– Телефон, – повторила я как можно более внятно, – можно мне ваш телефон?
Неловким движением мать Су А вытянула руку вперед, так что мобильник едва не выскользнул из ее рук. Я выхватила его.
– Спасибо, – кланяясь, я попятилась назад. – Сейчас, секунду…
Я открыла камеру и приблизилась к кушетке. После ухода Ю Джона к Су А вернулось прежнее безразличное выражение, она просто пялилась в стену. Я подошла ближе, встав к ней вплотную, и присела так, чтобы мы обе были в кадре:
– Раз, два… Три!
На мгновение вспышка ослепила меня.
– Я только… Скину фото себе, хорошо? – Не глядя на них, я застучала пальцами по сенсорному экрану.
Нашла папку «Сообщения». «Создать новое». Переключилась на латиницу. «Мама, это секта. Помоги. Катя у них». Ввела мамин номер – его я помнила наизусть. «Отправить». Спустя пару секунд вернулось заветное – «Доставлено». Я тут же удалила только что отправленный текст.
У меня на лбу выступил пот, руки подрагивали, но, посмотрев на Су А и ее мать, я подавила нервный смешок: ни одной из них, похоже, не было до меня дела – они бы не спохватились, даже если бы я начала звонить матери и болтать с ней по-русски. Прежде чем протянуть телефон хозяйке, я открыла «Галерею».
– Отличная фотка, Су А, – сказала я, щелкая по пиктограмме последнего снимка. – Я сохраню его как память о нашей встре…
Снимок, появившись на экране, заставил меня замолчать. Пальцы мгновенно стали липкими и предательски скользили, когда я пыталась убрать их от картинки. Даже касаться того, что я увидела, было противно.
На фото мое лицо, расплывшееся в неестественной от уха до уха улыбке, соседствовало с чем-то странным. Су А получилась размыто, ее лицо проглядывало как будто сквозь марево и выглядело зловеще. Мертвенно-бледная кожа в обрамлении черных волос, застывшие глаза и полностью смазанная нижняя часть лица, выглядевшая уродливым месивом, как будто ее облили кислотой.
Я не заметила, как мать Су А приблизилась ко мне. Видимо, ее насторожило то, как долго я пялилась в экран. Взглянув на него, она тут же выхватила мобильник из моих рук.
– Это не она! Я говорила тебе – это не она! – закричала женщина, словно в исступлении. – Это не она, а Ри Ю! Это Ри Ю!
Она размахивала телефоном так, что он точно разлетелся бы на части, задень она стол или дверной косяк. Я не могла больше здесь находиться. Все внутри меня кричало: «Беги! Беги отсюда!» и я сбежала.
В несколько прыжков преодолела расстояние до собственного ханока, но, вместо того чтобы войти туда, бросилась в лес. Да, в лесной чаще, там, куда еще несколько дней назад я ни за что не отправилась бы в одиночку, я теперь чувствовала себя спокойнее. Дальше, дальше от этого проклятого лагеря, пока глаза не перестали различать постройки с загнутыми кверху крышами.
«Они обе безумны – и мать, и дочь», – шепнул внутренний голос, и я раз за разом повторяла про себя эти слова, усмиряя стук сердца, которое колотилось как бешеное, отдаваясь болью в висках.
Вдох-выдох. Вдох-выдох. И еще раз. Вдох-выдох.
Они тут все ненормальные – я уже давно это знала. Эта мысль укрепилась во мне, и теперь я испытывала сомнения лишь по отношению к Ю Джону. Мне хотелось верить, что он другой. Такой, как я, а не как они. Пусть головой я понимала, что врала самой себе, и все же… Что-то внутри заставляло меня тянуться к нему.
Из-за чего он подрался с Чан Мином? Неужели тот вызвал его следом за Тэк Бомом и начал делать то же, что и со мной? Или… Он вызвался сам. Может быть, он хотел защитить меня? Нет… Я видела его пустой взгляд, когда Чан Мин издевался надо мной. Ему не было до меня никакого дела. Ему плевать на меня. Их драка ко мне не имеет отношения.
Впереди ждал обед, и нужно было возвращаться. Объяснять Джи Хе, что я перепугалась селфи с Су А так, что сбежала в лес, мне не хотелось. Идя обратно, я то ускоряла шаг, то замедляла, надеясь, что, когда вернусь, Су А уже не будет в лагере. Но… Даже если она исчезнет, что еще ждет меня там?
Я вспомнила про эсэмэску, отправленную маме. И как только я не подумала – ведь она может позвонить матери Су А! Вот же я идиотка – надо было написать ей, чтобы не звонила! Конечно, она должна приехать, должна помочь нам… Но знает ли она, где мы? Действительно ли Джи Хе сообщила ей об этом?
Мне вдруг захотелось сбежать прямо сейчас. Идти наугад через лес, куда глядят глаза, до тех пор, пока не выйду к людям. Но Катя… Сбеги я, и что они сделают с ней? Я вновь поймала себя на мысли, что стою, замерев, посреди чащи. Надо идти. Надо возвращаться. Но ноги не слушались.
На низком кустике прямо у моих ступней сверкали нити паутины. Я присела на корточки: тонкие, но до чего прочные! После ночного дождя они, словно стеклянные бусы, были унизаны прозрачными сферами капель, но ни одна не порвалась. Паука нигде не было видно. Такой маленький, а сумел сплести такую крепкую сеть. Где же ты спрятался?
«Куку-куку» – раздалось откуда-то сверху. Я поднялась на ноги. «Сколько мне осталось жить?» – вдруг ни с того ни с сего мелькнуло в голове, а сердце замерло, как будто от ответа зависело все. Мгновение молчания, а потом: «Куку-куку-куку-куку-куку…» и снова, и снова, пока я не ушла так далеко, что голос птицы затерялся среди деревьев. Я выживу. Что бы вы ни делали. Я выживу.
С этой мыслью я вышла к лагерю. Как раз вовремя для того, чтобы заскочить к себе и отправляться на обед. Другие уже подтягивались к столовой. Ха Енг, озираясь по сторонам, шла через двор: видимо, искала меня. Мне снова очень хотелось есть, но спешить не было смысла. Пока все не соберутся, начать будет нельзя и придется сидеть с переполненным слюной ртом, пока не соблаговолит явиться «сонбэнним».
Я подошла к ханоку и дернула дверь. Какое счастье, что Ха Енг нет! Хотя бы глотнуть воды можно спокойно. Но, прежде чем войти, я услышала странный стук по ступеням, как будто выпала какая-то металлическая мелочь – невидимка или мелкая монета. Странно, ничего такого с собой у меня не было.
Я присела на корточки, оглядывая крыльцо, но отшатнулась, едва не свалившись со ступеней. Крыльцо, порог и даже деревянный косяк были утыканы иглами. Острыми и длинными, как сосновые иголки. У меня перехватило дыхание.
«Это Ри Ю! Она расправится с тобой!» – в мозгу звучал надрывный голос полоумной сектантки. Я подскочила и бросилась к прачечной. Схватив метлу и совок, прибежала обратно к ханоку и принялась сметать иглы с крыльца. Мне не хотелось касаться их, но некоторые были воткнуты так глубоко, что мне не удавалось справиться метлой. Разозлившись, я отбросила ее и начала одну за другой выдергивать глубоко всаженные иглы. Собрав в совок все до одной, я направилась к медпункту.
У меня не было сомнений, что их воткнула мать Су А. Весь этот бред про какую-то Ри Ю, которая утыкала иглами ее порог, – это все она придумала, чтобы запугать меня! Ее дочка обозлилась, потому что ревнует меня к Ю Джону, и они придумали план мести. Что ж, отлично сыграно!
Я ворвалась в медпункт, для того чтобы застать его опустевшим. Они уехали. Со злости я швырнула совок на пол, и иглы со звоном рассыпались. Разлетаясь по сторонам, они забивались в щели между досками, заставляя меня пожалеть о своем поступке. Теперь вытащить их будет непросто, а корейцы, привыкшие в помещениях ходить босиком, могут ненароком уколоться… Пришлось заморочиться, чтобы собрать иглы заново. Я высыпала их в мусорное ведро и поспешила на обед.
Нервное напряжение, не отпускавшее меня сегодня, достигло за обедом своего пика. Я ела и накладывала снова, ела еще и вновь просила добавки. Казалось, будто, наполняя желудок едой, я вытесняю изнутри себя что-то холодное и мерзкое, что каким-то неведомым образом закралось ко мне в душу. Да, после еды мне стало легче. Вот только уже спустя пять минут пришлось все вытошнить. И когда в желудке вновь образовалась пустота, ее заполнил страх. Смутные предчувствия, словно тени, мелькали в душе. Нас ждал очередной «тренинг».
На этот раз участвовали все – даже Катя. Она только что вернулась из «клиники», но, видимо, должна была вновь отправиться туда после окончания того, что нас ожидало. Появившись в компании Чан Мина и Тэк Бома, она подошла к Джи Хе и начала о чем-то рассказывать той вполголоса, показывая то на Чан Мина и Тэк Бома, то в сторону остальных.
Выслушав ее, Джи Хе объявила, что после окончания «ритуала» – так она назвала тренинг – Катю проводят в «клинику» Юнг Иль и Кен Хо: два молчаливых парня, с которыми я практически не общалась. Они же будут сопровождать ее впредь. Я видела, как скривился Тэк Бом, поперхнувшись тем, что жевал, и затрясся от злости Чан Мин, – они такого не ожидали.
Катя же выглядела удовлетворенной – на ее лице появилось торжествующее выражение. Оно как бы говорило: «Ну что, поняли, кто здесь главный?» Любимая фраза моей сестры-перфекционистки, которая всегда и во всем права. Она смогла заткнуть за пояс Чан Мина – невероятно! Она сама выбирает, кому сопровождать ее, а кому оставаться в лагере и мыть туалеты. Я пыталась поймать взгляд сестры, но та не смотрела на меня, как будто меня и не было вовсе. Наверняка притворялась. У нее уже, конечно, был план, как спасти нас. Что же она задумала?
Джи Хе выдала всем нам толстые свечи из темно-красного воска и, когда мы зажгли их, приказала выстроиться в три концентрических квадрата по четыре человека в каждом. На этот раз участвовала и она сама. Катя оказалась в центральном квадрате, а я – во внешнем. Смысл происходившего дальше для меня остался загадкой.
По хлопкам Джи Хе мы то двигались по часовой стрелке, то – против. Потом поочередно менялись местами друг с другом, при этом обмениваясь и свечами. Я не улавливала логики, не знала, куда должна была двигаться, и каждый раз, когда начиналось движение, озиралась по сторонам, ища в лицах остальных намек на то, кто из них на этот раз намеревался передать мне свою свечу взамен моей.
Эти перестановки вконец запутали меня, и я едва не пропустила момент, когда напротив оказалась сестра. Шагнув ко мне, она протянула собственную свечу. Я знала, что уже через секунду услышу хлопки Джи Хе и сестра отвернется к кому-то другому, но в тот миг надеялась разглядеть в ее лице то, что будет ясно мне одной и подскажет, что она задумала. Однако я, привыкшая понимать ее без слов, на этот раз терялась в догадках. Катино лицо приобрело выразительность восковой маски, глаза, не отрываясь, смотрели на дрожавшее пламя свечи. Ни взглядом, ни единым движением она не выдавала, о чем думает.