающая притягивать, как магнит, терпящих бедствие космических странников, мало-помалу превратилась в небывалое по пестроте сборище разнообразных представителей разумных рас Метагалактики, в основном, конечно, людей и ирнов. Здесь в итоге была развёрнута сеть посёлков, организована патрульная служба, подвешена сеть спутников слежения. И устроено форменное кладбище погибших кораблей.
Несмотря на все старания, новые и новые бедолаги повадились сначала обрушиваться в атмосферу, уж только потом удосуживаясь выслушать ту гору изощрённых ругательств, что была им адресована всю их дорогу от границ ЗВ в недра очередного ледника. Бедолаг разыскивали, извлекали, латали и поднимали обратно на орбиту. Одним анекдотом на Аракоре становилось больше. Планетка проклята, это знали все.
Формально экспедиция их отряда была учебной — сержанту и, в дальнейшем, комиссии предстояло решить, пригодны ли кандидаты на прохождение тренировочного курса полноценного оперативника СПК. Ничего особого, точка А, точка Б, психологический профиль по итогам полевых испытаний по пути между ними, мотивация, исполнительность, совместимость, адаптивная реактивность.
Но Джону было не по себе от всего этого уже сейчас. Гаденькая это была планетка, как вообще кто-то по доброй воле соглашается здесь жить. И змеи ещё эти… теплокровные. Джон был подготовлен ко многому, но вот снежного бурана он не ожидал, несмотря на все отчёты по климатическим моделям.
Когда уже они, так-растак, доберутся до места?! Короткие сутки Аракора скоро будут подходить к концу, о чём свидетельствовала сгустившаяся у ног Джона тень. Или это усиливается снегопад? Вряд ли подобное возможно, куда тут усиливаться.
Словно в ответ на его стенания поверх голов шагающих впереди товарищей по несчастью мелькнуло что-то ярко-синее, словно далёкая высоковольтная искра царапала сетчатку глаза. Маяк, как удалось разглядеть спустя ещё метров сто пути, размещался на шпиле стандартного климатического зонда, со всеми его вздутиями генераторов и антеннами доплеровских радаров. Очень актуальное здесь устройство.
А ещё через пару шагов Джону показался и сам посёлок — две темнеющих за снежными вихрями приземистых цепочки зданий, уходящих куда-то туда, в густо-синее теперь марево. Строения больше походили на какие-то склады или ангары, нежели на что-то жилое. Хотя, вот где-то между растущих сугробов мелькнул в подступающих серо-голубых сумерках луч поискового прожектора.
Их ждали. Наверняка это сержант настоял, чтобы сброс был как можно дальше от точки сбора. Ну и ладно. Джону вовсе не холодно, и Джон вовсе не обижается. Преодолевать — так преодолевать. Препятствия.
Луч прожектора смазал их ещё раз по лицу, превращая окружающий вихрь крупных снежинок в сверкающе-непроглядное нечто, однако тут же утвердился где-то в ногах, сузившись до световой тропинки. Кажется, пришли.
«Добро пожаловать на станцию». Голос, что зазвучал в канале, был знаком — кажется, именно с этим человеком пилоты вели переговоры, пока выводили челнок на цель. Ничем особо не примечательный, его можно было легко отличить по какому-то особо глухому тембру, словно обладатель его предпочитал поменьше общаться с кем бы то ни было, каждый раз себя пересиливая перед тем, как произнести слово.
«Идите на свет».
Надо же, у встречающего остались ещё какие-то зачатки чувства юмора, даже в этой глуши. Что за человек здесь может жить? Только последний социопат и неизлечимый одиночка.
Джон тут же нарисовал себе образ косматого небритого и нестриженого варвара, бьющего масс-спектрографом какого-нибудь саблезубого хищника по башке с целью добычи пропитания.
Щель входного шлюза, к которой привёл их отряд прожектор, открывалась нехотя, а вот захлопнулась с большим удовольствием и приличной силой, даже пол дрогнул.
С видимым облегчением перестав слышать не прекращающийся ни на секунду утомительный вой ветра, все потянулись расстёгивать биосьюты, но те отчего-то никак не подавались. На них со знакомым скепсисом смотрел сержант Оденбери. Сам он даже не тянулся к заветной панели, призывно мерцающей на предплечье.
— Куда ж вы собрались, бойцы. Биосфера тут слабая, но не нормализованная, бионейтрализаторов в посёлке не установлено, а дожидаться полной иммунизации мы не станем, здесь мы не так надолго. Живём в биосьютах, пока не поступит другой приказ.
Все молча терпели поношение. Догадаться можно было и самим. Помещение, в которое они попали, явно не было приспособлено под полноценный биологический купол. А значит внутри — то же, что снаружи. Разве что чуть теплее.
С рокотом убралась вторая створка, открывая взгляду спартанский интерьер станции — голый силикатный полимер, стеллажи вдоль стен, на которых в беспорядке свалено какое-то оборудование, к стеллажу небрежно привален актуатор серва-погрузчика, отключённого и имеющего совершенно заброшенный вид. Окна-бойницы почти не дают света, лишь мерцает по периметру потолка вполнакала допотопный люминесцентный канал. Где же хозяева?
Отряд в нерешительности топтался на пороге, только сержант что-то высматривал на полках метрах в десяти дальше по коридору, поминутно зыркая на них глазами из-под лицевого козырька биосьюта. Словно удовлетворившись осмотром, сержант со значением кивнул самому себе, разворачиваясь всем корпусом к ним.
— Отряд, ырр-на! Кандидат Алохаи, доклад!
Оставалось продемонстрировать, что их хоть чему-то учили.
— Сорр, отряд в полном составе к точке сбора доставлен и для заслушивания вводной построен! Расчёт личного состава произведён лично! Боевая готовность полная! Докладывал кандидат в курсанты Службы планетарного контроля Джон Алохаи!
За их спинами знакомо громыхнул переходник.
— Вот вы где.
И голос знакомый — серый, глухой. Хозяева пожаловали.
Отряд продолжала стоять, вытянувшись в струнку.
Чуть шаркающие шаги не спеша обошли их кругом, оказавшись, наконец, в поле зрения Джона. А он недооценил этого парня. Скошенным вбок из стойки «смирно» глазам предстала совсем не здоровяк из анекдотов про фронтир человечества.
При весьма высоком росте и широкой кости эта сутулая фигура отнюдь не производила впечатление мощи закоренелого покорителя природы. Вместо мышц скорее жилы, серая кожа, на обветренном лице, покрытом бледным загаром, глаза не только не проявляли интереса к пришельцам, но были переполнены какой-то нарочитой апатией. При этом он был одет вовсе не в шкуры убиенных животных, а в обычный мешковато висящий биосьют, разве что несколько облегчённый, без элементов полной биозащиты и осточертелого забрала. Видимо, он носил снаружи что-то ещё, но всё это осталось валяться где-то там, в тамбуре, источая заметный запах, с излишней тщательностью воспроизводившийся сейчас внутри их шлемов. Этого полярного жителя отличала от бойцов их отряда лишь какая-то выразительно широкая разлапистая обувь, что сейчас медленно обтекала на пол талым снегом.
И ещё. Местный на поверку оказался не слишком старше них, с сержантом же у него разницы в возрасте было лет пять, если не больше. По голосу этого сказать было нельзя совершенно.
— Отряд, вольно.
Каким космическим ветром этого парня сюда занесло?
Глаза — не видят, уши — не слышат, горящие в ознобе пальцы — не ощущают даже собственной дрожи.
Полное, абсолютное, непередаваемо глубокое и до боли ледяное безмолвие.
С ним можно бороться.
С ним приходится бороться.
В мире, где перестало идти время, где одиночество является важнейшим из атрибутов существования, да что там, оно и составляет всё это существование, человек может не потерять последние крохи рассудка только положившись на осколки былых воспоминаний да на собственное воображение. Постепенно вера в реальность придуманных противников, вымышленных проблем, несуществующих поступков становится единственной опорой, которая не позволяет навсегда потерять то единственно ценное, что, несмотря ни на что, есть у человека: самого себя.
В этом мире ты пришёл ниоткуда.
В этом мире ты идёшь никуда.
Но тот, кто бросит вызов этой безжалостной солипсической вселенной, в которой он нечаянно (а может, и по заслугам) очутился, кто не оставит тех древних заветов бытия, которые, несмотря на их простоту и очевидность, до сих пор малопонятны пусть даже самому мудрому, но случайному человеку, оставшемуся