Эй, эй! Конечно, это Анча Фиалова. Я сразу узнал её по голосу.
Со стороны Врби́нки послышалось пение. Я подумал, что, должно быть, поёт Мишко Штефанец. Как знать, может, ещё водятся у него этакие голуби зобастые — дутыши? Они обязательно у него быть должны: ведь Мишко Штефанец голубей не убивает и не продаёт. А не зайти ли к нему погреться?
Вот я и пошёл.
Мишко высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку. Взрослые к нему не ходят, а порой и смеются над ним. Детям говорят, что нужно уважать всякого человека, а сами друг дружку высмеивают. Кто его знает, может, они голубям Мишкиным завидуют?
Я остановился у деревянной калитки.
Мишко стоял на лесенке, доставал из кармана зерно и давал клевать его голубям прямо с руки.
— Мишко, можно к тебе зайти поглядеть?
— Что? — И старик обернулся ко мне.
— Мне на голубей поглядеть охота.
— На голубей? Много таких найдётся! Вдруг голубь какой-нибудь пропадёт, а я ищи его потом.
— Почему же он пропадёт?
Мишко — высокий, тощий старик. Зимой и летом он носит короткую кожаную куртку и кожаную фуражку.
— Таких, как ты, я уж не один десяток видывал!
— Мишко, а я у тебя ещё ни одного голубя не взял. Если хочешь, я тебе помогу голубятню почистить.
— Голубятню? И другие чистили, да только почти всякий раз после того у меня голуби пропадали.
— А какие? Какой голубь у тебя пропал?
— Какой? Как же я тебе покажу, раз его у меня нет? Если бы голу́бки не несли яиц, у меня бы все голуби перевелись.
— Голубки и сейчас несутся?
— Много будешь знать — скоро состаришься!
— Мишко, у тебя был такой белый-белый, он ещё пропал у тебя осенью…
— Правда, пропал такой. И осенью, и зимой мои голуби пропадали… Гу-у, — загукал он, и все голуби слетелись к нему с крыши.
— Мишко, да ты с голубями умеешь разговаривать!
— Что?
Он взял в ладони голубя, который сел ему на плечо, и посадил птицу в голубятню.
— Попробуй скажи им что-нибудь, — принялся я его упрашивать.
— Голубям сказать? С голубями разговаривать не след, их понимать надо. А что озорник, как ты, понимает? Приходит такой сорванец с рогаткой, натянет резинку — и птица лежит у моего порога. Я несу её в сад — закопать, а другой головорез просит продать мне птицу для супа. Годится ли голубя в суп класть? В суп хороша и ворона. Ты уже ел ворону?
— Нет, не ел.
— Сама ворона не больно-то хороша, а суп — это да! Я как-то варил-варил ворону, а она всё жёсткая, словно чурка буковая.
— Правда?
— Правда.
— Мишко, можно к тебе погреться?
— Иди!
Мишко слез с лесенки и отпер калитку.
У МИШКО ШТЕФАНЦА
Мы уже были в доме, а Мишко всё рассказывал и рассказывал о своих голубях. Он сказал, что жил у него как-то один дикий голубь. Спал он в крайнем гнезде голубятни, в которое течёт вода с крыши. Конечно, это весной было, когда то и дело дождик идёт. Как раз в такое время голубь и прилетел, а домашние ему покоя не давали. Дикий и месяца не выдержал.
— Какой же он был?
— Клинтух.
— Клинтух?
— Да. Есть ещё один дикий голубь, который называют вяхирем.
— И такой у вас тоже был?
— Нет, такого не было.
— Какой вяхирь с виду?
— Вяхирь? Вяхирь побольше.
— Побольше всех других голубей?
— Зачем всех? Побольше клинтуха вяхирь. Глаза у него жёлтые. Глядит, глядит, а как человека заметит, сразу и улетает.
— Почему же он улетает?
— Боится.
— И тебя он боится?
— Да.
— Я видел дикого голубя, не знаю только, как он называется.
— Клинтух, — сказал Мишко.
— Может, это был вяхирь?
— Нет.
— Мог быть.
— Нет, не мог.
— Почему?
— У вяхиря глаза жёлтые.
— А может, и у этого были жёлтые?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Вяхирь — птица умная. Он смотрит на человека с сосны, а сам не показывается.
— Прятаться хорошо умеет?
— Да.
— А ты его сам видел?
— На сосне видел.
— Что, он семена клевал?
— Да, на сосне семена из шишки выклёвывал.
— Из шишки?
— Вот-вот. Я осторожно подкрался и говорю ему: гру, гру-у. А он мне в ответ тоже: гру, гру, гру-у-у-у.
— Так и ответил?
— Да, так. — Мишко посмотрел в окно и увидал, что уже наступили сумерки. — Пора бы тебе и домой, — сказал он.
— Мне ещё не надо.
— Надо.
— А что мне дома-то делать?
— Не пойдёшь, так тебя дома забранят.
— Не забранят.
— Ты чей?
— Я? — Мне не хотелось называть свою фамилию.
— Зовут-то тебя как?
— Винцо.
— Значит, ты именинник сегодня?
— Ага.
— А почему же ты из дому ушёл?
— Там нет никого, — соврал я.
— И мамы?
— Нет.
— А отец где?
— Отец на работе.
— Но вечером-то он вернётся?
— Нет, не вернётся.
— Когда же он вернётся?
— Завтра только.
— А мама?
— Мама в Братиславе.
— И тебя одного оставили?
— Ну да.
— Сегодня оркестр в честь Винцентов будет играть, — сказал старик.
— Я знаю.
— И в твою честь. В твою честь разве не сыграют?
— Сыграют.
— А может, музыканты у вас уже были? Дома никого нет, они взяли да и ушли дальше… Тебе лапши хочется?
— Какой лапши?
— С маком.
— Ты сам стряпаешь?
— Сам.
— И лапшу сам умеешь делать?
— Гляди!
Он подвинул ко мне миску, стоящую на столе. Лапша оказалась толстая, грубая, но маку в ней было много.
— А кто тебя стряпать научил? — спросил я.
— Меня? Я, видишь ли, сам научился. Дать тебе ложку?
— А где у тебя ложка?
— Вот. — Он достал ложку из кармана.
— А ты есть не будешь?
— Сперва ты поешь.
Я взял ложку и съел лапши не меньше трети.
— Понравилась?
— Да, понравилась.
Тем временем стемнело. Старик взял миску и тоже поел. При этом он рассказал, что раньше у него были кошки, но их пришлось прогнать. Кошки, они хитрые. Глазищи зажмурят, а сами на голубей зубы точат. Влезет кошка на чердак или на крышу и к голубям одним махом перескочит. Правда, старого голубя она не изловит, а с молодым живо расправится.
— Кошка у тебя задушила хоть одного голубя?
— Не успела, я ей дал жизни!
— Как это?
— Схватил за шиворот и метлой вздул.
После этого Мишко ещё что-то ужасно долго рассказывал. У меня начали слипаться глаза, и я даже не заметил, как заснул.
Утром я проснулся на лавке, закрытый одеялом и кожаной курткой. Под головой у меня лежала маленькая подушечка.
Я НЕ ПОШЁЛ В ШКОЛУ
Я сбросил с себя одеяло и сел. Протёр глаза, огляделся. Где же спал Мишко? Никакой кровати не видно, только старый шкаф, стулья и стол. Может, есть ещё вторая комната? Но как же это я заснул одетый?
Я вышел во двор. Мишко опять стоит на лесенке и опять голубей кормит. Некоторое время я смотрю на него.
— Доброе утро! — здоровается он.
— Доброе утро!
— Ты уже позавтракал?
— Нет.
— Там ещё лапши немного осталось, можешь её доесть.
— Можно?
— Конечно, можно.
— Мишко, а ты где спал?
— Я?
— Ты не был в деревне ночью?
— А что мне там делать?
— Где же ты спал?
— В сарае.
— И тебе не было холодно?
— Нет… Гугу! — загукал он на голубей.
Все голуби к нему слетелись и закружили около него. Он протянул руку, и один голубь сел прямо на ладонь.
— Мишко, а мне можно погукать?
— Погукай!
— Гугу-у-у! — загукал я, но голуби и не подумали ко мне подлететь.
— Загукай ещё раз!
— Гугу-у-у!
Но и на этот раз они ко мне не полетели.
— Заберись-ка сюда наверх! — предложил Мишко.
Я мигом очутился рядом с ним. Он насыпал зерна на мою ладонь, взял меня за руку и загукал сам:
— Гугу!
Голубь перелетел с его руки на мою.
— Попробуй погукай ты! — сказал Мишко.
— Гугу-у-у! — загукал я.
Голубь испугался и взлетел на крышу.
— У тебя голос нехороший, — сказал Мишко.
— А почему?
— Не знаю.
Мы спустились на землю. Старик отставил лестницу и разбросал по двору остатки зерна. Опустошив оба кармана, он пошёл со мной в комнату.
— Дома тебя не побьют? — спросил он.
— За что же меня бить?
— Дома-то не знают ведь, где ты ночевал.
— Не будут меня бить.
— А в школе?
— И там тоже не побьют.
— Раньше в школе были розги, и кого попало розгами пороли.
— Кто порол?
— Директор.
— Сам директор?
— А разве я знаю, кто теперь директор?
— Тернь.
— Какая у него фамилия чудна́я! — сказал Мишко.
— Какая есть.
— Он что, злой?
— А я не знаю.
— Розгу он о тебя ещё не обломал?
— У него нет розги.
— Может, о кого другого обломал? В школе-то ведь плохо.
— Почему?
— Потому что бьют там.
— Вовсе и не бьют.
— Если не бьют, значит, подзатыльниками угощают.
— И подзатыльников нет.
— Правда? Почему же тогда в школу ходить не хотят?
— Кто не хочет?
— Ребятишки.
— Учиться им неохота.
— Может, их учат плохо?
— Может, и так.
— Я вот никого не зову, а ребятишки ко мне сами каждый день приходят, и сопляки вот этакие нос сюда суют.
— Сопляки? — И я поскорей вытер нос рукой.
— И грязнули. От земли не видать, нос сопливый, а сам стянуть что-нибудь так и норовит.
— А у меня какой нос?
Мишко поглядел на меня.
— У тебя нос чистый, — сказал он. — В школе у вас за носами-то следят?
— Ага.
— А кто?
— Учительница наша.
— Она вас и учит?
— Она.
— А чему же она вас учит?
— Да всему.
— Всему-то всё равно не научит. Глупый всё равно ничему не научится.
— Но учиться-то надо всякому.
— Надо. К пятёрочнику-то никто не придерётся.