Глаза у него стали закрываться, он что-то бормотал, повернувшись на бок, но уже неразборчиво. Я прижалась к его спине, обняла его, затаилась, выжидая, отреагирует ли он на это прикосновение. Нет, не реагировал.
После того как Люк уснул, я вдруг зациклилась на презервативе, который сразу нашелся в кармане его куртки. Эти мысли не давали мне заснуть. Признавая, что носить с собой презерватив – вполне нормально для цивилизованного человека, я все же ревновала. К той незнакомой женщине, с которой он использовал бы его, если бы не использовал со мной. О чем свидетельствует презерватив в кармане? О том, что Люк всегда готов кого-нибудь трахнуть. В любое время, в любом месте, кого угодно. Его верный презерватив в любой момент готов сослужить ему службу. Резиновая ипостась Люка Костелло. Сколько их еще у него в кармане, готовых в бой по первому зову? Может, и для Ани припасен, если, конечно, существует хоть полшанса, что она пойдет на это с таким придурком, как Люк.
Я посмотрела на него, спящего, и решила, что он мне больше не нравится.
Ночью я проснулась от боли внизу живота.
– Что с тобой, детка? – бормотал Люк, видя, как я скрючилась.
Ну, как я могла ему объяснить? Сказать: «У меня месячные»?
«Я протекла», – Хелен говорит это даже мужчинам. Я все-таки решила остановиться на варианте: «У меня началось». Коротко, деловито, не успеваешь смутиться, и не так отвратительно по-медицински, как «у меня менструация».
– Отлично! – воскликнул Люк. – В ближайшие пять дней презервативы не нужны!
– Перестань! – простонала я. – Мне плохо. Принеси мне таблетки. Они вон там, в ящике.
– Сейчас. – Он вскочил с кровати, и хоть он мне больше не нравился, пришлось признать, что с телом ему повезло. В темноте я поймала серебристый блик на его ноге от светящего в окно уличного фонаря – линия, пересекающая мускулистое бедро.
Он рылся в ящике, а я с восхищением разглядывала его сзади. Отличная задница, подумала я, одуревая от боли. Как мне нравились эти впадинки по краям! Мне тоже хотелось бы иметь такие.
Он вернулся с упаковкой мощного обезболивающего.
– Дигидраткодеин? – прочитал он на коробочке. – Тяжелая артиллерия. Выдают только по рецепту.
– Точно. – Незачем сообщать ему, что рецепты я покупаю у рискового дока Дигби.
– Значит так, – сказал он, неторопливо просмотрев аннотацию, – две сейчас, а потом – только через шесть часов…
– Воды дай, – перебила я. Две! Как бы не так! Десять будет в самый раз.
Пока он был в кухне, я отправила в рот горсть таблеток. Когда он вернулся и выковырял еще две, я запила все это водой.
– Гадость, – пробормотала я с набитым ртом. Ничего, как-нибудь проглочу.
35
Естественно, я не смогла идти на работу на следующий день. Не испытывая никакого чувства вины, потому что уж на этот раз я была действительно больна, я проглотила еще пригоршню таблеток и настроилась на выходной.
И он удался. Одурманенная болеутоляющим, я смотрела «Джеральдо», потом «Джерри Спрингер», потом «Опру» и наконец «Салли Джесси Рафаэль». Я съела брикет мороженого и еще большую семейную упаковку чипсов. Потом пришла пора поспать.
Когда Бриджит вернулась с работы, я лежала на кушетке в тренировочных штанах и топе и поедала хлопья с корицей прямо из пакета. Потому что всем известно, что мучное прямо из пакета, как и раздавленные заварные пирожные и вообще всякая пища, съеденная на ходу, не содержит калорий.
Первым, что сказала мне Бриджит, было:
– Ты опять прогуляла?
– Я заболела, – запальчиво ответила я.
– Эх, Рейчел, – вздохнула она.
– Я, правда, заболела! – Это уже начинало меня раздражать. Бриджит, видимо, решила стать мне родной матерью.
– Так ты потеряешь работу.
Не понимаю, чего она на меня злится. Сколько раз она сама просила меня позвонить к ней на работу и сказать, что она при смерти. Но было слишком жарко, чтобы вступать в перепалку.
– Отвяжись, – неуклюже ответила я. – Лучше расскажи, как у тебя с Нашим человеком в Гаване.
– Madré de Dios! – воскликнула она. Это все, что ей удалось запомнить из уроков испанского, которым она честно пыталась овладеть, чтобы завоевать сердце неверного Карлоса. – Это такая драма! Выключи телик, включи вентилятор, тогда расскажу.
– Вентилятор включен.
– Господи, а ведь еще только июнь, – вздохнула она. – Что ж, я расскажу тебе все!
С потемневшим от гнева лицом она рассказала, как притащилась в бар «Зет» и обнаружила, что Карлос уже ушел. Тогда она отправилась к нему домой, но Мигель стоял на страже в дверях и не пускал ее. Однако ей удалось прорваться в прихожую, и там она увидела малютку испанского вида, метр с кепкой, с наглыми темными глазками и этаким неприступным видом, типа «Только попробуй трахни меня – и мои братья тебя на куски разрежут!».
– И я сразу поняла, как только ее увидела, я просто почувствовала, Рейчел, что у нее что-то с Карлосом.
– Женская интуиция, – пробормотала я, хотя, может быть, лучше было бы назвать это дамским неврозом. – Ну и как? И что у нее с Карлосом?
– Она сказала, что она его девушка, затащила меня в комнату, долго шипела на Карлоса по-испански, а потом сказала мне: «Ищи среди своих!»
– Ищи среди своих? – Я была в шоке. – Прямо какая-то «Вестсайдская история»!
– Ну! – согласилась Бриджит, лицо ее напоминало античную маску гнева. – А я, может, не хочу искать среди своих! Все ирландские мужики – это отстой. Но ты еще не все знаешь! Представляешь, она обозвала меня грингой! И Карлос ей это позволил! Сидел и молчал, как будто так и надо. Подонок! – завопила она, швырнув мой баллончик с дезодорантом в стену. – Грязные вшивые недоноски! Представляешь? Гринга! Какое оскорбление!
– Погоди, погоди, – урезонивала ее я. – Вообще-то гринга – это не оскорбление.
– Ну да, конечно! – запальчиво воскликнула она. – Когда тебя называют проституткой, это не оскорбление! Спасибо тебе, Рейчел..
– Гринга – не значит проститутка, – громко и внятно сказала я. Когда Бриджит в таком настроении, единственный способ заставить ее слушать – говорить спокойно, громко и внятно. – Гринго – это просто белый человек.
Бриджит остолбенела.
– Тогда как же по-кубински будет «проститутка»?
– Откуда мне знать? Это же ты у нас брала уроки испанского.
– Ты знаешь, – сказала Бриджит смущенно, – наверно, ты права, потому что эта пигалица как-то даже растерялась, когда я ей ответила, что я никакая не гринга, а единственная гринга здесь – это она.
– Итак, с Карлосом покончено! – заключила я. – Свободна?
– Свободна, – подтвердила Бриджит. – Надо бы как следует надраться сегодня вечером…
– Правильно, – одобрила я. – А может, мне позвонить Уэйну и…
– Нет! – заорала она. – Надоела ты мне…
– Что? – Я посмотрела на нее со страхом.
– Ничего, – прошептала она. – Ничего, просто я хочу, чтобы все от меня отстали, хочу надраться, как свинья, и реветь. А от коки не почувствовать себя несчастной.
– Уж тебе-то точно, – язвительно заметила я. – Пойду переоденусь.
– Проститута! – выразилась Бриджит на кубинский манер.
– Вообще-то, ты и сама не святая, – возразила я уже из своей комнаты.
– Да я не про то! – Я по голосу поняла, что она улыбается. – Просто посмотрела в словаре: так по-ихнему «проститутка».
– А-а, понятно!
– На всякий случай, чтобы правильно обозвать ее в письме.
– В каком еще письме? – насторожилась я.
– В том, которое я пишу этой пигалице. Копченый цыпленок!
О нет, только не это!
– Наглая свинья! – продолжала бесноваться Бриджит. – Да кто она такая, чтобы грубить мне? Курица испанская! Сейчас, сейчас, я еще что-нибудь для нее придумаю…
– Может, лучше не писать письмо Карлосу? – осторожно предложила я.
Я слышала, как она лихорадочно перебирает:
– Курица, каракатица, крокодилица, ослица… Нет!
– Почему нет?
– Потому что тогда он будет знать, что я его любила. Знаешь, – добавила она, – если она хочет задержаться в качестве его девушки, ей придется научиться двум вещам.
– Каким же?
– Минету и всепрощению.
Зазвонил телефон. Мы обе рванулись к нему, я – из гостиной, Бриджит – из своей спальни. Бриджит успела раньше. У нее еще в детстве была отличная реакция и ярко выраженные рефлексы. Мы провели немало счастливых минут, стуча друг другу под коленкой линейкой и радостно крича: «Прыгает, прыгает!»
– Это меня! – крикнула она мне.
Через несколько секунд она вошла в гостиную и. задыхаясь, выпалила:
– Угадай, кто это был!
– Карл ос.
– Как ты догадалась? Ладно, неважно. В общем, он хотел извиниться. Он… придет сегодня вечером.
Я ничего не сказала. Кто я такая, чтобы вмешиваться?
– Давай-ка приберем, он будет здесь через полчаса.
Я нехотя скомкала пустые коробки из-под пиццы, собрала пивные банки и отнесла свое одеяло к себе в комнату. Карлос не пришел через полчаса. Ни через час. Ни через полтора часа. Ни через два. Ни через три.
Бриджит весь вечер бродила как потерянная.
– Он не мог снова так со мной поступить, – бормотала она. – Он ведь обещал, что больше не будет меня мучить.
Через полтора часа она сломалась и заставила меня позвонить ему. Никто не ответил. Это ее несколько успокоило – она решила, что он в пути. Но когда прошло еще двадцать минут, а он все еще не приехал, ей пришлось отказаться от этой версии.
– Он с ней, с этой малявкой! – стонала она. – Я это чувствую! Я знаю, я ведь ведьма, мои предчувствия меня никогда не обманывают.
Ужасно, но у меня в душе зародилось нечто вроде радости. Мне даже хотелось, чтобы он вел себя с ней вот так, по-свински. Может быть, она наконец порвет с ним. Но, разумеется, мне было стыдно за это свое чувство.
Когда прошло три часа, она решительно встала и сказала:
– Все. Я иду к нему.
– Не надо, Бриджит! – умоляла я. – Ну пожалуйста… Где твое достоинство… твое самоуважение… он же свинья… они даже не достойны, чтобы ты на них написала… какого черта… сядь…