»[145].
Со слов полковника следует, что когда большая часть армии Хмельницкого бежала, он со своими драгунскими полками, 6 польских хоругвей и оставшиеся казаки укрепились в обозе и продолжали сражение. В ходе дальнейшего боя эти наиболее храбрые и стойкие части были полностью истреблены, а оставшиеся в живых взяты в плен. Победителям достался обоз и вся артиллерия. Известно, что сам Веверский был пленен рейтарским полковником Д. Фандернизиным.
Ромодановский позднее писал царю, что «взято государь, в языцех» полковников и других начальных людей, а также «рядовых товарыщей 51 человек; а достальные… ляхи и татаровя и черкасы, побежав от твоих… ратных людей, потонули в реке Днепре; а ушли, государь за Днепр немногие; да взято ж, государь, 22 пушки, да 117 знамен и прапоров и бунчюков»[146].
По словам В. Волконского, «изменников Юраска Хмельницкого с казаками и ляхов и ево Юраскову немецкую и казачью пехоту всю побили и в языцех многих поимали и табор, и пушки, и знамена, и шатры все поимали». Переяславский воевода также сообщал, что «наряда де государь с ним Юраскою было дватцать четыре пушки, а он Юраско бежал не со многими людьми за Днепр и те государь… в Днепре потопились, а полковника немецкого пешева строю Станислава Вивирского, которой к нему Юраску ныне прислан от литовского короля з драгуны и с пехотою, а с ним де было драгунов и пехоты всево полку девятьсот человек и их всех безостатку ныне побили и ево самого ранили и в языцех взял ево полковник Давыд Фандернизин и ляхов многих в языцех поимали твои (ратные люди — И.Б.), а гетман Яким Самко тебе (государю. — И.Б.)… и своих полков с переяславскими казаки и с пехотою на том бою служили заодно и бились нещадя голов своих…»[147].
Взятый в плен подполковник Данило Шульц показал, что «был бой до ночного часу и на том де бою Хмелницкого войска польские и литовские люди и черкасы многие побиты, и обоз весь взят, а достальные люди с того бою за Днепр побежали, и в Днепре де потому многие потонули. А сколко человек побито и потонуло того подлинно они не ведают. А наряду на том бою взято дватцать четыре пушки и зелье, и свинец все поймано, да на том же бою взято 117 знамен да 25 литавр»[148].
Участник битвы Осип Коковинский позднее показал, что «изменника Юраска и Ляхов и Немец побили и табор взяли, пушки, и знамена все побрали. А взято у изменника Юраски 22 пушки»[149].
Полковник Василий Золотаренко писал царю, что Хмельницкого «з заднепрскими полками и с ляхи и с немцы и с татары побили, а иных в Днепре потопили, и многих в языцех поимали, и табор ево с пушками и знаменами и с литавры и з барабаны взяли…»[150].
В челобитной черкас Острогожского полка сотник Федот Манков с товарищами писал, что как нагнали они «под Каневом с обозом изменника Юраску Хмельницкого и изменников черкас и ляхов и татар… учинили оне себе окоп и с того окопу с нами бились и мы… к тому обозу приступали жестакими приступы, служа тебе великому государю не щадя голов своих… и в окопе обозы Юраски Хмелницкого и всю ево полковую громаду взяли в обозе и за обозом изменников черкас и ляхов и немецкою пехоту побили всех наголову без остатку…»[151].
Епископ Мефодий также говорит о 40-тысячном войске Юрия Хмельницкого и о длительности сражения: князь Ромодановский и полковники «ходили вслед за ними на их табор под Канев июля в 16-м числе. И бой… был того ж числа большой часов с шесть». Победа была одержана милостью Божией и «промыслом мужественного и храброго воина твоего государева (Ромодановского. — И.Б.) …»[152].
Со слов участников битвы, все сражение продолжалось 3–4 часа. Современная ширина Днепра в пределах Канева — от 500 до 1300 метров. Судя по карте XIX в., ширина реки в районе прежней переправы превышала 1000 м. Учитывая это, а также глубину Днепра, вполне объяснима гибель большого числа бегущих, неудачно пытавшихся форсировать реку. Летописцы называют от 10 до 20 тыс. убитых и утонувших. Попытаемся разобраться в этом вопросе.
Самовидец, рассказывающий о Каневской битве, говорит о гибели 20 тыс. казаков и поляков, отмечая, что бегущие так «в Днепр скочили и так Днепр наполнили, же за людом мало и води знати было». Пехота немецкая, «которых тысяча было… в угле табору заперлися и не здалися… аж усех выбито». По словам летописца, по вине Хмельницкого погибло «козаков, як и ляхов тысячей болше двадцати», а от смрада трупов их к Днепру трудно было подступить, а иные трупы «аж в Запороже позаносило». Так, заключает Самовидец, Хмельницкий людей погубил и «табор совсем утратил», а сам «не у великой купе» (числе. — И.Б.) в Черкассы убежал. Те казаки, которые переплыли Днепр, «нале до домов ишли», а тех жолнеров (поляков и наемников), которые за реку перебрались, «у Днепра били», и из них «мало хто увойшол». Самовидец пишет, что такая «потреба (дело — И.Б.) была месяця iюля 16»[153].
Ерлич подтверждает факт стойкой обороны части коронных войск: «немецкая пехота и драгуния вся осталась при своем полковнике Веверском, которых одних побили, а других в плен Москва побрала, и пушки взяли». Автор хроники также отмечает социальный конфликт на Украине, сообщая о том, что настроенные против казаков и поляков селяне ловили переправившихся через Днепр и добивали их на берегу, явно преувеличивая результаты этой бойни: «больше хлопы побили тех, кто переплыли было Днепр, нежели Москва. Козаки Хмельниченка и войско сдали, нежелали биться с Москвой»[154].
Патрик Гордон позднее записал в своем дневнике о том, что многим казакам удалось спастись из неизбежного плена благодаря своим собратьям из лагеря Сомко. По словам Гордона, Хмельницкий «перешел со своим войском на Северскую сторону у Канева, имея при себе два слабых полка польских драгун. Московский генерал князь Григорий Григорьевич Ромодановский вовремя узнал об этом, двинулся вперед со всей своей армией и внезапно разгромил его. После кое-какого сопротивления много (казаков) было перебито, иные утонули в Борисфене (Днепре. — И.Б.), но большая часть спаслась, кто на лодках, кто вплавь. Большинство драгун погибли. Пленные казаки нашли способ освободиться, будучи среди своих же собратьев; также и драгуны. Из иноземцев были захвачены полковник Веверский, подполковник Шульц, капитан Хиннинг и другие. Впоследствии все они освободились путем размена или выкупа»[155].
Лизогубовский летописец сообщает о роли полковника Ивана Лизогуба, который добивал остатки бегущего гетманского войска на правом берегу. Ромодановский и Сомко, прогнав Хмельницкого, «купно избили его войско, иное же, уходячи, въ Днепри противъ Канева потонуло, а останокъ Каневскiй полковникъ, Иванъ Лизогубъ, съ войскомъ своимъ ловили и забивали…»[156].
Летописец Дворецкого также подтверждает полный разгром Хмельницкого: «князь Григорий Ромодановский Хмелницкого Юрия зо всiм его войском козацким, лядзким, из ордами за Каневом у Днiпр нагнал, а другых шаблею изнес, мало хто утiк з ных»[157].
Черниговская летопись сообщает о гибели около 10 тыс. казаков и поляков. Ромодановский и Яким Сомко, «вышедши зъ войсками своими московскими и козацкими», напали на Хмельницкого, который, «не могучи приити до справы, утекати начал на конех презъ Днепр вплав, против Канева, и потонуло козаков его и Ляхов десять тисяч и сколко сот, отбегши всего табура; а хто не вспел утикати, тих Москва побили»[158].
Самойло Величко писал о Хмельницком и Каневской битве, что «войско его Козацкое, также жолнерство Польское и Немецкое, от короля Казимера присланное, не могучи против Ромодановского и Сомка постояти… невоздержним стремлением, аз крайним жизни своей отчаянием, все кинулося в Днепр, такою нещасливою навигацией чаючи спастися от погибели своей тогдашнея…». По словам Величко, многие спаслись, переплыв Днепр, но иные, тоже «многие бедные в глубинах Днепровых» потонули. Их тела Днепр выкинул на свои берега, «птицам небесним и зверям земным» на растерзание. Они лежали по днепрових берегах, «тлеюще непогребенни» от 16 июля до 1 сентября. С этого несчастливого побоища Хмельницкий едва сам успел убежать в Чигирин с некоторою старшиною, переправившись под Каневым через Днепр[159].
Неизвестный автор «Виршованной хроники» (1682) дает образную и трагическую картину гибели массы казаков, беспорядочно бросившихся в реку. При попытках ее переплыть «больше их потонуло нежели выплыло». От множества шапок, которые плыли по течению, «зацвел Днепро славный