– Когда я говорю, что пользуюсь кондиционером, – взвилась я, – я не имею в виду, что раз в неделю втираю в волосы подогретое масло, а потом обертываю голову теплым полотенцем. Но я пользуюсь обыкновенным кондиционером всякий раз, как мою голову.
– Понятно, – она поджала губы. – А следовало бы начать следить за волосами. За такими сухими волосами, как у вас, надо ухаживать.
Она помолчала. Я терпеливо ждала. Я уже знала, что за этим последует.
– Мы можем предложить вам определенный набор услуг, – сказала она, оправдав мои ожидания.
Я трепетала в ожидании цены, выхватывая из речи Моры отдельные словосочетания вроде «лабораторно проверенный», «эксклюзивный», «жизненно необходимое питание», «формула», «ваша последняя надежда».
– Сколько? – спросила я. Это был просто грабеж.
– Хорошо, – сглотнула я. – Я согласна.
– Вам еще понадобятся и шампунь, и мусс, и кондиционер, и пенка антифриз, и…
– Подождите, – сказала я, решившись наконец произнести самые суровые слова в своей жизни.
Я чуть-чуть выждала, набрала в грудь побольше воздуха и сказала: «Я не могу себе всего этого позволить».
Ее глаза встретились с моими в зеркале. Я понимала, что она мне не верит. Я знала, что она думает: «Вот дура набитая!» Я уже ждала, что она вцепится мне в глотку с воплем: «А как же мои комиссионные?» Нет, не вцепилась. Я изо всех сил старалась убедить себя, что нет никаких оснований чувствовать себя виноватой. Но поделать ничего не могла.
– Дело ваше, – выдавила она. – Я лично щитаю, што они того стоят. Но дело ваше.
– Я безработная, – пояснила я, надеясь, что она смягчится.
Она досадливо тряхнула головой, как сварливая жена, которая заранее отметает все отговорки виноватого мужа.
– Хотите коротко? – холодно спросила она.
– Только самые кончики подрезать.
– Нет. Нет?
– Кончики мертвые, ломкие. Мне придется подстричь вот досюда, – она провела рукой над моими плечами.
Я испытала острое чувство потери. Каждая клеточка моего организма воспротивилась мысли о такой короткой стрижке.
(Нет. Джасмин, что угодно, только не короткие волосы! Имейте состраданье. Пожалуйста!)
– Мне все равно, что они ломкие, – мягко заверила я. – Честное слово, это ничего. Я могу это пережить.
– Но они же мертвые! И почти до самых корней. Посмотрите сами! – велела она мне. – Вот!
– Да, я вижу, вижу, но…
– Да нет, вы не видите!
Я послушно пригляделась.
– Это ничего, – сказала я, когда сочла, что смотрела достаточно долго. – Я предпочитаю длинные мертвые волосы коротким живым.
– Нет, так нельзя, – сказала неумолимая Джасмин. – С такими волосами нельзя ходить. Это неприлично.
Нас прервала Грейн.
– Мора, мама звонит. Она говорит, что сегодня вечером не может сидеть с ребенком, тебе придется придти пораньше.
– Черт подери, у меня дела, ты посидишь.
– Но…
– Тебе нужна работа или нет? – спросила Мора.
– О! – смирилась Грейн и заковыляла прочь. Мы с Джасмин снова встретились глазами в зеркале.
– Сестра, – пояснила она. Я натянуто улыбнулась.
– Ну, значит, договорились, – нетерпеливо подытожила она.
«А может, ничего?» – подумала я. Начать новую жизнь, отрезав все старое и безжизненное. Вперед к здоровому, светлому будущему со здоровыми волосами!
– Хорошо, – согласилась я.
Миром правит рука, вооруженная ножницами.
Хелен подняла голову.
– У тебя же прическа, как у пожилой тетеньки! – удивленно воскликнула она. – Ты зачем так подстриглась?
– Это не я так подстриглась, это меня так подстригли! – заорала я.
И я бросилась к зеркалу, чтобы снова убедиться, что все обстоит столь же ужасно, как мне показалось в салоне. Нижняя часть лица была совершенно белая, потому что с нее смыли тон. Под глазами – серые круги. Но хуже всего были волосы – короткие и вьющиеся. Джасмин отчикала мне даже больше, чем собиралась, выше плеч. И что особенно оскорбительно, уложила мне волосы мелкими кудряшками. Так причесывали бабушек.
– Я так отвратительно выгляжу! – всхлипывала я, роняя крупные слезы.
– Да уж, – согласилась Хелен.
Я была даже рада, что она со мной согласилась. Мама бы на ее месте дипломатично сказала: «Они же отрастут», и тогда со мной, несомненно, случилась бы истерика. Я подумала о целых ярдах моих волос, оставшихся на полу в салоне, о волосах, в которые Люк так любил запускать пальцы, и зарыдала в голос.
– Жизнь кончена, – причитала я.
– Тебе некоторое время не стоит показываться на людях, – посоветовала Хелен.
После этих слез я так задышала, как будто делала гипервентиляцию легких. Не показываться на людях! Я собиралась завтра вечером показаться Крису! А теперь, когда я все равно что лысая…
– Я ее ненавижу! – закричала я. – Подлая, толстая, намазанная сучка! Ненавижу всех парикмахерш!
– Надеюсь, ты не дала ей на чай? – спросила Хелен.
– Да не будь ты дурой! – всхлипнула я. – Разумеется, дала.
Конечно. Джасмин ничего не следовало давать, кроме пинка под зад, но это было выше моих сил. Я даже заставила себя пробормотать: «Очень мило», когда она показала мне мою бедную голову при помощи двух зеркал, спереди и сзади.
У меня хватило выдержки выйти из салона, и только тогда позволить слезам пролиться. Я стояла на автобусной остановке, горько плакала и чувствовала себя почти голой. Я не сомневалась.
что все вокруг смотрят только на меня, и на сей раз это была не паранойя, а горькая правда.
– Это кто же такая, с такой интересной причесочкой? – услышала я.
Оглянувшись, я увидела, что на меня во все глаза смотрит целая компания подростков. Они захихикали. Четырнадцатилетние мальчишки со своими проклятыми гормонами. И они надо мной смеются!
– Они были такие красивые! – всхлипнула я.
– Кто они? – безразлично спросила Хелен.
– Мои волосы! – завопила я. – Пока эта сучка не наложила на них лапу!
– Да, они были ничего, – согласилась Хелен. – Ну, не то чтобы красивые, конечно, но…
– И они даже не предложили мне перелистать «Геллос»! – сокрушалась я.
– Подлые обманщики, – посочувствовала Хелен.
– А сколько это стоило! – залилась слезами я. – Я потеряла не только волосы!
– Знаешь, на кого ты теперь похожа? – задумчиво произнесла Хелен.
– На кого? – с замиранием сердца спросила я, надеясь на что-нибудь ободряющее.
– На Бренду Фрикер.
– А-а-а!
– Помнишь, она еще играла мамашу в том фильме?
Я опять бросилась к зеркалу.
– Ты права! – прорыдала я. Я теперь была почти рада, что все так смертельно. Это придавало моему положению истинный трагизм.
Пришли мама с папой, и им было предложено полюбоваться на свою изуродованную дочь. Мама с некоторым сомнением произнесла:
– Они отрастут.
Папа с некоторой гордостью сказал:
– С каждым днем ты становишься все больше похожа на свою маму.
Я снова зарыдала.
– Знаешь, на кого ты похожа? – раздумчиво произнесла мама.
– Если ты скажешь, что на Бренду Фрикер, я покончу жизнь самоубийством. – предупредила я.
– Нет, вовсе нет, – милосердно сказала мама. – Нет, как же ее звали? Такая актриса. Как же ее звали?
– Одри Хэпберн? – с надеждой подсказала я.
– Не-е-т! – мама замахала руками. – О господи, да как же ее звали!
Я сомневалась, что она знает, кто такая, например, Линда Фиорентино.
– Линда Фиорентино? – осмелилась я спросить (один человек на вечеринке как-то сказал мне, что я похожа на Линду Фиорентино, и я была так тронута, что переспала с ним).
– Линда… Как? Да нет! – мама даже приплясывала на месте, изо всех сил стараясь вспомнить имя. – Вертится на языке. Да где же она играла-то?
– «Последний соблазнитель»?
– Звучит ужасно! Да нет же. Ой, вспомнила! Она играла в той картине с Дэниэлом Льюисом…
У меня упало сердце.
– Ну, помнишь, бедный художник, инвалид… Кристи Браун! «Моя левая нога», – вот как он назывался! – она просияла. – Как зовут ту актрису, которая играла мать?
– Бренда Фрикер, – тупо ответила я.
62
Итак, у меня был выбор: намылить веревку, встать на стул, а потом оттолкнуться или… все-таки встретиться с Крисом. Мне ужасно хотелось продлить эту ночь, чтобы мои волосы успели отрасти, но, честно говоря, я не была уверена, что Крис согласится ждать лет двенадцать.
Правда, помыв голову и избавившись от жутких кудряшек, и наложив на лицо тройной слой грима, я уже не выглядела так тошнотворно.
– По крайней мере, это здоровее… – утешала я себя, причесав волосы как можно более гладко, чтобы они выглядели подлиннее.
Хелен отреагировала оглушительным хохотом.
– Вы только на нее посмотрите! – надрывалась она. – Ну и вид у тебя! Посмотри на мои волосы, – она показала свою длинную, до пояса, шелковистую прядь. – Тонкие, ломкие, сухие, черт знает какие – и мне на это наплевать. Наплевать!
Я потратила на подготовку несколько часов. Она началась сразу же, как я встала (около половины третьего), и растянулась на весь день. Я еще раз вымыла то, что осталось от моих волос, потом побрила довольно большую площадь поверхности своего тела, размышляя о том, как это несправедливо, что на ногах у меня так много волос, а на голове – так мало. Разумеется, вообще не было необходимости ничего брить. «Пользы в этом никакой, но ведь и вреда не будет», – сказала я себе, испытав при этом приятное тепло где-то в желудке.
Потом я щедро умастила себя лосьоном для тела «Иссей Мияке», принадлежавшим Хелен, и тут же почувствовала себя виноватой в том, что не спросила у нее разрешения. А если бы она мне не разрешила, я должна была бы сдержаться и не обозвать ее маленькой дрянью, а принять отказ, как подобает взрослому человеку. «В следующий раз, когда понадобится воспользоваться какой-нибудь ее вещью, непременно попрактикуюсь», – утешила я себя.
С этой мыслью я протянула руку к пузырьку с духами Хелен… и решительно ее отдернула. Конечно, я и так уже нанесла сестре некоторый ущерб, воспользовавшись лосьоном. Но духи – это совсем другое дело. Женщина, конечно, может счесть тебя свиньей за то, что