— Сбиваю вам цену?
— Зачем так грубо? — поморщился Игорь. — Ты проявляешь излишнее рвение, странную наивность… Библиотека, книги — зачем это тебе? Получай свои талеры и живи!
— А если талеры мне не нужны?
— Зачем же ты влез в дело?
— Так получилось.
— Так ничего не получается. Я отлично помню твой первый разговор с Веэном. Он сказал, что дело идет о заработке. Сказал?
— Допустим.
— Знал, на что идешь?
— А если нэцкэ заинтересовали меня сами по себе?
— Это — твое личное дело. Но в отношениях с Веэном изволь исходить из наших общих интересов.
— Ты напрасно меня пугаешь.
— Никто тебя не пугает, — не глядя на меня, протянул Игорь, — но мы не хотим, чтобы тебя постигло разочарование.
— Ах как трогательно!
— С тобой трудно разговаривать, но наберемся терпения. Что такое Краснухин? Краснухин одаренный художник. Я не все принимаю в его творчестве, но он художник прогрессивный — это бесспорно.
Мне стало смешно: Игорь чего-то там не принимает в творчестве Краснухина. Потеха!
— Я думаю, Краснухин это переживет.
— Что именно? — сощурился Игорь.
— То, что ты не все принимаешь в его творчестве.
— Шутки оставим на потом!
— Давай ковыляй дальше!
— Так вот, Веэн раздолбал Краснухина не по каким-то там идейным соображениям, а потому, что это было выгодно для его карьеры… В душе он сноб, все ему до лампочки, кроме нэцкэ, картин и коммерции. Поэтому он сам не идет к Краснухину, посылает тебя. А ты принимаешь это всерьез, даже отказываешься от гонорара. А когда ты разберешься, то потеряешь веру в человечество. А мы не хотим, чтобы ты терял веру в человечество.
— Если все это так, зачем вы помогаете Веэну? — спросил я.
— Чудак! Мы ему помогаем собирать нэцкэ — честное, законное дело. Каждый зарабатывает как может, иногда и не слишком приятным способом. — Игорь кивнул на официанта. — Возможно, ему импонирует его должность, а мне нет. Я не хочу подавать кофе, я хочу, чтобы мне подавали.
— В обществе нужны и официанты. Всякая работа почетна.
— Крош, без романтики. Век романтики кончился, наступили суровые будни. Человек работает ради заработка. Я имею в виду честный заработок.
— Взять у старухи настоящую нэцкэ и заплатить как за копию — честно?
— Что — старуха! Без этого нет собирательства. Веэн объяснил это тебе довольно популярно. На одном собиратель выигрывает, на другом проигрывает.
— Обманывать художника Краснухина честно?
Игорь передернулся.
— Зачем так упрощать! Художника Краснухина никто не обманывает, он пользуется уважением моих друзей, и я не позволю его обманывать. Другое дело Краснухин-собиратель; здесь действуют законы иной сферы. Думаешь, Краснухин меньше Веэна разбирается в нэцкэ? Не беспокойся, он не даст себя обмануть. Произойдет обмен, выгодный для обеих сторон.
— Веэн-карьерист раздолбал Краснухина — это честно?
— Какое мне до этого дело! — воскликнул Игорь. — Сегодня Веэн раздолбал Краснухина, завтра Краснухин раздолбает Веэна. Сегодня правы одни, завтра другие. Я не касаюсь их споров и дискуссий, мне наплевать и на формалистов, и на натуралистов, пусть дерутся, если им охота! Мне нужны деньги, и я нашел свой честный заработок.
— Ах, ты будешь стекляшки собирать, а ишачить на тебя будет дядя? Этот официант будет бегать взад-вперед, а ты будешь кейфовать?
— Если у него только на это хватает мозгов…
— Неизвестно, у кого мозгов больше.
— Параноик какой-то, клинический случай, — пробормотал Игорь. — Чего ты орешь!
— Я не ору, а говорю. Кроме денег, существуют еще принципы.
— Пошел, пошел, — сморщился Игорь. — «Принципы»… Где ты их видел, где встречал? Это все умершие категории, их давным-давно отменили. Каждый устраивается как может. Ты стал очень идейным, с чего бы это?.. Ладно! Намерен ты работать с Веэном на тех же условиях, что и мы?
— Я вообще не намерен работать с каким-то прохвостом Веэном. — Я вынул из кармана нэцкэ бамбук и положил на стол. — Можете вернуть ее Веэну, я не желаю больше иметь с ним дело. А вы можете продолжать, если нравится.
Костя, который до этого не проронил ни слова, кивнул на нэцкэ:
— Убери со стола.
— Она мне не нужна.
— Веэн дал ее тебе, ты и возвращай. Никто за тебя не обязан это делать.
Это логично. Я положил нэцкэ в карман.
— Что ты скажешь Веэну? — спросил Костя.
— Я нанимался к нему?
— Ты в курсе его дел, пил, гулял на его счет… Так просто не бросают.
— Я закабалился? Крепостное право отменено сто лет назад.
Костя посмотрел на меня своим холодным взглядом.
— Ты оставишь Веэна, когда и мы с Игорем его оставим.
— Я оставлю Веэна, когда сочту это нужным.
— Не пожалей потом!
— Угрозы и запугивания прибереги для кого-нибудь другого, — ответил я. — Ты боксер, но это не так страшно. Не всегда можно добиться кулаками, во всяком случае не у меня.
— Бросьте, ребята, — примирительно сказал Игорь.
Костя не сводил с меня холодного, угрожающего взгляда. Но мне нисколько не было страшно, я его ни капельки не боялся. Он боксер, но здесь не ринг, здесь дерутся не по правилам, а не по правилам и я умею. И не верилось, что Костя полезет драться, ведь я как-то подружился с ним, чем-то он был даже мне дорог, мне было жаль оставлять его в этой компании. И я спокойно сказал:
— Вы никогда не заставите меня делать то, чего я не хочу. Я верну эту нэцкэ Веэну, и с ним все кончено.
— Ты дал слово, что разговор останется между нами, — напомнил Игорь.
— Не беспокойтесь, я не передаю чужих разговоров, как некоторые.
Я выразительно посмотрел на Костю.
— Что ты на меня так смотришь? — спросил он.
— Смотреть нельзя?
— Кто эти «некоторые»?
— Эти «некоторые» сами знают, что они «некоторые».
— На кого ты намекаешь?!
— Мы говорили с тобой о твоем отчиме. Зачем ты передал этот разговор Веэну?
Костя изумленно смотрел на меня.
— Мы с тобой говорили лично, — продолжал я, — а ты передал Веэну. Зачем?
— Я ему ничего не передавал, — возразил Костя. — Веэн у меня спросил: «Знает Крош, что у тебя отчим?» Я ответил: «Да, знает».
— А мне Веэн сказал по-другому: будто я проболтался про твоего отчима. В вашей компании каждое слово перевирается и перетолковывается, а я к этому не привык. И не желаю привыкать. С вами запутаешься: тот сказал то-то, этот передал так-то… Ну вас к черту! Кончим на этом. Только у меня есть один вопрос: вам известна такая фамилия — Мавродаки?
— Мавродаки? — повторил Игорь. — Греческая фамилия… Нет, не знаю. Кто он?
— А ты? — спросил я у Кости и сразу осекся…
Костя так странно смотрел на меня, что я даже испугался, честное слово!
— Откуда ты знаешь эту фамилию? — спросил он глухо.
— Слыхал.
— Так вот, — сказал Костя, — забудь ее. Навсегда. И никогда нигде не вспоминай. Понял?!
20
Первым моим побуждением было пойти к Веэну и вернуть ему нэцкэ бамбук. Но вернуть ему ее значило отрезать себе дорогу к Краснухину — единственному человеку, который может пролить свет на это загадочное дело.
Почему Костя побледнел при упоминании о Мавродаки? Запретил произносить его имя? Откуда у него фигурка мальчика — лучшая нэцкэ из коллекции Мавродаки? Почему он скрывает это от Веэна?
Надо подумать. Решу завтра. Тем более уже конец дня и надо успеть пригласить Зою в кино.
Я заехал в «Ударник» и купил билеты. Билеты производят на девчонок магическое действие — я много раз замечал. Когда нет билетов, то неизвестно, достанем ли мы их, и на какой сеанс, и на какую картину, и где будем сидеть — все неопределенно, эфемерно, неясно. А когда билеты на руках — все ясно, определенно, точно.
И действительно, увидев билеты, Зоя сказала:
— Жди меня на выходе.
— Билеты на семь тридцать, — предупредил я.
— Успеем.
Я стал прохаживаться возле дверей магазина, с беспокойством поглядывая по сторонам: каждую минуту из-за угла мог появиться Шмаков Петр или верзила — Зоин брат. Из магазина выходили девушки-продавщицы, наконец появилась и Зоя. На моих часах было семь восемнадцать. Бежать до метро, потом от метро до кино — значит наверняка опоздать. На наше счастье, у магазина остановилось такси. Мы вскочили в него. В зал мы вбежали, когда уже потушили свет.
Картина была про служебную собаку-ищейку, о том, как ее обучают ловить преступников. Конечно, преступников надо ловить, но ведь ищейку можно натравить и на порядочного человека; все зависит от проводника: прикажет он собаке перегрызть вам горло — она не задумываясь это сделает. В сущности, злобное существо. Вот чеховская Каштанка, или Муму, или Белый Клык — это совсем другое, это настоящие друзья человека.
И еще не понравились мне плоские шутки вроде той, что в присутствии начальства собака тоже нервничает, и тому подобные аналогии между собакой и человеком. Как будто из собачьей жизни можно делать выводы для жизни человеческой.
А Зоя переживала, смеялась, мои доводы были ей непонятны. «Что ты говоришь! Такая славненькая собачка, не выдумывай, пожалуйста…»
Но картину мы обсудили уже после сеанса. А во время сеанса я думал о том, как мне взять Зоину руку в свою. Зоя, не отрываясь, смотрела на экран. Я видел ее милый профиль и кудряшки на лбу, просто очаровательная девчонка. Я чувствовал ее плечо рядом с собой, но никак не мог взять ее руку в свою. Если бы на подлокотнике лежала ее ладонь, то я бы это мог сделать запросто, но на подлокотнике лежал ее локоть.
Но тут, к счастью, произошел самый драматический эпизод в картине — преступник выстрелил в собаку. «Он убьет ее!» — в страхе прошептала Зоя и сама схватила меня за руку. Я, уж конечно, не отпускал ее до конца сеанса. Это был единственный стоящий эпизод в картине, но он, черт побери, произошел перед самым концом.
А вот уже на улице я начал критиковать картину. Зоя не согласилась, даже рассердилась на меня. Я поступил как дурак: приглашая Зою, хотел доставить ей удовольствие и сам же это удовольствие испортил. Надо же быть таким ослом! Можно было не хвалить картину, но зачем было ее ругать?