Я кивнула.
– Я была с ним там.
– Где? – не поверила я. – В морге?
– Да. Он… Показал мне все, что и как надо делать на зачете. Я повторила за ним. Потом меня тошнило. Точнее, меня тошнило и до и после. Знаешь, там… Такой тяжелый воздух, как будто кровь и смерть растворяются в нем, и ты дышишь, дышишь этим…
– Так вы тогда… – Я подбирала слова. – К зачету готовились? И почему ты маме не рассказала? Она-то уверена, что той ночью ты была у него, и вы…
– Она права, – перебила Катя.
Я выпучила глаза, не в силах поверить этому.
– Там везде жутко холодно, – сказала сестра. – Там такие… бледные неоновые лампы, которые все время дребезжат. Меня трясло после всего, а… У него в каморке было так тепло, и мы смотрели видяшки, а потом это просто… Произошло.
– Ты хочешь сказать, что твой первый раз был в морге? – Сама ужасаясь собственной веселости, я хохотала. – Ты занималась сексом в морге?!
Катя, кажется, тоже улыбнулась. Никогда прежде я не слышала ничего более странного. В морге! Мы обе вдруг посмотрели на Су А. Она по-прежнему была без сознания. Мертвенно-бледная под несколькими шерстяными пледами. Я считала этих сектантов странными, но… Мы-то сами? Вслушиваясь в надрывный звук собственного смеха, я думала: «Мы действительно другие? Или… Такие же, как они?»
Вскоре вернулась Джи Хе с лекарствами и штативом для капельницы. Катя сказала ей, что поставит капельницу и подежурит с Су А ночью, – нужно было следить за ее самочувствием. В итоге дежурить осталась я – зрелища трясущихся рук сестры, когда она пыталась ввести иглу капельницы в вену на сгибе локтя Су А, оказалось достаточно для того, чтобы смягчить мое сердце.
– Иди поспи, – сказала я Кате.
Она благодарно кивнула и вышла. Едва дверь закрылась за ней, как я услышала сдавленный кашель – верный признак сдерживаемых рвотных позывов, а следом звук быстро удалявшихся шагов.
Нижняя футболка вымокла от пота, а теперь неприятно холодила тело. Я до сих пор была одета как капуста – пришлось раздеться, оставив только майку и свитер. До гонга оставалась пара часов. Капельница отстукивала каплями ритм. Кап. Кап. Кап.
Мы должны были быть уже далеко отсюда. Но были в лагере. Кап. Кап. Новый рассвет и новый день впереди. Еще один день, и тогда бежать? Кап. Кап. Бежать! Ни Катя, ни я не вспоминали о побеге еще полчаса назад. Все мысли улетучились при виде кровавых ручейков, теплыми струйками сочившихся из порезов на руках Су А. Кап. Кап. Кап.
Зачем Су А сделала это? Кап. Кап. Только вчера она танцевала с веерами… Кап. Уже позавчера. Вчера она была в «клинике»… Кап. Кап. Кап. «Эта «клиника»… Ха Енг, вернувшись оттуда, пыталась отравить меня, а Су А… Кап. Кап. Кап.
День четвертый
Бом! Бом! Бом! Гонг разбудил лагерь, вырвав меня из забытья. О нет! Капельница! Я должна была поменять бутылки – вторая с антибиотиком так и висела полная. Мне повезло, что, уснув, я пережала трубку и, хотя лекарство в бутылке закончилось, трубка была полна жидкостью. Будь она пуста – пришлось бы звать Катю: что делать в таком случае, она не говорила. Я поменяла бутылки и вышла на улицу.
Все уже собрались для утреннего «приветствия». Катя тоже была там. Никто не спросил о Су А: как обычно с утра, все здесь походили на зомби и молча кланялись портрету. Я шла последней. Сегодня Пастор показался мне моложе, чем обычно: его взгляд был живым и ярким, и в нем словно горел огонек – озорной и злобный. «Игра началась», – говорил этот взгляд.
Когда церемония наконец закончилась, я хотела подойти к сестре, но Джи Хе задержала меня. Она отвела меня к стенду с расписанием, как она объяснила, чтобы посоветоваться насчет изменения программы мастер-классов с учетом случившегося с Су А. Планировалось, что она проведет еще несколько уроков танцев, и теперь Джи Хе была обеспокоена тем, что расписание придется переделать.
– За Су А сегодня приедет мать, – тараторила она. – Она заберет ее домой. Так будет лучше для всех. Это происшествие, каким бы ужасным оно ни было, не должно парализовать жизнь лагеря.
Она вычеркивала строчки с танцевальными мастер-классами быстрыми и резкими взмахами маркера. И с ними нашу жизнь покидала и сама Су А. Никому здесь не было дела до нее. Ни для кого тут она больше не существовала.
Когда пустые места в графах расписания заняли мастер-класс по каллиграфии и игре на каягым – корейском подобии гуслей, – я оглянулась, ища глазами сестру. Но ее нигде не было. Джи Хе ответила на мой вопрос прежде, чем я задала его:
– Катя уже отправилась на волонтерскую миссию в клинику.
Я закусила губу: она специально отвлекала меня – не хотела, чтобы я поговорила с сестрой.
– А как же Су А? – спросила я, усмиряя закипавшее внутри негодование. – Ей нужно наблюдение врача.
Джи Хе посмотрела на меня так, как будто, порезав палец, я требовала присутствия нейрохирурга.
– Сегодня она покинет лагерь, я уже говорила, – ответила она тоном, не предполагающим дальнейшей дискуссии, и, резко развернувшись ко мне спиной, зашагала в сторону административного корпуса.
Ее долговязая угловатая фигура удалялась быстро, а ноги – я впервые заметила это – странно подгибались, как будто слегка пружиня. Она напоминала гигантское насекомое, но я не могла сообразить какое.
Сегодня отсюда заберут Су А, а следующими это жуткое место покинем мы с сестрой. «Завтра или никогда», – пронеслось в голове. Но последнее слово застряло в мозгу, раз за разом отдаваясь эхом от черепной коробки и заставляя меня напрячься. Как вдруг… Мой взгляд упал на портрет Пастора. Что это? Что опять с его лицом? У меня ком встал в горле – фотоснимок ухмылялся. Я могла поклясться, что он ухмылялся, глядя на меня! Что за безумие, что за бред! Ведь это просто фотка! Картинка! И все же он усмехался, злобно и расчетливо. «Все еще надеешься сбежать от меня?» – говорила эта усмешка.
Я вернулась в ханок одна. То, что мне не дали даже поговорить с сестрой, не предвещало ничего хорошего. Случившееся с Су А угнетало меня, но еще больше угнетала неизвестность. И предчувствия. Смутные и неприятные, они навалились, стоило мне остаться одной в сером сумраке комнаты.
Я быстро переоделась, а потом закрыла глаза и спрятала лицо в ладонях, вдыхая запах ржавчины, все еще исходивший от моих пальцев. Я успела вымыть руки несколько раз, но кровь запеклась под ногтями. Чтобы отыскать в чемодане маникюрный набор, пришлось включить свет, хотя единственное, чего мне хотелось, это распластаться на матрасе и забыть обо всем. Я решила, что после почти бессонной ночи мне полагалась небольшая передышка, но ошиблась.
Джи Хе вошла без стука. Здесь вообще никто и никогда не стучал, появляясь на пороге. Даже внезапно распахнувшаяся дверь в душевую была нормой. Им от общины скрывать нечего – так все здесь это объясняли. В тот момент у меня тоже не было причин прятаться, но я вздрогнула, вновь увидев ее. Это все нервы и отсутствие сна.
– Я просто хотела уточнить твои задания на сегодня, – объявила Джи Хе. – Помимо тех, что я прислала тебе, ты должна будешь следить за самочувствием Су А, до того как за ней приедут.
Само собой… Вместо того чтобы освободить меня от заданий, она навешивает дополнительные. Я стиснула зубы.
– Ужасная ночь, – ответила я. – Так хочется спать…
– Спать? – взвизгнула Джи Хе. – Как ты можешь думать о сне в таком положении? Мы чуть не потеряли Су А! Сейчас каждый должен все силы отдавать общине! Наша сила – в единении!
Я молча кивнула, и она вышла, хлопнув дверью. Как будто я в чем-то виновата! Может быть, в том, что всю ночь просидела, скрючившись, над Су А? Как же это бесит! А Джи Хе – настоящая паучиха! Я даже улыбнулась внезапному осознанию: да, так и есть, ее жутко длинные руки и ноги, и еще маленькая голова – все как у паука. Ядовитого паука. Силу ее яда я знала по случаю с Ха Енг. Этот окрик только что и не укус вовсе – она даже не обнажила зубы. Но… Она это сделает. «Чуть не потеряли Су А!» – как будто хоть кому-то здесь есть дело до нее! Фух… Вдох-выдох. Надо держаться. Катя вернется, и мы сбежим. Да, сбежим. Уже этой ночью. А пока надо еще потерпеть.
Только на подходе к столовой я поняла, как сильно голодна. Сладковатый пряный аромат уже не вызывал тошноту, наоборот, как и в день нашего приезда, снова манил и заставлял живот негодующе урчать. Но до завтрака было еще больше часа – как и вчера, я должна была помогать на кухне.
Да Вун поручила мне и Тэк Бому убрать в столовой и накрыть на стол. Я знала, что он и Чан Мин провожали Катю в «клинику» – через лес здесь никто не ходил в одиночку, – а раз он вернулся, значит, Катя уже на месте. До сих пор волонтеры возвращались поздно, но я не буду спать, пока она не придет.
Хрясь! Нога подвернулась, и я упала на колени, а черенок швабры, которой я подметала, ударил мне в лоб. Тэк Бом резко убрал выставленную вперед ногу. Его рот, не прекращая жевать, скривился в неприятной усмешке. Живот свело от голода. И почему этот урод все время жует?! Я поднялась, красная от злости, но промолчала. Он ждал моей реакции, но я медлила, отряхивая колени. Да Вун ничего не видела. Если я стану жаловаться, никто здесь мне не поверит. Я подняла швабру с пола и продолжила уборку. Тэк Бом усмехнулся и молча ушел. Наверное, решил, что я его боюсь и не хочу связываться. «Да провались ты!»
Когда мы расставляли на столе широкие блюда с закусками и глиняные миски с рисом, Тэк Бом несколько раз оказывался в опасной близости от меня, но я держала ухо востро – мало ли что еще он выкинет. Эта игра отчасти помогала отвлечься от чувства голода, но инстинкты не обманешь – рот переполнялся слюной каждый раз, когда аромат еды начинал щекотать ноздри.
Наш конец стола выглядел осиротевшим – стулья Кати и Су А пустовали, а Ха Енг избегала смотреть на меня. Остальные, как и прежде, постепенно взбадривались за завтраком. Зомбиподобные на церемонии приветствия и во время выполнения утренних заданий, жители лагеря оживали, только поев здешней отравы. Начинали болтать, смеяться. Ни слова о случившемся ночью. Ни слова о Су А. На миг я поймала на себе взгляд Ю Джона: кто-кто, а он-то должен бы поинтересоваться ею. «Если хочешь знать о Су А, почему не спросишь?» – подумала я. Но, перехватив мой взгляд, он тут же отвернулся.